Он звался дядей… Колей? Гришей? Петей? -
Не помнит, как кричала детвора,
Когда под тихий снег иль листьев лепет
Он мёл просторы старого двора,
Он там мальчишкам помогал в печали, -
Чинил то змея, то велосипед,
И пса кормил бродячего, - с ворчаньем
Один дарил, другой глотал обед.
Он умер в комнатушке одиноко, -
Мать Божья улыбалась со стены, -
И очутился во мгновенье ока
Средь ангелов московской стороны.
С тех пор столетье, годы или меньше
Он ходит над Москвой по облакам,
К затылку сдвинув золотистый венчик,
Метет небесный невесомый хлам.
А вечером, свершив свои усилья,
Бредет на райский возданный этаж,
И вешает в прихожей нимб и крылья,
Как раньше вешал из болоньи плащ.
С вареньем яблочным он вкусно выпьет чая,
Доволен славным ангельским житьём, -
Но всё-таки в своём раю скучая -
Прости, Господь, - всего лишь об одном,-
О том, что пса неведомой породы,
Который сердцем так и не забыт,
Колесиком колбаски с бутерброда
Он никогда уже не угостит.