. . . почему вереницей, волнами,
на манер карусели, кругом
зыбкой зеленью, словно аквариум,
окружая и землю, и дом,
врассыпную летя, как сквозь сито,
это снится мне медленным сном:
как в гостиной горит керосинка
и беседуют мама с отцом...
как под ветром верхушки сирени,
повторяя слова и кивки,
по стене их качаются тени,
их ночные плывут двойники.
там, на дальней подстанции где-то
с электричеством что-то не то
в это послевоенное лето –
то и дело кончается ток.
и старинную тую качая,
и куда-то туда, где темно,
сдунув пар от китайского чая,
ветер с парка влетает в окно
с вестью про непогоду и па'смурь,
и смиряется с ней, и гудит.
на иконке Учитель и Пастырь
о'бнял Матерь и, кажется, спит
я уже всё отчётливей слышу
хлёст дождя по деревьям в саду
и ветвями царапает крышу,
как царапает душу саму.
вспышка высветит двор ненадолго,
стихнет дождь, и когда наконец
яркий гром громыхнёт перед домом,
вздрогнут в ужасе мать и отец.
я подумаю: странное нечто
с ними в эти ночные часы,
в это послевоенное лето –
то и дело боятся грозы.
...поутру распрямляются ветки,
расплывается в мире тепло.
мне отец ремонтирует велик
и, с разбегу запрыгнув в седло,
мимо сонных старух у собора
я куда-то отчаянно мчу,
безотчётно любуюсь собою
и беспечный мотив бормочу.
это обыкновенное счастье –
просто мчаться, вертя головой,
мимо старенькой воинской части
и дыристой дощатой пивной,
где всегда спит какой-то ханыга,
мимо блещущих солнем витрин
магазина «Военная книга»
и ларька, где дают керосин
а земля свежескошенным сеном,
земляникою пахнет едва.
и поля за каким-то селеньем,
и поющие в них поезда,
и гумно за колхозным амбаром,
и речушку, что тоньше ужа,
я миную на велике старом
и смятенно тоскует душа,
и болит, потаённо и глухо,
за юдоль этих сёл и полей,
эту белую хатку над лугом,
этих свыкшихся с жизнью людей.
Время, стой. погоди хоть немного.
потеки хоть нена'долго вспять.
как сюжет кинофильма немого,
смутный сон повторяет опять:
я куда-то всё еду, не знаю,
и нарочно на лужи рулю
по лужайке волнистой, как знамя,
и люблю эту землю, люблю,
и никак от неё не уеду –
каждый раз догоняет кругом
поржавевшему велосипеду
тоже сниться я буду потом,
и потом
буду сниться и сниться
мной покинутой отчей земле
всё таким же – свободным, как птица,
вдаль летящим, рискуя разбиться,
и успевшим уже испариться,
раствориться в предутренней мгле,
как на с детства любимых страницах
одинокий мустангер в седле