1829. ПОЭТ И БУНТАРКА
Пьеса
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Наталья Николаевна Гончарова-Пушкина-Ланская – жена А.С. Пушкина, затем генерала Петра Петровича Ланского
Андрей Николаевич Карамзин – сын историографа Карамзина, муж Авроры Шернваль-Демидовой, управляющий предприятиями Демидовых на Урале
Петр Андреевич Вяземский – поэт, брат второй жены Николая Карамзина
Вера Федоровна Вяземская – жена Вяземского
Идалия Григорьевна Полетика – внебрачная дочь графа Строганова
Петр Петрович Ланской – генерал, муж вдовы Пушкина, родственник фаворита Екатерины Второй Александра Ланского
Софья Николаевна Карамзина – дочь историографа Николая Карамзина
Екатерина Николаевна Мещерская - старшая дочь Николая Карамзина, сводная сестра Софьи Карамзиной
Ксенофонт Алексеевич Полевой - журналист, младший брат писателя и издателя Николая Алексеевича Полевого
Модест Андреевич Корф – барон, директор Императорской публичной библиотеки
Мария Александровна Пушкина – старшая дочь поэта
Александр Александрович Пушкин – старший сын поэта
Григорий Александрович Пушкин – младший сын поэта, владелец Михайловского
Александра – дочь Ланского и Гончаровой – 18 лет
Софья – дочь Ланского и Гончаровой -17 лет
Елизавета – дочь Ланского и Гончаровой – 15 лет
Леонид Гартунг – генерал, муж Марии Пушкиной
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Сцена первая
1850 год. Зима. Литературный салон в доме Карамзиных в Петербурге. Собрались известные литераторы и политики.
Софья Николаевна Карамзина (заметно постаревшая, но все с такими же блестящими от возбуждения глазами), обращаясь к Вяземскому:
А к нам сегодня Корф –
Вот удивленье!
Опять о Пушкине
Нам что-нибудь расскажет он,
И обязательно - позлее…
(Обращаясь к Корфу):
Модест Андреевич,
А мы заждались
Ваших мемуаров
О поэте,
Все ходят слухи
В свете,
Что уж вот-вот…
Корф:
Такой народ,
Ну право слово,
Вам разве мало Вельпа,
Который в Германии
Все изложил
Подробно
И не щадил
Поэта,
Не понимая, что
Для русских
Это плохо…
Вяземский:
Какой там Вельп –
Он просто Пельц,
Продувший деньги
Книгопродавец,
Всю злость на
Русских литераторов
За это
Понесший
На другой конец
Европы
Прошел бы он
В большую…
Да что там Пельц!
Забыли, верно,
Годовщину
Смерти
Вы лучшего писателя
России,
Забыли прямо через год,
Когда бессовестный народ
В квартиру Пушкина
Пришел на свадьбу!
Хозяйка дома
В ней женила
Своего младшенького сына-
Григория Волконского-
На юной дщери
Бенкендорфа,
Марии…
И молодые, окончив
Праздновать среди
Вельможной знати,
В квартире убиенного
Поэта,
Который только год назад
Там принял
Все свои жестокие
Мученья,
От раны мерзкого злодея,
Медовый месяц провели
В тени
Скорбей всех тех,
Кто так любил его…
И что?
И ничего!
С ума никто не съехал.
А почему?
Да потому,
Что все вельможи
Наши
Гораздо выше
Симпатий и страданий
Тех, кто ниже!
Карамзина (тихо):
Фу, Петр Андреевич,
Окстись,
Вокруг себя ты оглянись -
В салоне люди,
Вдруг услышат,
И что они тогда
О нас напишут?
Вяземский:
Да то же,
Что и Вельт,
Тьфу,
Чертов Пельц,
А, может, кто другой
Возьмется за поэтов,
Вот за меня, к примеру.
Ну пусть и начинают,
Хоть сейчас!
(Зовет жену):
Ты, дорогая, помнишь,
Мои стихи, которые
Я написал в блокнот
Ланской?
(Вера Федоровна подходит и кладет руку мужу на плечо, осторожно пожимая его):
Конечно, помню,
Чудные стихи,
А ты прочти,
Послушать будем рады…
Вяземский (читает):
На память обо мне, когда меня не будет,
В альбом впишите:
«Здесь он был мне верный друг,
И там меня в своих молитвах не забудет,
И там он будет мой».
Потом, когда досуг
Украдкой даст вам час, чтобы побыть с собою,
На эти свежие и белые листы
Переносите вы свободною рукою
Дневную исповедь, отметки и мечты,
Свои невольные и вольные ошибки,
Надежды, их обман, и слёзы, и улыбки,
И вспышки тайные сердечного огня,
И всё, что жизни сны вам на душу навеют,
Записывайте здесь живую повесть дня
И всё, что скажут вам, и то, чего не смеют
Словами вымолвить, но взор договорит,
И всё, что в вас самих таинственно молчит.
Но будьте искренны — нас искренность спасает…
Да не лукавит в вас ни чувство, ни язык,
И вас заранее прощеньем разрешает
Ваш богомол и духовник.
В салоне наступает тягостная пауза. Карамзина в это время говорит тихо Ксенофонту Полевому, сидящему отдаленно в кресле, но так, чтобы все слышали:
Эти стихи дядюшка написал во время своей поездки в Михайловское, где в это время пребывала Наталья Николаевна с детьми и со своею сестрой Александрой Николаевной. Бедняжки! Они писали брату, который задерживал им выплаты, что у них даже нет свечей и чаю. Вы что же, Петр Андреевич, пили там пустой кипяток в темноте, где бродит привидение Ганнибала?
Вяземский:
Да ничего подобного –
Я помню – чай-то был,
Хотя без булок,
А также две свечи
Горели на столе,
Где Пушкин сочинял
Когда-то…
Софья Карамзина:
Да этот чай и свечи
Хозяйка Христа ради
Попросила
В Тригорском,
Пред дверью
Дома Осиповых
Молила
О жалком подаянье!
А вы и пили
Этот чай,
Записывая ей в альбом
Свое прекрасное
Стихотворенье,
Которое, уверена,
Давно уж предано
Забвенью
Той, следы которой
Слезами обливали
Вы долгие пять лет!
Вера Федоровна:
Софи, это совсем
Жестоко!
Такие колкости
Не вовремя,
У нас ведь траур
По дочери усопшей,
И не до шуток нам!
Карамзина:
Ах, дорогая!
Ему необходима
Встряска,
Ну пусть рассердится
Он на меня,
На белый свет,
Но не сидит, как каменное
Изваянье
На погосте!
Вяземский ( будто не слышит):
Как хороши, как алы
Были розы
Венцом терновым
Заплетенные
На косах
Красавицы печальной
Предобрым императором,
Надевшим
Еще ошейник
Бриллиантовый
На шею
Плененной лебедицы.
Да-а…Никто не видел
Алых капель,
Сочащихся из-под венца
Покорности и рабства,
Никто не углядел
Печального лица
В сиянии подарков
«Доброго отца» -
А высший свет
Жевал сухие губы
И все шептали
Через зубы:
«Какая свежесть,
Красота!
Всегда она
С вдовой пребудет:
Так хочет царь,
Который заказал
(И только для себя)
Портрет –теперь Ланской.
Художник капли крови
На челе
Замазал белой краской.
Софья Карамзина:
Мне Александр Тургенев
Написал еще
В тридцать седьмом:
«История любви
Была прекрасна,
Погребена
Теперь она
В холодном склепе
Святогорья
Где волки воют
По ночам
В любую пору,
Оплакивая раны
Лебедицы
И мнится им,
Что и они, как птицы
Готовые взлететь
Под небеса,
Где ангелы поют
Совсем не злыми
Голосами
И Бог да пребывает
С нами.
И я там был,
В злосчастном этом месте
Воспоминанья мучают
Меня:
Измучен был царем и я,
За гробом следуя
Поэта…
И почему меня
Решил так истязать
Наш император?
Я думаю, он сам
Не знал,
Кого еще больней
Ударить
По ногам
И по бокам,
Сам на две части
Разорвав свою натуру-
И выбросив добро
Собакам на съеденье.
Такое у меня вот мненье».
Некоторые присутствующие испуганно крестятся.
Вера Федоровна:
Царствие ему небесное,
Боялся он за брата Николая,
Приговоренного на смерть
И спасшегося чудом
За границей,
А сам погиб,
Спасая бедных от холеры,
Тому уже пять лет,
Помянем…
Модест Корф:
Да, но я продолжу
Мысль о мемуарах,
Касаемых поэтов наших.
Хоть Вельт (иль Пельц)
По злобе Пушкина
Порочил, виня
В провалах Смирдина,
Но это их дела.
Я о другом.
Вот злачные места
Он все же посещал,
Царя ругал,
Из рук добрейших
Помощь получая.
Вы про любовь?
Кого же он любил?
Себя. Свои стихи,
Но даже их кроил,
Кроил, кроил.
Вы знаете, ведь
На бумаге-то одни помарки,
Он строчки все
Безжалостно черкал
Он их, простите,
Ну совсем не уважал!
(Из дальнего угла слышен взволнованный голос Ксенофонта Полевого):
Пред самым сватовством
Он жил так неопрятно,
Всю ночь играл,
А днем уж отсыпался,
Как будто подражая
Молодежи,
Она ж его не принимала
И уж совсем не понимала,
Тогда он шел в кабак
Или в публичный дом.
Но шутка в том,
Что падшим ангелам
Он деньги раздавал
И выкупиться предлагал
Из грязного вертепа,
А после просто засыпал…
Вяземский (устало):
Все ложь и клевета,
И это вечно
Пушкина беда,
Сюда попала
И его вдова,
Которой будут посылать
Проклятия века
Глупцы и ненавистники,
А также и завистники
Таланта мужа и ее ума.
Я, старый лиходей,
Сам каюсь перед ней,
Но – теперь она
Ланским защищена,
Я ж удаляюсь далеко в пустыню
Замаливать тяжелые грехи
И может, в них угасну
Навсегда.
Вера Федоровна:
Паломничество
В святой Иерусалим
Петр Андреевич
Решил исполнить.
Потом в Европу
Повезу его лечить,
Но семь детей
Умерших наших
Как забыть?
Андрей Николаевич Карамзин:
Но все же странный
Этот брак!
Как –
После Полетики,
Ужасной ненавистницы
Поэта и сестрицы,
Столь долго
Упиваясь страстью
К Идалии прекрасной,
Вдруг в ложе примоститься -
К кому?
Да к злейшему врагу
Своей любви,
Которой он лишившись,
Едва не умер в одночасье,
А нынче, говорят –
Сплошное счастье
В казенной их квартире
Генеральской
И на даче,
Что царь пожаловал
Приданым жениху…
Софья Карамзина:
Орава там детишек,
Их семь уже
Иль восемь с сиротою,
Племянником Ланского,
И всех растит
Наталья Николавна,
Она у них
За гувернантку
И учит Пушкина стихи
И сказки!
Вера Федоровна (грустно):
Дает же счастье Бог!
Все дети живы
У этой женщины,
Истерзанной бедою,
Один Всевышний ведает,
Как удалось ей их
Спасти
И выходить,
Плутая по России
С протянутой рукою!
А уж как вышла за
Ланского,
Тут показала всем,
Какого корня делового
Она отросток!
Опеку дядюшки
В сторонку отодвинув,
Она допрежь всего
Краевскому задолжность
Предъявила-
И «Современник»,
Что супруг затеял,
Хотела отобрать обратно,
Да царь не разрешил…
Михайловское у
Родственников откупила,
Права детей
На авторское право
Пушкинских изданий
Царь утвердил на пятьдесят
Лет
По ее просьбе,
Чего даже в Европе нет!
А в Болдине, в деревне
Львовка,
Наталья Николавна
Уж барский заложила дом
И парк –
Для старшего сыночка-
Вот так!
(Обращаясь к Ксенофонту Полевому):
А вы – про кабаки
Да грязные болезни
Пушкина
Твердите,
У сифилитиков-то
Дети не живут!
А эти все здоровы
И красивы!
Все, все ложь –
Как от кобылы сивой!
Модест Корф:
Но все ж,
Какая странность –
Соединиться голоду
С нуждою,
Отвергнуть от венчания
Царя,
Который в посаженные
Просился,
А вместе с тем
Покорно он смирился
Лишь получив портрет
Ланской от Гау –
И то в альбоме
Офицеров
Конногвардейского полка!
Софья Карамзина:
Однако царь крестил
Ребенка генерала,
Первенца – девицу,
А это при Дворе
Бывает только
По родству.
Поэтому и говорю –
Какая-то тут тайна…
Возможно, Натали
Не из Загряжских
Роду?
Таинственно происхожденье
Матери – княгини,
Фрейлины,
Наследницы
Огромных состояний
Загряжских – Гончаровых,
И, может, не случайно,
Сама Екатерина побывала
И в Яропольце, и
На Полотняных…
Одно понятно:
Пушкин лишним был
Средь этих
Сказочных богатств.
А брак с Ланским
Его вдовы –
Как раз нормально:
Бастардки дочь
Отдать за
Родственника
Фаворита
Самой имперарицы!
Петр Андреевич Вяземский:
Да, всех нас любят
Государи до поры,
Пока послушны и верны,
Чуть в сторону ступи -
И топоры.
Модест Корф:
Однако государь
Был милостив
К несчастной Натали:
Назначил пенсию,
Взял под крыло
Детишек,
Скостил долги
Поэта,
Ведь под опекой
Все семейство!
Петр Андреевич Вяземский:
Вот то-то чай
Последний опекунский
Я испил
В Михайловском.
Опекой помыкал
Григорий Строганов,
Конечно, дядя
Строгих правил,
Но так делами он
Заправил,
Что чуть сирот не уморил.
И пышность похорон
Поэта
Он обратил в театр
Для Света,
На нас агентов напустил,
Когда у гроба мы стояли
Последний миг.
Жуковский даже сочинил
Царю посланье
О Строгановском этом
Карнавале.
Копейки не нашел
В совете опекунском
На памятник
Поэту,
И вдова
Свои три тыщи отдала
За монумент,
Теперь известный
Всему свету!
И было это в 41-м,
Когда я чай тот самый
Пил,
Когда в Михайловском
Гостил
И Натали до помрачения
Любил!
Софья Карамзина:
Ах, эти сплетни –
Вот отрава!
Хотя… конечно,
Вы и правы.
Идалия моя подруга,
Она действительно
Бастард,
Не знала слов отец и мать,
Хоть Строганов
Не уставал величеств
Умолять
Идалию признать
Законной дочерью его -
Не вышло ничего!
И замуж выдали ее
Поэтому почти
Ребенком,
Чтобы дать имя
И право в Свете быть
На равных с Натали,
Троюродной сестрою,
Которая не знала
Никогда такого горя…
А тут еще наследство –
Немыслимо: отнять
Подаренное Софьей,
Сестрой Петра,
Герою Дорошенке
Именье Ярополец,
В котором двадцать деревень
Четыре тыщи душ
Мужских и женских,
Да взять на свадьбу
«Парижанки»,
Приблудной дочери Загряжских,
Мамаше Натали,
Еще к тому же двадцать тыщ
В залог именья родового
Кариан!
Я представляю, как зубами
Граф Строганов скрипел
С долгами
Не расплатились по сей день!
Вот вам причина
Ненависти лютой
Идалии
К Наталье.
С отцом ловили
Они сетью
Наивную
Жену поэта.
Хоть я Идалию люблю,
И очень уважаю Жоржа,
Но тайна есть всему.
Судьба, как говорят,
Злодейка,
Свою игру устроить
Может.
Сцена вторая.
Там же. Входит лакей и объявляет:
Госпожа Наталья Николаевна Ланская.
В салоне затихают разговоры. Все выжидающе смотрят на двери. Появляется Наталья Николаевна Ланская. К ней быстро подходит Софья Карамзина и берет под руку.
Софья Карамзина:
Мы рады видеть вас
У нас,
Уже заждались,
Вы стали домоседкой
Вас не заманишь на беседу
Ни в один салон,
А свету так
Не терпится
Увидеть Натали
Во всей ее красе,
Которую поныне боготворят
И при Дворе...
Наталья Николаевна:
Добры ко мне
Не в меру вы, Софи,
Я в зеркале не вижу красоты
Давно,
Заботами наполнены
Все дни
Мои
И мужа моего,
Ланского.
Но только в отличье
От его полков
Мой детский пансион
Гораздо голосистей
Кружить вокруг меня
Он целый день готов…
Софья Карамзина:
И что же вы?
Наталья Николаевна:
Я очень рада
Этому веселью
Детскому
И чувствую –
Мое призванье
Быть деректрисой пансиона,
Давать малюткам
Первое образованье
И слушать их
Родное лепетанье.
Я поняла, что многие
Родители
Напрасно тратят время,
Не слушая, о чем
Шумит младое
Поколенье…
Софья Карамзина:
Не хочет ли ваш
Муж
Еще детей?
Что было бы
Невероятно!
Наталья Николаевна:
Услышать правду
Мне приятно –
Я благодарна мужу
За его желание
(И обещание)
Иметь еще детей,
Я их люблю,
Но нахожу,
Что страсть моя
Быть многодетной матерью
Исполнена вполне,
Малышек мне достаточно
Уже,
Ведь кроме семерых –
Моих,
Вы видите,
Я раздобыть
Смогла еще себе детей,
Не утруждая их носить
Под сердцем
Девять месяцев,
Что позволяет лучше
Думать мне
Об их благосостоянии,
О счастье.
Дай Бог, чтобы мой муж
И я
Сумели обеспечить
Им их независимое
Состоянье,
И сохранить их всех!
Корф подвигает Наталье Николаевне кресло, она грациозно присаживается. Раздаются тихие звуки фортепиано, рядом с которым стоит Екатерина Николаевна Мещерская. Под музыку Генделя она читает стихотворение Пушкина «Зима»:
Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный —
Пора, красавица, проснись:
Открой сомкнуты негой взоры
Навстречу северной Авроры,
Звездою севера явись!
Вечор, ты помнишь, вьюга злилась,
На мутном небе мгла носилась;
Луна, как бледное пятно,
Сквозь тучи мрачные желтела,
И ты печальная сидела —
А нынче... погляди в окно:
Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит;
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет,
И речка подо льдом блестит.
Вся комната янтарным блеском
Озарена. Веселым треском
Трещит затопленная печь.
Приятно думать у лежанки.
Но знаешь: не велеть ли в санки
Кобылку бурую запречь?
Скользя по утреннему снегу,
Друг милый, предадимся бегу
Нетерпеливого коня
И навестим поля пустые,
Леса, недавно столь густые,
И берег, милый для меня…
Мещерской горячо аплодируют. На лице Натальи Николаевны застыла напряженная улыбка, всем кажется, что она вот-вот разрыдается. Но Ланская встает с кресла и, подойдя к Екатерине Николаевне пожимает ей благодарно руку. К ним подбегает Ксенофонт Полевой и говорит так, чтобы его было хорошо слышно:
А знаете ли, господа,
Что в те далекие года,
Когда наш
Незабвенный Пушкин
Шептал жене на ушко
Сей незабвенный стих,
На верфи Балтики возник
Корабль,
Прекрасный, как богиня
Волны и ветра –
Фрегату имя
Отдала Аврора
Шернваль, а ныне-
Супруга Андрея Николаевича
Карамзина.
И вот судьба!
Фрегат воюет ныне,
Разя набеги
Ненавистных янычар!
Он вокруг мира
Побывал,
Однако на войну поспел…
(обращаясь к Андрею Николаевичу Карамзину):
А где же та сейчас,
Чье имя поневоле
Гремит на поле боя?
Андрей Карамзин:
Заводы
Проверяет на Урале,
О школах да больницах
Для рабочих
Хлопочет,
Я завтра уезжаю
По снежку
К любимому дружку-
Супруге.
А про названье корабля
Вы правду рассказали:
Сам император Николай
Фрегат назвал Авророй,
Тогда она была Демидовой
И на корабль
Везли металл с Урала.
Вот так все просто,
Господа,
Без всякой тайны…
Наталья Николаевна сдержанно улыбается, эта улыбка похожа на легкую усмешку. Ланская уже перешла на другое кресло – в дальний угол, где расположилась Идалия Полетика.
Наталья Николаевна (обращается к Полетике):
Идалия Григорьевна,
Я слышала,
У вас сегодня
Много новостей,
И все хорошие.
Идалия Полетика (сухо):
Но если вы
Имеете в виду
Вступление в наследство
Над усадьбой Кариан
Сына вашего дяди и
Бывшего опекуна,
Которого он ожидал
Так много лет,
Мечта его сбылась –
Хозяин там теперь
Род Строгановых.
Наша с вами тетка
Софья, в замужестве
Де Местр,
Оставила завещанье
На Сергея Григорьевича.
Впрочем, вам ли
То не знать –
Ведь он не только заплатил
Долг деда вашего
За свадьбу «Парижанки»,
Простите, вашей
Матушки в палатах
Царских,
А долг тот вырос с двадцати
Аж до восьмидесяти тысяч,
Но откупился от семейства
Гончаровых,
Которые имели долю…
Наталья Николаевна:
Мне в Кариане
Не досталось ничего,
Вы сами знаете, Идалия,
Граф Строганов, мой опекун
И дядя,
Завещанные теткой
Мне пять сотен душ
Так и не отдал,
Хотя в то время
Край нужды
Я видела с детьми…
Идалия Полетика:
Но в Яропольце
После смерти матушки
У вас теперь деревня,
А кроме – двести
С лишним душ.
И что за рок судьбы –
Наследство получили вы
Поблизости
С наследством Катерины,
Доставшемся
После ее кончины
Супругу Жоржу.
Теперь соседи
Бывшие враги…
Наталья Николаевна:
Я не бываю там,
Из Яропольца мы
С детьми
Не получали помощи
Нисколько.
Когда были нужны
Мне тыщи три
На памятник покойному
Супругу,
Мне маменька сказала
Строго «нет»,
И будто узел завязала
До самых новых лет,
Когда я вновь замужней
Стала,
Уж как она в восторге
Отмечала
Мой брак,
Ланского обласкала,
Тогда деревню
Только завещала,
Но мы обходимся и так…
А вы-то как?
Идалия Полетика (нагнув голову):
Вы сами видите –
Мне зеркало не нужно боле,
Скажу вам откровеннее –
Оно запрещено у меня в доме…
Полетика болеет
И впрямь он стал похож
На божию коровку,
Уж еле ползает от скуки.
В отставку вышел –
Генерал,
Но капиталов не сыскал.
У дочери Елизаветы
Свое дитя,
И снова на сносях,
Да вы, поди, еще ребенком
Помните ее,
Не знаю, помните ль того,
Кто в моем доме
Посягал на вас…
Наталья Николаевна (поднимаясь):
Окончим этот разговор,
Зачем нам ворошить
Давнишний спор?
Идалия Полетика (тоже встает):
Да, да, и вы прощайте,
И скоро свидеться не обещаю,
С супругом я в Одессу
Отъезжаю,
К брату, он губернатор там
И сват, представьте, Николаю.
Ведь сын его женился
Тайно.
Великая княгиня Марья
Спустя всего лишь год
После кончины мужа
Венчалась с Жоржем,
Так она зовет племянника
Григория,
Но как бы этот брак
Не накликал им горя –
Ведь по сю пору
Император
Не знает
О венчанье тайном.
Ланская и Полетика раскланиваются. Софья Карамзина провожает Идалию и тихо шепчет ей:
Как вы добры,
Идалия Григорьевна,
Вы – как подруга
Натали,
А ведь из-за нее
О вас такие пересуды
В свете…
Идалия Полетика:
Да, хоть беги
Из Петербурга,
Никто не хочет
Правды знать
Об изверге-поэте,
Он тут кумир
И лучше всех на свете!
Где справедливость?
А вдова – уж снова
Мужнина жена,
И всем довольна,
И все мужчины
Говорят: краса, краса!
Да помните ль ее
В году тридцать девятом?
Она тогда сошла с ума
(Наверно, от стыда),
У графа Строганова
На обедах
Была совсем плоха:
Стеснения в груди,
И все такое -
Нам с нею не было покоя,
Одно лишь раздраженье
Всем в ответ,
Я стала спрашивать,
Она мне отвечает,
Что это часто с ней бывает,
В конце концов
Мадам совсем уж одичала
И ездить в люди перестала,
А уж увидит незнакомца –
Теряется, забьется в угол,
Плачет…
А сегодня – вы посмотрите
На нее,
На это страусиное перо
На шляпке –
Последняя модель Парижа,
А лицо?
Нет, Пушкин был
И впрямь колдун,
Да и она того же рода,
Такая, видно, там порода,
Что дьявол рядится
Красой,
Но я-то вижу глубоко -
Нет в ней ни
Красоты, ни стати
И как всегда, я посылаю ей
Свои тяжелые проклятья!
Уходит.
К Софье Николаевне подходит княжна Мещерская. Осуждающе говорит сестре:
А я безмерно
Негодую
До сей поры
На тех, кто выгородить
Хочет
Гнусного
И обольстителя, и проходимца,
Имевшего два имени
И три отечества,
Мы до сих пор потрясены
Событием
Кровавым,
Пресекшим
Славное деянье
Пушкина,
А вы по-прежнему
Злословите
И славите Дантеса?
Когда Идалия
Найдет себе
Другое утешенье
Наконец-то?
Софья Карамзина:
Ах, милая сестрица,
Вы сами знаете-
Лишь стоит женщине
Влюбиться…
Но это уж дела
Давно минувших дней,
Что нам сейчас судить о ней?
Она стара, больна,
Несчастна,
Как, впрочем,
Все мы тут
И только ждем своего часа!
Сцена третья.
Там же.
Модест Корф (обращаясь к Ланской):
Да вы, Наталья Николавна,
Простите,
Тонкий дипломат,
Я тоже не поверю,
Что тайной перед государем тут
Событие,
Которое по улицам несут
Все, кому не лень,
Ужли не донесут
Царю
О дочери известье,
О том, как хороша
Была невеста
Под венцом
В Потемкинской деревне?
Она и Строганов венчались
В Гостилицкой усадьбе
Потемкиной Татьяны,
Супруги тайного
Советника Потемкина,
Любимца государя
Николая,
А прежде – государыни
Екатерины…
(Переходя на шепот):
И вы, имея звание
Богини красоты,
Каким вас одарил
Супруг-поэт,
Должны теперь
Торжествовать –
Теперь и царь
Всем бунтарям
Под стать:
Он вынужден скрывать
Бунт дочери
Против отца-царя
Вот правда какова!
Но начали-то вы –
Поэт и чаровница,
Бунтарь и
Непокорная девица,
Все это было на виду –
В противодействии царю
Вся ваша жизнь прошла,
Пока к поэту смерть пришла
И усмирила бунт
Любовников
Против царя.
Петр Андреевич Вяземский (обращаясь к Модесту Корфу)
Граф, вы смелы,
Но что вам до вдовы
Поэта?
Давно здесь нет уж
Натали,
Зачем же ворошить
Обиды,
Заблужденья?
Я заблуждался сам,
Когда писал
Наталье Николаевне
Ну, скажем так,
Преглупый мадригал
На тему
Рокового провиденья
Не видеть ею выигрышную
Роль,
Которая назначена
Природой:
Воспользоваться
Дивной красотой
И царствовать…
Не стоило ей быть
Такой прекрасной
Чтобы достигнуть
Лишь печальной цели…
Я и сегодня не пойму,
Кто у нее внутри
Сидит,
Когда смотрю,
Как входит она к нам
С таинственной усмешкой
На устах,
Но … дети, дети
Целы!
Вяземский закрывает глаза платком, жена снова кладет руку ему на плечо и сжимает его.
Наталья Николаевна:
О, господа,
И мне давно пора
В мой пансион,
Спасибо вам
За интересный разговор,
Я провела приятный вечер,
Сейчас прощаюсь и –
До встречи!
Вам, Петр Андреевич,
Успешных
Путешествий
В Междуречье
И множество
Духовных наслаждений!
Вера Федоровна берет ее под руку и провожает.
Вера Федоровна Вяземская:
Вы уж простите мужа,
Он болен и страдает,
Поэтому и говорит
То, что не нужно,
Надеюсь, он не сильно
Вас задел? Не обижайтесь!
Наталья Николаевна:
Ну что вы!
Я и думать позабыла,
Мне нужно поскорее
К детям,
Они уж заждались,
Куплю пирожных им
В кондитерской
На Невском!
Прощайте…
Сцена четвертая.
Там же.
Вера Федоровна возвращается к гостям салона, тихо бормочет:
Ну, унеслась к Ланскому!
Не верю я, что по-другому,
Что можно так спешить
К ораве деток,
Словно на свиданье!
Она хитрит –
По обыкновенью,
Но я-то знаю,
Кто внутри нее сидит
И кто его туда
Направил.
Этот гений,
Что был женат
Всего шесть лет,
Но браком
Сильно позабавил
Весь свет,
Не ожидая,
Что придет такой конец,
Изменами он доканал
Жену,
Которая, казалось,
Попривыкла
К тому,
Как муж шалит
То тут, то там
И даже у порочных
Дам,
Супруга
Словно замерла,
На душу примостив
Замок,
И кто бы тут подумать
Мог,
Что смертоносной силы
Носорог
Из преисподней
Там заперт под замком
И только очереди
Ждет,
Кого пырнуть рогом
В живот!
Модест Корф:
Вот вам женитьба
По любви!
В лавину эту
Лезут только бунтари,
Которые рискуют
Жизнью!
А Пушкины
И были таковы.
Но, господа,
Ведь всем охота -
По любви,
И даже Аракчеев
Возмечтал,
Когда дочь рекрута
В супруги брал,
Но, правда, рекрут
Был уж генерал,
И Аракчеев слепо
Поверил
Необычному семейству.
Он писал:
Любовь и дружба
Есть единое мое исканье,
Чего прошу я от Небес,
Без них
Я не могу
Здоровым и счастливым быть!
А Корсаков читал и плакал
От умиленья!
И что же?
Супругу, дочку Хомутова,
Постигло быстрое забвенье
Всесильного
Наместника царя.
Искал он добродетель
Зря:
В жену вселился бес
Нечестного обогащенья.
Откуда ж взятки-то
Брала?
От обер-полицмейстера,
Который деньги
Принял от царя
На нужды
Всей секретной службы.
Как Аракчеев
Был взбешен!
Когда узнал,
Жену он выгнал вон
Немедленно,
Сказав, что женщина,
На содержаньи
Тайном
У полиции,
Не может оставаться рядом.
Но это и понятно –
С таких «подарков»
Любой мог впасть
В соблазн
Следить за мужем,
Который правил
Государством
Десять лет
В отсутствии царя.
Вот что за птицу
Лелеял в золоченой клетке
Железный Аракчеев!
Влюбленный,
Как мальчишка!
Петр Андреевич Вяземский:
Уж коли речь
Мы завели
О тонкостях
Российских браков,
То почему лишь –
При Дворе?
Еще в году двадцать четвертом
Была история,
Вполне понятная
Шекспиру.
Рылеев посвятил
Ей лиру.
Сложил ее на почве
Сватовства
Племянника Орлова-младшего
И москвича,
Чье имя Новосильцев,
К красивой дочери
Чернова,
Который приходился
Дядей Рылееву.
Но матушка-
Сестра Орлова-
Престрого запретила брак.
Сын на попятную пошел,
А брат
Красавицы столичной
Отступника
Призвал стреляться
Была дуэль, увы,
На Черной речке,
Которую назвали
В Петербурге
Битвой
Московской спеси
С петербургской
Простотой.
Погибли оба,
И все – из социальных
Предрассудков.
И этот случай
Мог привести Рылеева
На площадь в декабре,
Потом – висеть в петле.
Хочу прочесть я вам
Его стихотворенье,
Исполненное
Праведного гнева:
(Декаламирует, закинув голову на спинку кресла):
Клянемся честью и Черновым
Вражда и брань временщикам.
Царей трепещущим рабам.
Тиранам, нас угнесть готовым.
Нет! Не Отечества сыны
Питомцы пришлецов презренных.
Мы чужды их семей надменных:
Они от нас отчуждены.
Так, говорят не русским словом.
Святую ненавидят Русь.
Я ненавижу их, клянусь,
Клянуся честью и Черновым.
На наших дев, на наших жен
Дерзнет ли вновь любимец счастья
Взор бросить, полный сладострастья.
Падет, Перуном поражен.
И прах твой будет в посмеянье,
И гроб твой будет в стыд и срам.
Клянемся дщерям и сестрам:
Смерть, гибель, кровь за поруганье.
А ты, брат наших ты сердец.
Герой, столь рано охладелый,
Взносись в небесные пределы:
Завиден, славен твой конец.
Ликуй, ты избран Русским Богом
Нам всем в священный образец.
Тебе дан праведный венец.
Ты чести будешь нам залогом.
В салоне наступает звенящая тишина. Ее прерывает Ксенофонт Полевой.
Ксенофонт Полевой:
А все-таки
Наталья Николавна
Действительно
Спешила к детям,
Ведь генерал
Ланской
Уехал в Вятку
Он собирает
Ополченье:
Бои с Портой
Идут с ожесточеньем,
Мы, говорят,
Теряем Севастополь!
Куда уж до любви!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Сцена первая
1854 год. Санкт-Петербург. Квартира Николая Александровича Мордвинова, сына сенатора, супруга Елизаветы Александровны Полетики, дочери Идалии Полетики. По гостиной нервно расхаживает Идалия Григорьевна. Сверху по лестнице спускается Мордвинов.
Идалия:
Ну что же, лучше ей
Хотя б немного?
Мордвинов:
Бредит…
Идалия ( в отчаянии)
Ах, дочь моя,
Последний мой ребенок!
Бог отнимает за грехи,
Их сосчитай, поди!
Останавливается и смотрит на зятя, словно желая исповедоваться. Но он машет рукой и шепчет:
Не надо, не надо!
Потом вы будете жалеть
О сказанном,
Храните лучше
В тайне
Свои грехи.
Бог с вами,
А я пойду к Елизавете
И загляну к малышке.
Идалия (растерянно):
А мне куда?
Мордвинов (не поворачиваясь):
Решайте сами.
Идалия (сжимая виски руками):
Останусь здесь
И подожду
Какого-то конца.
Я не уйду,
Пока…
Сверху раздается слабый стон. Идалия крестится трижды и падает в кресло.
Идалия:
Нет, не попу я исповедуюсь,
Не зятю -
Самой себе!
Я не покаюсь,
Это не по мне,
Однако разобрать должна
«Мадам интрига»
В тяжелый час
Все игры,
Которые родились
Вот в этой голове
(Прикасается рукой ко лбу)
И дали мне все то,
Чего желала
Моя душа,
Обремененная печалью
Низкого греховного рожденья.
Второй мой грех-
Мое замужество.
Я разлучила любящие души,
Чтобы как лучше
Устроить жизнь свою
И выйти в высший свет
Законною богатою супругой,
Иметь свой дом,
А в нем салон
Для светских посиделок…
Я, отпрыск рода,
Кровного царям
По линии Скавронских,
Должна была пойти
На этот грех
Против двух любящих
Сердец –
Полетики и его супруги,
Надежды Масловой,
Которую признали
Незаконной
И выгнали из собственного дома!
И было это в восемьсот
Двадцать шестом…
Я вышла замуж,
Но супруг не мог
Расстаться с бывшею женою,
Он пропадал у нее в новом доме.
Что было делать?
Подговорили мы Ланского
Павла
С братом
Петром,
Любовником моим,
Жениться на Надежде.
Ох, эти уж безвольные
Ланские!
Испорчен род Екатериной…
Она оставила его
Без силы,
Всю волю выпив через фаворита
До десятого колена –
К колдунье в лапы
Только попади ты!
Во всем они подвластны
Были мне,
Почувствовав Скавронских
Дух бесовский
И силу колдовства царей
Родни заморской
Великого Петра.
И я смогла их убедить
И Маслову сначала
Под венец сопроводить
С безумным братцем
Моего Петра,
А уж потом и из России
Выгнать вон
С любовником-послом.
Она бежала от безумца-генерала,
Который даже всех кобыл
В загоне криками
С ума сводил,
Детей оставила
Безумцу, которого
Потом Синод
С женою
Аж два десятка
Лет все разводил
И все-таки развел!
Но пятилетнего сиротку
Подобрала другая –
Да, Пушкина-Ланская
Теперь племянника Петра
Растит.
Восьмой в ее он «пансионе»,
А там еще и Софья-
От третьего из братьев,
Александра,
Оставшись сиротой,
Пришла в семью
Ланских.
Вот так приданое
Наталье Николавне!
И все довольны!
Ну на что живут?
И можно ль было
Ожидать такого
От пылкого любовника
Ланского,
Который не погиб
Едва от горя,
Когда я бросила его
Ради другого,
Чье имя в свете
Ныне под запретом –
Мой обожаемый Дантес!
Всю молодость свою
Отдал мне Петр Петрович,
И думала, отдаст
И зрелость,
Когда ему совет давала
Сойтись с известною
Вдовой:
Она была бы под стрелой
Царя
Тогда,
Да как все обернулось!
Сойти с ума мне нужно,
Чтобы понять:
Что стало там
С Ланским,
Как мог он измениться
Так,
И из блажного
Стать истинно блаженным,
А, может, все притворство?
То не ново,
Коль царь блажит!
Теперь уж времечко настало-
Теряю колдовские чары
Во всем:
Двух деток схоронила,
Пока врагов гнобила,
Муж болен,
Куда-то делось состоянье,
И Лизонька
В последнем издыханье!
А все из-за
Непослушанья!
Зачем так рано замуж вышла
Да и еще за якобинца –
Хотя и сына
Управляющего делами
Третьего Отделения,
Но – Петрашевца
И бунтовщика,
Который пишет тайно
Герцену
Преступные свои
Корреспонденции.
От брата Александра
Моего не отстает,
Тот тоже дружбу
С Герценом ведет
И переписку из своей Одессы,
Куда нам с мужем
Ехать на постой.
Надеюсь, там
Мы обретем покой…
С тревогой смотрит на лестницу, по которой медленно спускается Полетика.
Александр Полетика:
Ушла Елизавета к Богу,
Отмучилась, бедняжка,
Всего-то двадцать два годка
И пожила,
Пойди, Идалия,
Простись… (плачет).
Сцена вторая.
1858 год. Квартира Полетики в Петербурге. Повсюду упакованные вещи. Среди них бродит Идалия. Она в трауре по мужу.
Идалия Полетика:
В газетах пишут –
Свадьба у Ланских,
Сын изверга
Венчается с племянницей
Ланского Софьей
От брата Александра.
Хоть не родня –
Жениться им нельзя,
Но можно,
Коль царь велел Синоду
По просьбе Натали
Откликнуться на зов
Любви…
Теперь Россия,
как Европа –
Так, смотришь,
Кончатся цари,
Коли все браки станут
По любви!
Я представляю,
Что пережил
Толстой,
Наш Обер-прокурор
Священного Синода,
Когда по прихоти
Бунтарки
И по велению царя
Нарушил все устои
Вселенского собора.
Выходит, зря
Его отец – Толстой
Петр Александрович,
Военный губернатор
Петербурга
В двадцать восьмом году
Спустил «Гаврилиаду»
Шутнику,
И тот отделался испугом,
А если бы на каторгу
Пошел
Наш Пушкин,
То Обер-прокурор
Не нарушал закон
Церковный,
Не угождал безбожнице-
Бунтарке,
Которая теперь и доказала,
Что Пушкин,
Бывший муж ее-
Безбожник и колдун …
Тяжело опускается в кресло под зеркалом, затянутым черным крепом. Передохнув, продолжает говорить сама с собою.
Идалия Полетика:
Колдун, колдун,
И все о том узнали,
Когда другого колдуна
В любви к ведуну
Уличали
И упрекали
В доме Толстых –
Там Гоголь бесновался,
А ржевский проповедник
Отец Матвей,
Настаивал, чтоб
Отрекался
Тот
От Пушкина, который был
Язычником греховным,
И победил отец духовный –
Отрекся Гоголь от всего,
Что было ему мило,
И сжег в огне свои сомненья!
Задумывается. Потом продолжает:
А все ведь Николаева
Работа –
Умел же этот император
Разглядеть
За спинами у стихоплетов
Черта!
И нет в истории царя,
Чья голова
Была бы так умна:
Ведь он один
Управился аж с четырьмя:
Свалились в бездну
Грибоедов,
Пушкин,
За ним и Лермонтов,
И этот – ревизор на
Тонких ножках-
Гоголь.
История еще оценит
Николая,
Потомки воздадут!
А я вот уезжаю
Отсюда далеко
И больше не вернусь –
Не знаю, как бы мне
Навеки позабыть
Ужасную Наталью
И изверга ее…
Одесса мне поможет,
Надеюсь,
Ведь это очень далеко,
Там я душой
Согреюсь
В воспоминаниях
О днях былых,
О милом Жорже,
И только лишь о нем
До самого конца
На хладном смертном
Ложе!
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Сцена первая.
1863 год. Петербург. Квартира Ланских. В гостиной беспорядок. Здесь собрались дети Натальи Николаевны. Все они с тревогой смотрят на двери, которые ведут в спальню их матери.
Леонид Гартунг (жене):
Присядь, Мари
Хотя бы на минуту,
Всем нужно нам
Поговорить,
Рок приближает час
Натальи Николавны,
Я знаю, всех терзает
Горе,
Но нужно ведь
Решить вопрос и
О ее покое
Там ( выразительно показывает наверх)…
Мария Александровна:
Что, что решать?
Не понимаю!
Ах, маменька, душа моя,
Господь, спаси, спаси тебя!
Леонид Гартунг (пожимая плечами)
Ну ладно, уж тебе
Видней, мой друг,
А все же не хотелось
Вдруг
Перед проблемой оказаться…
Александр Александрович Пушкин:
Но там сейчас супруг,
Он выйдет, скажет,
Хотя…
Мы с Софьей виноваты
В ее болезни,
Если бы не дети…
Крестить же надо
Было Александра,
Она была так рада
Приехать к нам в Москву,
И вот – смертельная награда!
Себе я не прощу,
Maman, наша отрада
Сейчас в бреду,
Я к ней пойду,
Я помогу!
Григорий Александрович Пушкин:
Постой, и я с тобой!
Я тоже к маменьке хочу!
Леонид Гартунг:
Да там же Петр Петрович,
Доктора,
Вот выйдут, скажут,
И тогда…
Александра Петровна:
Ах, тоска!
Мы маменьку теряем!
Ну на кого нас оставляет –
Меня, Елизавету, Софью,
А девочки Натальи?
Они совсем малы,
Не отдавать же Дубельту
Малышек,
Да Лизе нашей лишь
Пятнадцать…
Александр Александрович:
Какое горе посетило
Нас,
Хранитель-ангел наш
Уходит
К papa!
Беда, беда, беда!
Из спальни Натальи Николаевны выходит, покачиваясь, Петр Петрович Ланской.
Петр Петрович Ланской:
Все, отошла…
Сказала – Пушкин жив!
Вы посидите тут пока,
Там наведут порядок
И тогда
Войдете все.
Свет гаснет. Тишина. На сцене какое-то движение, что-то переставляют, двигают. Свет загорается. В гостиной все зеркала и картины завешаны черным крепом. В креслах сидят дети Натальи Николаевны, генерал Гартунг и Ланской.
Леонид Гартунг:
Поговорим о погребенье –
Вопрос-то непростой,
Об этой женщине
Не позабудут поколенья…
Александра Ланская:
Хотите вы сказать,
Что мы должны
Везти в Святые горы
Мать?
И положить там
Рядом с Пушкиным?
Григорий Александрович Пушкин:
Конечно, там место
Им вдвоем лежать,
Но наша мать
Давно Ланская,
И должен все живой
Супруг решать…
Петр Петрович Ланской:
Я все решил,
А вы послушайте
И будьте снисходительны
Ко мне.
Я много раз,
Еще и до женитьбы,
От Вяземского слышал,
Как Пушкин перед
Смертью говорил,
Что будут осуждать
Все вашу мать,
Хотя она ни в чем
Не виновата,
Теперь подумайте:
Раз будут осуждать,
Могилу станут осквернять,
В Тригорском не дадут
Покоя…
Я больше вам скажу:
И за столицу не ручаюсь,
Найдутся негодяи,
Что память осквернят,
Не тем помянут
«Чистейший прелести
Чистейший образец»!
Мария Александровна рыдает.
Александр Александрович Пушкин (утирая слезы):
Да, да, вы правы,
Нам надо выбрать место
Поскромнее…
Леонид Гартунг:
А главное – обозначенье
На надгробии,
Чтобы враги ее
Не поняли
И мимо бы прошли,
Намерений преступных
Не имея.
Петр Петрович Ланской:
И это главное, и то,
Что я в одну могилу
С нею лягу,
Когда мой час придет.
Меня вы там же погребите,
К кладбищенской стене поближе
На Лазаревском кладбище
Александро-Невской Лавры,
Где Пушкина друзья лежат.
Мою любовь
Собою я накрою
На веки вечные,
И никому я не позволю
Покой ее нарушить,
Охранником незримо
Я встану у ее могилы.
Когда умру –
Поставите тяжелое надгробье,
Две надписи на этом гробе
Начертите: Ланской, Ланская.
И все.
Пусть отдохнет голубка
Хотя бы на том свете.,.
А ты, Григорий,
Там,
В Святых горах,
Ты от меня
Уж попроси прощения
У вашего отца…
Занавес.