Александру Сергеевичу
Зрачок вбирает белой маски снежность –
Посыл последний… выдох навсегда.
Но губ спокойных складку, слово «да»
Возможно, шевельнёт. И сердца нежность
Считает горькой памятью года.
Безмолвие. Безмерно одинокий,
Полой крылатки режешь горизонт.
И небо, раскрывая звёздный зонт,
Кидает шлях чумацкий прямо в ноги.
Твой смех – как всхлип. Как в сердце зонд
Бьёт стиснутые клапаны. И сгустком
Теснит дыханье краткое «ушёл»…
Возненавижу - навсегда – глагол!
Пером гусиным вымараю густо
Названье «Чёрная». А снег бесстрастно шёл…
Три дня стучалась в мёрзлое стекло
В опушке белой чёрная синица.
Прощалась с домом, скорбно плача птицей,
Душа. Вилась над телом, что стекло,
Изношенное жизнью. А истица
Полубезумна, в росчерке бровей,
Изломанным вопросом тонкой талии,
По-бабьи выла – первая… Наталия,
И тонким телом билась в створ дверей,
Не зная, что судьба уже осалила…
Я погружаюсь в мертвенность лица
И гипсового склепа одиночество.
Нет больше глаз, где спрятано пророчество
Того, что там… Надеюсь, нет конца?
Там тот же Ты: при имени и отчестве?
Боюсь представить… Ты – хотел не жить?
Убить, слюнявя пальцами, фитиль?
Измучась жизнью, опуститься в штиль
Безмолвия. Не ведать и не быть?
Ужели кто-то сверху каркнул: «Пиль!»?
* * *
Визгливый скрип полозьев гнутой стали…
Стучала баба коромыслом в донце
Пустой бадьи у полыньи оконца.
Раскатан белый саван. Снеги пали.
На Чёрной речке умирало солнце…