"Этот человек был взведен на эшафот, и ему был прочитан приговор смертной казни расстрелянием. Минут через двадцать прочтено было и помилование и назначена другая степень наказания, однако же, в промежутке между двумя приговорами, двадцать минут он прожил под несомненным убеждением, что через несколько минут он умрет." Ф.М. Достоевский
Контуженный граем Семёновский плац.
Шпицрутены ив рассекли спину неба:
Сукровица снега идёт... Понеслась
Метельные вёрсты вышагивать в небыль -
На плаху, где льда кровяная глазурь;
К "кобыле для порки", заржавшей бесстыже;
К столбу, что кандальную держит лозу;
К знамёнам обвисшим морщинистой брыжей.
/Балтийский норд-вест, не спеши порицать
Армейскую выправку висельных балок;
Удавку - веревочный мост к праотцам;
Бить в солнечный глаз, от бессонницы впалый...
Не выбить слезы, ни скупого луча:/
В зеваках - не люди - "чугунные ядра".
/Им хлеба и зрелищ паёк получать../
Казённые казни... и зритель заядлый.
На ки'рзовых лицах - гранитный оскал...
Молитвы отхаркнув, гудит колокольня.
/Чинуш-экзекуторов тени. Тоска....
Скорей бы закончить спектакль. Довольно!/
Божественность скверов. Убогость казарм...
Барокко Растрелли... Расстрельная рота.
/Не миловать? Стылым свинцом наказать?/
Под саваном образ осу'жденных кроток.
Затвор передёрнут. Звучит Тишина.
/Минута. Другая. Одышливо дышат./
Деревья, плечами устав пожимать,
Рассыплют ворон по казарменным крышам.
Но выстрелов нет. Барабанная дробь
Не выбьет матрас заметённых газонов,
И шаг строевой не пружинит бедро -
Стоят оловянно. Приказ гарнизонный.
Теснятся солдаты - конвой в меньшинстве.
Молчат арестанты. Зеваки пропали.
Шинельный поток. Накрахмаленный свет.
Под ротой - залысины чёрных проталин.
Срывают дерюгу. Вот выставка лиц:
Усмешка, испуг, равнодушная вялость...
Бессрочно в Сибири им мять ковыли,
В остроге под вшивым мертветь одеялом.
На тракте в грязи непролазной тонуть...
Семёновский плац вспоминать, сожалея,
Что "каторжный пряник" не сменишь на кнут,
Что жив, и не слышишь пастушьих жалеек -
Небесного пастыря из Иудеи.