Цикл Родным блокадникам
Семь мгновений Вечности
(чудо из жизни отца)
Отцу Н. В. Румянцеву
Первая пуля мне лоб обожгла,
но, слава Богу, что мимо прошла …
Сразу все понял (я снайпером был)-
это по мне фриц из «оптики» бил.
Грудью меня защитила сосна-
пулю вторую прияла она,
Но поняла ледяная спина:
«Слишком сосенка юна и стройна!»
Третья уж пуля вонзилась, шутя,
в розовый ствол, словно в тело, шипя.
Пуля четвертая, ткань разорвав,
дернула сзади меня за рукав.
Пятая пуля – толчок мне в плечо –
кровью, как лед, обожгла горячо.
Пуля шестая, за ворот рванув,
в снег отлетела, а я за сосну
так аккуратно пытался упасть –
тело мое надо было спасать …
Пуля седьмая в полете догнала! –
«В сердце попала! Она доконала!»
В грудь ворвалась раскаленная стерва! ...
«Мог бы убить меня гад сразу, с первой!»
Больше тогда он уже не стрелял –
Видно из вида меня потерял …
Полз я подальше от этого места …
Встал, но все тело, как будто из теста.
Пал и увидел, сознанье теряя …
Рвется сквозь снег друг мой – Пашка Горяев.
1983 г.
Я СПАС ОТЦА.
Отцу Н. В. Румянцеву
На Ленинградском адском фронте
все девятьсот кругов войны
отец прошел в пехотной роте
свой честный путь до старшины.
Он не погиб от ран смертельных,
голодных и холодных глаз,
от пуль случайных и прицельных …
Я был в душе его – и спас!
Кто, как не я, любовь лелеял
среди смертей и злой войны,
когда он, жизни не жалея,
еще не знал родной жены.
Кто, как не я, его тревожил,
чтоб не застала смерть врасплох –
он для меня два раза ожил,
хоть знать об этом и не мог.
Я никогда бы не родился,
когда бы дал отца убить –
и с ним в огне я закалился,
чтоб до конца всю жизнь прожить.
И только продолженье жизни
спасает из небытия –
А я служил в отце Отчизне,
ведь продолженье это – я.
С отцом в Народном Ополчение
стою в одном родном строю –
я с ним постиг слов-дел значенья
Великом Праведном Бою.
1983 г.
Блокадная небаллада
Отцу Н.В.Румянцеву
Мой отец всю войну
Защищал Ленинград
И родную жену,
И родимых ребят,
Мать, сестер и страну,
Верный сын, брат, солдат –
Он в строю всю войну:
Раны вместо наград.
Мой отец – не герой,
А простой рядовой:
Не стоял он горой,
Но народ наш живой.
В девятьсот черных дней,
Странных белых ночей
Видел тыщи смертей
От свинцовых смерчей.
Оборону держал
Он в блокаде врагов,
Очень часто лежал
Под огнем снайперов,
Боевых кораблей,
Против танков один,
Под пальбой батарей,
Градом пуль, бомб и мин.
Мой отец – не герой –
Неизвестный Солдат:
Не стоял он горой,
Но стоит Ленинград.
Долго он отступал,
В окруженье плутал,
Замерзал, голодал
И от боли страдал:
После редких атак
В медсанбат попадал,
В госпитальный барак –
И не раз умирал.
Пролежал треть войны
На полях – простынях,
В разных точках страны,
В белоснежных злых снах …
И в бреду, как в бою,
Только лежа стрелял,
Не стоял на ногах,
Но стоит вся Земля.
Трижды ранен он был,
И контужен раз пять –
Отправлялся он в тыл …
Возвращался опять
На передний свой край,
Где командует Смерть:
Кому – ад, кому – рай,
А кому нести месть
Без пощады врагу,
Без пощады к себе
Через все «не могу»
В невозможной борьбе.
Так легко умереть
В жесточайшей войне …
Смерть трудней одолеть –
Не сгореть на огне …
Мой отец – не герой,
А простой Старшина –
Не стоял он горой,
Но стоит вся страна.
Мой отец не сдавал
Даже шаг без борьбы.
Не сдавался , а брал
Все удары Судьбы
На себя для того,
Чтобы чувствовать жизнь …
И остался живой –
Жил без страха и лжи.
Не немецкий фарфор,
Города брал, не крал –
Тело жжет не позор:
До сих пор жив металл
В его левом плече
И у сердца в спине,
Но всего горячей
Два осколка в ступне.
Шаг любой: как беда, –
В мозг стреляет вдруг боль –
И пронзает года,
Возвращая вновь в бой.
Мой отец – не герой,
А простой рядовой:
Не стоял он горой,
Но народ наш живой.
Он не нажил себе
Ни чинов, ни наград,
Но назло злой судьбе
Победил Смерть и Ад.
Счастье ждало его:
Ведь никто не погиб
Из родных, и живой
Он вернулся из битв.
Мой отец всю войну
Защищал Ленинград,
И родную жену,
И родимых ребят,
Мать, сестер и страну,
Верный сын, брат, солдат:
Он в строю всю войну,
А она не парад …
Мой отец – не герой:
А простой рядовой –
Смерть встречал он порой,
Но мы живы с тобой.
Мой отец – не герой –
Неизвестный солдат:
Не стоял он горой,
Но стоит Ленинград.
***
Отцу Н.В. Румянцеву
Я пою гимн гимнастерке
Кровью залитой, да так,
Что в санбате медсестренки
Ее приняли за флаг,
Опоясанный вкруг тела,
Обгоревший в тьме огня …
Гимнастерка пропотела
Солью с кровью …
Как броня,
Сплав души, любви и мести
В пекле яростной войны
Закалился с телом вместе
На сынах родной страны.
Я пою гимн гимнастерке
Рядовых простых солдат,
Не хранящейся в каптерке,
А хранящей шедших в Ад.
Как старинная кольчуга,
Закрывала от смертей,
Когда надо тело друга
Заслонить от злых смерчей.
Богатырские доспехи,
Заменяла нам она,
Если в отпуске прорехи
В ней заштопала жена.
Даже пуговицы стали,
Как медали, ордена,
На путях свинца и стали
К сердцу встали, как стена.
Я пою гимн гимнастерке
Фронтовой – не на парад,
Полинявшей и потертой
Без отличий и наград.
Цвета хлеба и махорки,
Цвета хаки, как поля,
Жесткой, как на Красной Горке
пыльной, кровной, как Земля …
Я пою гимн гимнастерке
Боевой, передовой,
Ставшей в меткой поговорке
Домом, крепостью, семьей.
Как землянки в три наката,
Как окопы, блиндажи,
Гимнастерки и бушлаты
Защищали нашу Жизнь.
И партийные билеты,
Письма, фото от родных
И другие документы,
Что в карманах накладных,
Нас спасали, как святых.
И солдатские мозоли
На руках и на ногах,
Шрамы – швы, как на постах
Часовыми силы-воли,
Охраняли не за страх
От смертельной лютой доли
И от новых ран в боях.
Но в атаках Смерть слепая
Косит огненной косой –
Острие в тела влетает
Прожигая сплав любой;
И осколками снарядов,
Мин, иголками из пуль
Прошивает жалом с ядом
Ткани алой «трассой» бурь.
Через душу Человека
Пролегают все пути
Зла, свинца, огня и века,
Гимнастерка защити!
Я пою гимн гимнастерке,
Кровью залитой как флаг!
В ней лежал отец, как Теркин,
Погружаясь в смертный мрак,
На истерзанном пригорке
После дня сплошных атак.
1982 г.
Ленинградские старухи.
Моим родным тетушкам.
Седые древние старухи
На старых улицах родных!
Какие прожили вы муки,
Врагам не пожелаешь их.
Вы испытали в дни блокады
Все девятьсот кругов войны –
Они страшнее пыток ада
И преступлений Сатаны.
Сверхчеловечески страдали
От голода, огня, смертей –
«Сверхчеловеки» вас пытали
И ваших маленьких детей.
А вы все это выносили
На женских худеньких плечах …
Кто вам давал все эти силы?
Вы не сдавались палачам!
Мужей из боя выносили,
Спасали их в госпиталях,
На Пискаревском хоронили
И просто, где ваш дом стоял.
В боях, в тылах – на всех работах:
В полях, в лесах и у станков,
И в тюрьмах, лагерях и ротах
Ломили вы за мужиков.
Молили Бога, Сына, Духа
За жизнь мужей и за сынов,
Как молятся мои старухи,
чтоб я был жив, женат, здоров.
Какое время роковое
Вас обнимало не любя,
Вам и сегодня нет покоя –
Ушли мужья, как сыновья …
Ушли давно и не вернулись,
И неизвестно, где лежат …
А вы не поменяли улиц
И ждете чуда, как солдат,
Чтоб, наконец, всем повстречаться,
Друг друга нежно долюбить …
Вы ждете встречи, словно счастья, -
И смерть не в силах вас убить.
1982 г.
Два постоянных воспоминания
Отцу Н. В. Румянцеву
Раны ветерана ноют к непогоде …
Каждый шаг к ненастью – боли все сильней:
Маленький осколочек, неприметный вроде,
Оживает в пятке, единственной моей.
А вторую в поле миной оторвало
Под деревней Горка в памятном бою!
Тело бренное с тех пор взрыв не забывало –
В тот момент ушла душа в пятку ту мою!
Встал тогда в атаку без любви и страху –
Друг мой, Пашка, умер на моих руках –
В трех шагах от гадов я странно страшно ахнул,
Наступив на мину – взрыв в четырех шагах !…
А другой осколок в плечевом суставе
Колок, как мой орден «Красная звезда»:
Как рукой пошевельнешь – вспомнить бой заставит
У речушки с именем точным – Борозда.
В ней вода журчала темная от торфа,
Посредине пашни, с черным вороньем –
Я с тех пор совсем не пью чай, вино и кофе, -
Целый яркий душный день вдаль текло питье …
Взрыв в бою контузил – тело отлетело …
А воскрес в осоке – рядом немцев взвод …
Глотка, жадная, глотка так тогда хотела,
Как в блокадные года есть мечтал живот.
Раны, пули, смерти не пересчитаешь –
Не излечишь память скальпелем стальным:
Сколько раз ночами шел от июня к Маю
По полям-дорогам, по местам больным.
Слава Богу, дети, и жена, и внуки
Мне врачуют сердце, душу и глаза –
И давно не шла б нога, опустились руки,
Если б не смеялся мне Пашка-егоза.
1985 г.