Из цикла очерков о деревне
Моим дорогим соседям
1.
В пятницу в деревне объявили: запасайте воду, в воскресенье отключат водонапорную башню. В конце деревни лопнула труба, срочно нужен ремонт. Помывшись в субботу в бане, я заодно и бельё постирала, а про воду забыла. Запасла, как обычно, три ведра: на два дня точно хватит.
А утром в дом буквально ворвался мой сосед, известный охальник и юморист Саша Сторожев, и с порога:
- Воды-то запасла? Нет? Давай вёдра, я сейчас притащу.
В руках у него пакет с шаньгами.
- Вот, Тамара послала, горячие ещё.
Ясно, сосед хочет опохмелиться, но сегодня это не вызвало у меня раздражения, - может быть, потому, что начал он не с комплиментов сомнительного свойства, да и вид горячих шанег тому способствовал. "Ладно, - говорю, - носи воду, выпивки у меня всё равно нет, дам тебе денежку".
Подала ему два вёдра, а ещё два, говорю, есть в предбаннике.
Некоторое время спустя Саша заглянул в дверь: принимай работу. Выглянула и ахнула: все тазы и вёдра стоят на веранде, доверху наполненные водой.
- О боже, ты что, с ума сошёл? Зачем мне столько воды?
- Да пусть стоит, вдруг водопровод долго не сделают.
На другой день сосед опять возник на пороге, с охапкой дров в руках.
- Сейчас я тебе дров наколю.
- Ой, нет, не надо, я и сама могу, ну разве что коряги суковатые расколоть можешь.
Через пять минут он приволок к печке толстенные поленья.
- Ну куда мне с такими, на улице-то тепло. И вообще я через неделю уезжаю в город.
- Как, уже уезжаешь? - всполошился он. - И друзья-соседи мои все уехали, вчера тот, сегодня эти, совсем скучно стало, а без тебя мне вообще поговорить будет не с кем!
Мне стало жалко Сашку, в голосе его звучала неподдельная тоска. Заметёт зимой деревню, даже фонари теперь еле светят, на улицу страшно выйти, волки то и дело следы оставляют, добычу ищут. Стоит собаку на улице оставить, и поминай как звали.
И что поговорить не с кем, тоже верно. Мне частенько приходилось слушать его сто раз уже слышанные байки, но через час я уставала и выпроваживала словоохотливого соседа. Надо бы записать его россказни, - не в первый раз подумала я. А сказала:
- Так уезжайте с Тамарой в город, к сыну!
– Ты же знаешь, мама с нами живёт, - с грустью возразил он.
Есть мужики, которые на бутылку просят денег в долг, а Саша всегда старается что-то сделать по хозяйству. «Друг всех одиноких женщин» - подшучиваю я над ним. Возле дома у него целый склад старой техники: холодильники, стиральные машины и т.п. Свой "вигвам" он затянул крупной сеткой экзотического вида, притащил туда старый диванчик, телевизор. Рядом же стоит его неизменный «фаэтон» - уазик, старый, как динозавр. Внутри он с выдумкой украшен хозяином. На нём Саша возит жену Тамару в магазин, в лес за грибами, на Двину купаться. Этим летом мы раза три ездили с ними на реку - посидеть там на камнях, вина попить, позагорать, в высокой осоке пособирать особенно душистую дикую мяту.
Лето выдалось знойным, и вода в Двине была необычайно тёплая. Да жаль, босой здесь в воду не войдёшь: острыми каменьями усыпан весь берег. Я нашла среди камней куриного бога – камень со сквозным отверстием. По преданию, он приносит счастье. Кур в деревне никто не держит, но камень даёт защиту не только птице.
А пока мы купались и загорали на огромном камне, Саша напилил целую тележку дров из принесённых водой брёвен.
Река, обычно пустая, порадовала нас видом буксира, тащившего баржу. На том берегу копачёвские дома краснели и синели новенькими крышами. А у нас в Ичково дач никто не строит, да и вообще в деревне жизни мало.
В Копачёве же ещё остался в местном ДК филиал сельсовета. Поднимаешься прямо от переправы по высоченной лестнице и оказываешься возле ДК. Крутые угоры здесь когда-то, в давние-давние времена, оставил ледник. Средь них плутает извилистый ручей, несёт свои быстрые воды в Двину, громко шумит на перекатах. Особенно шумен водопад. В начале прошлого века на этом ручье стояла мельница. Отсюда и название - Мельничный. В месте его впадения в Двину из-за бурного течения лёд по осени долго не замерзает.
О многом поговоришь и подумаешь, сидя у реки. О том, как меняются времена, а с ними люди. Тамара вспоминает, как приехали они с подругой когда -то в Копачёво по распределению, работать на маслозаводе. Приехали весной, в самую распутицу, неделю не могли попасть в хозяйство из-за разлившегося ручья, жили у какой то бабки в большом холодном доме, без денег и тёплой одежды... теперь это кажется немыслимым. А как работали! Таскали тяжеленные фляги со сливками, то в ледник, для охлаждения, то на берег, чтобы отправить на барже в райцентр. А баржа приходила ночью, грузчики ругались, если девчонки задержатся хоть на немного. А они в клуб на танцы ухитрялись сходить, дав наказ кочегару оповестить их о приходе баржи. Тот прибегал в клуб, кричал: такие-то на выход! Скатывались с высокого угора, бежали таскать тяжелые фляги... Разве нынче будет кто так работать? Не едет молодёжь в деревню, да и куда ехать, если садик и школу закрыли, народ в города разъехался? Молодое поколение приезжает, на корову да на кур смотрят как на чудо. Откуда берется молоко, знать не знают...
А вдоль нашего берега поднимается молодой сосновый бор. Сосенки выросли из семян, принесённых сюда половодьем. Хорошо, если приживутся, не снесёт по весне льдинами - будем грибы по берегу собирать, дышать воздухом целебным.
А ведь был когда-то внизу под деревней красивый бор, люди там отдыхали, да додумались выкорчевать его в годы коллективизации, чтобы увеличить площадь лугов. Вот только травы хорошей там так и не выросло. А какую красоту сгубили!
Леса теперь восстанавливаются везде, где их мелиорацией вывели. А деревня уже не восстановится. Дачники и те не очень охотно строят дачи в деревне, отделённой рекой от автотрассы.
Осень заставляет собираться в дорогу всех, кто приехал на лето или по каким-то причинам не может зимовать в деревне. Скоро последняя красота облетит с деревьев, будет серо и пусто. Вспоминаю, как несколько лет назад я вот так же уезжала в город. Паром тогда ходил копачёвский, колхозный, старый как мамонт. Мы теперь на переправе "на птичьих правах". Наш колхозный паром давно списан, катер ржавеет на берегу. Спасибо, что хоть Копачёво перевозит, пока их коровы и дойка на нашем берегу. Загонят коров на зиму - и всё, переезжайте, ичковцы, в любую погоду на лодках.
Дачники и гости, кто на машинах, кто без, заполнили баржу "под завязку", ватерлиния едва виднеется из воды. Наша машина не поместилась, мы ждём на берегу следующего рейса. Катер натужно пыхтит, тяжело разворачивается, его относит течением, наконец, паром начинает медленно удаляться. Кажется, вот-вот баржа зачерпнёт бортом. На берегу, у самой воды виднеется сгорбленная фигура. Это Саша Сторожев. Чудит опять сосед, руки вслед простёр - и поёт и, перейдя на стихи, читает что-то грустное, рубцовское... Провожает родных и друзей, многих - до весны... Паром уже далеко, Сашка подходит к нам... боже, какие слова он говорит! Сколько в них страсти и неподдельной тоски, боли за деревню, где на зиму на сотню домов остаётся лишь сорок жителей! "Надо запомнить, - спохватываюсь я, - стихи написать". Слова почти буквально легли в строки.
- Провожаю теперь всё чаще,
Да привыкнуть никак не могу!
Тяжело, тяжело прощаться,
Оставаться на берегу!
Провожать – значит, сердце тратить!
Не запьёшь этот горький вкус!
Если плакать – так слёз не хватит!..
А оглянешься – берег пуст…
3.
Приехав в Ичково 30 лет назад, с Сашей Сторожевым я познакомилась по работе. Он тогда шоферил, иногда заменял электрика, да и вообще был мастером на все руки. Нередко по работе ездила с ним в город. О чём только не говорили в дороге! Чаще всего, наверное, он любит вспоминать, как в юности, ещё до службы в армии, был влюблён в девчонку из соседнего посёлка Орлецы. Как однажды возвращался оттуда в тёмное время через кладбище. Девчонка была красивая. Но человек полагает, а Бог располагает.
-Принёс как-то я ей большую рыбину, леща, она взялась чистить, - вспоминает Саша. - Вижу, ничего у неё не выходит, потому что чистит неправильно, по чешуе. Решил подсказать, переверни, говорю, рыбину-то хвостом к себе. А она схватила леща за хвост и хотела меня по лицу ударить, замахнулась уже. Да рыба живая была, вырвалась, бьётся на полу. Девка красивая, а в одно мгновенье стала бабой Ягой! - завершил свой рассказ Саша.
- А как вы с Тамарой познакомились?
- Отслужив в армии, я вернулся домой, в родное Ичково. А Тамара уже на молзаводе работала. Девушка симпатичная, скромная. Парни холостые все тогда на неё внимание обратили, на танцах вились возле. Сосед мой сразу стал за ней ухаживать. Да она делать выбор не спешила. Я тоже был парнем скромным, ждал, как ляжет карта, хоть и ревновал её страшно. Соседа, правда, пару раз отметелил, но уважал её выбор. Так я два года ходил вокруг да около. А потом думаю, надо предложение делать. Запряг лошадь в розвальни, 28 декабря это было, приехал на маслозавод, сотруднице её сказал, что хочу женить на Тамаре, хочу везти её в сельсовет. Она интересуется, в курсе ли Тамара. Поскольку, говорит, не одета для такого события, на работу пришла в старом пальто. А Тамара слышала, видно, разговор, выходит к нам, и пальто уже на ней хорошее! Я понял, что она не против, и сделал ей предложение. И мы поехали в сельсовет подавать заявление. Заполнили бланк, а мне говорят, надо рубль пятьдесят за него заплатить. А у меня с собой и денег-то нету. Но Тамара выручила, заплатила денежку. Обратно мы уже под шубой ехали, целовались всю дорогу. Лошадь сама нам привезла и у конюшни остановилась. А я вот теперь думаю, отдавать ли Тамаре эти рубль пятьдесят или не надо?
Тогда уже я подумала, что о нём можно писать книгу. Нереализованный талант артиста вырывался наружу, в его байках быль перемежалась с выдумкой, обрастая с каждым пересказом новыми, невероятными подробностями. Но не это, конечно, стало основой моих зарисовок о нём. А собирательный образ русского мужика, без которого деревня утратила бы свою изюминку. С его семьёй - женой Тамарой я познакомилась позже. А переехав в другой конец деревни, мы и вовсе стали соседями. Они к тому времени уже жили в своём доме, с матерью Саши - бабой Талей. И я поняла, что писать надо не о нём одном, а о всей их дружной, самобытной семье.
В деревне вообще люди хорошие, интересные. Но кто, как не соседи, всё время на виду, о ком знаешь больше, чем о других? К кому спешишь в горе и радости, расспросить-рассказать о делах, послушать деревенские байки да и просто посидеть в праздник, попить вина да попеть песен? А с Тамарой мы какое-то время и работали вместе - она ухаживала за телятами, я лечила.
В жизни нет незначительных, не значимых событий. Всё, что бы ты ни делал, стоит внимания, всё надо делать со вкусом. Пьёшь ли вино, копаешь ли грядку, топишь ли баню, печёшь ли пироги. Не зря говорят: "Всё бы смотрел, как течёт вода, горит огонь и как работают другие". Особенно если работает человек с душой, красиво.
Вот по весне мы сажаем картошку. Наши поля рядом. Я иду бороздой, бросаю сверху вниз картошины через каждый шаг, а Саша - чуть впереди, по своей борозде. И картошку не бросает, как я, а кладёт бережно, как женщину на перину, в мягкую земную постель, и сверху ростки сразу земелькой присыпает, чтобы не обломились. А ростки у картошин длинные, топорщатся, как паучьи лапы, белые только. Отращивал он картошку по особой методике, им же изобретённой. Оттого и урожай по осени радует.
Как тут не удивляться, как не запечатлеть в стихах такие моменты быстротекущей жизни?
Не столь давно мы проводы Зимы отмечали, чучело Масленицы сжигали. А сделала её внучка Тамары и Саши - Алиса. Собрались соседи, дети, внуки, кто-то из друзей даже с другого конца деревни пришёл... Но, пожалуй, лучше чем в стихах, мне уже не рассказать.
Вот и завершенье Масленой недели.
Ну-ка, кто сегодня чучело не делал?
Притащили сена, и платок, и платье.
В руку банный веник девушке приладьте!
А сосед весёлый – он опять всех круче:
Щеголяет в шубе явно от Сердючки.
Зимушку одели в шёлковое платье.
Заключил он девку в жаркие объятья:
– А давай-ка в баню мы пойдём на пару:
Веничком на славу я тебя напарю!
Чай из самовара да блины горячи –
Всё сегодня даром. Нам коня запрячь бы
В расписные сани, пусть звенят подковы!
Только нету санок, нет коня лихого.
Чучело сгорело. Все и всех простили.
Были ли обиды? Мы их не копили!
А к лицу нам, жёнки, эти полушалки!
Гармонист весёлый нам не помешал бы!
Завершился праздник дружным хороводом.
Славно жить в деревне
вот с таким народом!
Вещи собраны, пора в дорогу. Уезжаю с дочкой, она торопится в Москву. Тамара на прощание угощает горячими шаньгами, ещё и с собой суёт пакет "подорожников". Оставляем им Лапу - нашу чёрную длинношерстную собаку. Из-за этой длинной шести, особенно на мордочке, вид у неё свирепый. Как, наверно, у собаки Баскервилей. Что совсем не соответствует её доброй натуре. Правда, полаять Лапа любит. Как за дверь выпустим, так словно подменили: лает столь яростно, что диву даёшься. "Порви их всех!" - шутим мы, отворяя перед ней дверь. Но сегодня, как ни странно, нашла на Лапу лень. Вырвавшись на улицу, она хотела залаять, но вместо этого только громко щёлкнула зубами...
А собачатина наша соседей полюбила с первого дня знакомства. Почуяла животинка, что хозяева обожают животных, и теперь всё возле них крутится, к ночи только домой является. Девяностолетняя бабушка, мать Тамары, мохнатую постоялицу сахарком балует да косточками куриными. А Лапа и в магазин с Тамарой, и в машину к Саше вперёд него заскакивает.
А в город взять её некуда.
Сейчас Саша отвезёт нас до реки на своём "фаэтоне". Выходим с баулами на дорогу. Тамара уже спешит к нам от своего дома, обнимаемся на прощание, как родные.
И снова в ожидании весны побежит-заторопится время, что всю щимоньку тянулось, как куделя в прялице. И где бы мы ни были, сердце полетит туда, где запах травы, тало воды в половодье, разогретых на солнце стен дома, - туда, где нас ждут.
2.
Баба Таля приходит ко мне просто так, попроведать по-соседски. Ей около 80, она вдвое старше меня. По дороге она обязательно заглянет в сарай: «Ой, сколько дров-то Серёга наготовил! Молодец, молодец! И в костры сложил!» Проинспектирует погреб, огород, веранду, баню, даст наставления. «А я-то даве картошку резала, дак едва расклонилась... А Тамара с пирогами проканителилась, только сейчас на работу убежала», – далее обязательно следует краткое сообщение о сыне: «А Сашка-то опять напился, еретиИк окаянный, опять кулемесит! Поросёнка вчерась заколол, дак всё обмывает». Спросит: «Робята-то не приехали?» И сама себе ответит: «Да нЕоткуль и быть». Это о детях, потому что на дворе весенняя "распута", и переправы за реку нет. Дети отправлены в интернат, в том числе и её внуки. Луга затопило, а катер пока на воду не спущен.
Но цель прихода ко мне иная. «Ну-ка, полечи-ка мне ухо!» – просит, нет, скорее, командует она, и объясняет, каким образом я должна это сделать. Я беру большой лист бумаги, сворачиваю его рупором, узкий конец приставляю старушке к уху и поджигаю. Бумага сгорает, остатки я выбрасываю. «Ну вот, кажись, полегче стало», – баба Таля повязывает платок. Седые волосы аккуратно уложены на затылке. Я невольно любуюсь красотой этой далеко не молодой женщины, одетой в будничную одежду: тёплую безрукавку поверх вязанки, фартук, на ногах чулки и тёплые носки с галошами.
Баба Таля давно уже ничего не слышит, но понимает по губам. Несмотря на недуги (больные суставы и глухоту), она всегда в хорошем настроении. Выйдет поутру на улицу и со всеми, кто мимо идёт, побеседует. А чтобы лишний раз зайти в гости, придумала хороший повод: позвонить дочери. Дочи в райцентре, в детском садике работает. Конечно, телефон есть и дома, да не хочется ждать, когда сын или сноха придёт с работы.
Вот и сейчас она просит набрать номер дочки. Я набираю, говорю: «Надя, мать хочет с тобой поговорить», передаю трубку бабе Тале и ухожу на кухню.
Вскоре баба Таля зовёт меня, я выслушиваю по телефону ответ и пишу ей на бумаге. Вот так мы и общаемся с ней.
Когда я родила последнюю дочку и назвала её Наташей, баба Таля, узнав об этом, очень обрадовалась:
– О, в честь меня назвала! Молодец, молодец!
Сама она дожила до 90 лет, и всю свою долгую и трудную жизнь смотрела в будущее с оптимизмом. Чего только не приходилось делать ей в колхозе, куда работать пошла совсем девчонкой. Однажды разговорилась она и рассказала, как раньше жили да работали «без устатку».
«С телятами я не один год обряжалась, а с ними, известно, глаза да глазоньки нужны. Вдруг да сено осотисто попадёт либо тохлое какое, или телёнок шибко поедистый – съест больше чем надо, запоносит – выхаживаешь, несёшь, бывало, из дому сухари да сырые яйца. Ведь за каждого, не дай Бог, павшего теленка платить бы пришлось из своего кармана. Накормишь, проверишь каждого, не заболел ли, тогда и домой подёшь, и душа во спокое».
Я слушаю, то и дело кивая головой в знак согласия – работа телятницы мне, как ветфельдшеру, знакома до тонкостей.
«А когда дояркой работала, такой случай был, – вспоминает старушка. – Корова заболела, да самолучшая, жвак потеряла. Лежит, как буберега, кабыть кто оприкосил. А ней уж телиться бы надо, навымнула уж. Я давай неё сеном укутала, спину растираю, в рот верёвку продела да за рогами завязала, чтобы, значит, жвачка-то появилась. Сбегала в контору, ветеринара по телефону вызвала, он на лошади из Ступина приехал, давай лекарство поить да уколы делать. Выходили коровушку.
А председатель колхоза у нас до того уж строгий был! Но, что говорить, справедливый. Вашуков Андрей Петрович. Бывало, в 5 часов утра дойка начинается, а они с главным зоотехником Пелагеей Ефремовной Фоминой изаранку уж фермы обходят, проверяют, как дела идут. Каждому подростку посильную работу даст и спросит потом по всей строгости.
Бывало, по колхозному радио скажет: «Сегодня хорошо работали те-то и те-то, – далее следовали фамилии особо отличившихся, например, на сенокосе. – Деушки молодые, а коли будете работать так, как Манька с Веркой, никто вас и замуж-то не возьмёт!»
А одно время я с быками работала, – продолжает баба Таля. – Тут и мужику-то страшно, а я тогда была совсем молодёхонька. Один раз повели мы племенного быка в Ломоносово, а под Холмогорами у него кольцо из носу выпало (для усмирения быкам в носовую перегородку кольцо вставляют). Мы давай звонить в Холмогоры, чтобы дорогу быку дали. Не дай бог, кого на рога подымет. Так и довели него до места.
А потом ещё я семя для коров из соседнего села возила, на жеребце верхом скакала. Жеребец-то нрава крутого был, молодяжка. Повезла я на нём зимой деньги в райцентр, время уж тёмное, дорога кривая по той стороне Двины, кальи большие, а витер холодной, пробористый, наскрозь продувает. Жеребцу, видать, чего-то попритчилось, понёс, а у меня вожжи были на руку намотаны. Пала я на сани, а жеребец не один десяток километров пробежал, пока в дерево не упёрся. Опамятовалась я, хотела него набить, да жалко стало, натерпелся, говорю, голубанушко…»
Наталья Александровна Сторожева и на ВДНХ дважды ездила, грамоты получала. Колхоз-то передовой был, на весь Союз известный: коровами холмогорской породы, удоями да привесами. Недавно стали женщины фотографии ветеранов труда в клуб собирать, и под картоном на портрете бабы Тали две грамоты обнаружили. С ВДНХ. На одной, 1938 г., написано «Лучшей телятнице Архангельской области», на другой – уже в 1955 г., – «Лучшей доярке Архангельской области».
А председателю колхоза А.П.Вашукову в 1966 присвоено звание Героя Соц. Труда, с вручением Ордена Ленина и золотой медали «Серп и молот». П.Е.Фоминой в 1955 г присвоено звание Заслуженный зоотехник РСФСР, также с последующим вручением орденов и медалей. Животноводческая ферма колхоза «Новая Жизнь» стала лучшей в СССР по качеству скота и его продуктивности. Вот такие были люди в нашей деревне.
Шестерых детей вырастила Наталья Александровна и внуков вынянчила. Муж её Николай Александрович справный хозяин был, да в 1973-м году умер в больнице от воспаления лёгких, царство ему небесное. Дочери в райцентр уехали жить, двоих сыновей похоронила. С ней только сын Саша с невесткой Тамарой. Оба такие, что и «мёртвого разговорят». Тамара из вельской деревни родом. Двоих сыновей с Сашей вырастили. Работала на маслозаводе, а когда здоровье стало подводить, пошла в телятницы. А Саша, повторюсь, и шоферил, и электриком работал, и мехмастерской несколько лет заведовал. Родное Ичково для него – «пуп земли». Как и для каждого, навсегда связанного пуповиной с малой родиной.
Саша помнит и любит пересказывать истории, произошедшие с ним или с кем-то из односельчан, особенно смешные. И сам почудить не промах. То зимой из бани голый выбежит, привязав вместо фигового листа мочалку, то в костюме рокера на козле скачет, хоть стой хоть падай. То с красным флагом ходит в праздник. Не все, надо сказать, его чудачества понимают.
Довелось как-то с ним на машине ехать, так он руль отпускал и так «каскадировал» меж канав по разбитой лесной дороге. А в молодости пришлось мне с ним на лодке в шторм переезжать, когда паром посреди реки сломался, так он ещё не такие кренделя на лодке выделывал… Но я решила: если он смеётся да песни поёт, то и мне бояться нечего. Молодо-зелено. Сейчас бы от страху умерла, наверное. При умеренно сильном ветре и то на лодке страшно, не то что в шторм.
Есть в деревне люди, что живут только своими заботами. Такие и в баню к себе приезжего человека не позовут, – боятся, что от лишней воды пол быстро сгниёт. Сошлются, что своих много. Или откажут под предлогом, что муж (жена) приревнует. А у Сторожевых, когда они после женитьбы в восьмиквартирном доме жили, всегда семей десять в бане мылись. А однажды – даже целый студенческий отряд, приехавший в колхоз картошку копать.
А не так давно лесорубы к ним в баню напросились, что вдоль линии электропередач лес рубили. Бригада со станции Ломовое, четверо молодых парней. Не могла, видно, администрация найти рабочих в своём районе, пригласили людей издалека, а позаботиться о них не подумали. Жили ребята в палатке, мёрзли, питались одними грибами да чаем – без денег и без продуктов. Сторожевы, когда узнали, не только их в баню позвали, но и мешок картошки с собой дали.
Пустеет деревня. Давно умерла баба Таля, да и моих сверстников многих уже нет в живых. Заглохло производство, вывезли на бойню последнюю корову. Народ разъехался в поисках работы, зимним вечером пройдёшься по деревне – редкие окна светятся. Хорошо хоть ещё дорожники дорогу время от времени чистят да фонари горят в тёмное времечко. В нашем конце деревни народу почти не осталось, а мужиков тем более. Хорошо, что Николай Рудаков на тракторе своём и поле вспашет, и картошку выкопает, и дрова подвезёт, спасибо ему.
А Сашу Сторожева в шутку зовём «другом всех одиноких женщин». Сломается что: газовая плита или электричество, куда идти, кого звать? Конечно, к Саше, ведь он на все руки мастер, любая работа ему к рукам. С шутками-прибаутками машину стиральную наладит, проводку заменит. Да ещё и смешными байками душу потешит.
Домой к ним, что ни день, соседи в гости заходят, хлебосольные хозяева всем рады. И сами постоянно то печи топят по просьбе уехавших ненадолго соседей, то кошек-собак кормят. Да и своих кошек иногда до десятка доходит. Брошенных беззаботными дачниками либо местными бедолагами.
У Тамары всем клички смешные придуманы. Лапочка – трёхцветная, глаза узкие, как у гремлина, лежит как воротник на шее у хозяйки. Матрёшка – длинношёрстная красавица. Лапой со стола вкуснятину достаёт. Кашка – приёмыш, до сих пор людей дичится. А у хозяйки с коленей не слезает, пушистым хвостом машет: гладь, мол, хозяйка!
Поросёнок у них по-вьетнамски хрюкает. А козы у Сторожевых и вообще чуднЫе. Козёл огромный, чёрный, рога крутые, на днях ухитрился из хлева выбраться в коридор, верёвкой обмотавшись, как хозяин-электрик – проводом. Возле дома у Саши машина стоит, «уазик» старенький, так козы наверх забираются и с высоты окрестности озирают. Такие же весёлые и добрые, как и их хозяева.
Козу доить соседка Люба приходит. Конечно, Тамара и сама бы подоила, да сочувствует тем, кто остался без работы и теперь вот вынужден по людям ходить, предлагать свои услуги: кому дрова расколоть да сложить, кому ягод из леса принести или веников берёзовых навязать для бани. Подоит козу Люба, а Тамара её супом накормит. Грибовницы наварит, иногда, смотришь, человек на десять, всех за стол посадит. А ведь дай им денег за работу – пропьют. А так и волки сыты, и овцы целы.
В деревнях испокон люди держатся вместе, потому что, как в большой семье, все зависят друг от друга. Случись что, и подставят плечо друзья и соседи. Пропавшую осенью в лесу пожилую женщину всем миром искали. Под Новый год клуб загорелся – общими силами отстояли.
Жива деревня, пока есть в ней такие люди, как мои соседи, о ком говорят «соль земли русской». Никогда они не скажут: «не мои проблемы» или «моя хата с краю». Словно потоки доброй энергии концентрируются вокруг них, объединяют и заражают оптимизмом тех, кто рядом, помогают в наше смутное время выжить.
На фото: вверху 1-2 - баба Таля, 4 - Тамара и Саша на сенокосе, 5 - Саша; внизу 1-3 - Тамара, 4-5 - Саша.