Я родился и вырос в России
Моя Родина-Дальний Восток
Где колючие ветры, косые
Дуют с моря в порт Владивосток.
Где три острова: Русский, Попова
Остров Рейнеке, где я родился
Стали базою Флота морского
И мой адрес рожденья сменился.
Село Павловка местом рожденья
Моим стало отныне, навек
Что у всех вызывало сомненья
Правду ли говорит человек.
Села Павловка на континенте
На Приморской земле его нет
Словно, жертвою эксперимента
Проживаю я много уж лет.
Не увидеть мне места родного
Его воздуха мне не глотнуть
Не коснуться погоста святого
Прежде чем, мне навеки заснуть.
Патриоту ведь нужно смириться
Мне с лишением кровных примет
Может с каждым из нас так случиться
Что продётся покинуть нам свет.
Прошло вечностью, кажется, время
С тех пор как я оставил свой кров
Видом Родины грустное бремя
Тешат часто меня грёзы снов.
Часто вижу я лица родные
И места, где когда-то бывал
Как тогда, были все молодые
Словно, жизнь я назад пролистал.
По местам малолетства тоскует
И душа моя рвётся туда
Всё, что с детства мне душу волнует
Не увидеть мне уж никогда.
Остров Рейнеке, где я родился
Я не помнил, как был очень мал
Вот, где в памяти я проявился
Уссурийск, где я детство гонял.
Город чистый, зелёный, равнинный
Прямых улиц, квадратный квартал
Жарким летом, где пух тополиный
Как снег, улицы все устилал.
Стадион на Суханова манит
К щелям, дырам заборов, оград
И постарше, который карманит
И ватаги мальцов, босонят.
Гул трибун, стук мяча, свист судейский
Всё слилось в детском мире чудес
Отгоняет патруль нас армейский
Он за угол, я снова залез.
А потом на базаре колхозном
С другом шныряем между рядов
За фигурой следим одиозной
Ловим звуки Кубасовских слов.
Городской архитектор в недавнем
Но сейчас спившийся человек
На базаре в пивной утром ранним
Начинал он легендой разбег.
В центре города штаб был военный
И вокруг него прочный забор
Его строил Кубасов почтенный
Ещё в злачный не впавший позор.
Был Кубасов высокий и тощий
Через головы кружку совал
Тётя Маша, чтоб было попроще
Вела счёт, а он лишь повторял.
Тётя Маша ни с кем не сбивалась
Точно помнила счёт и вела
Никогда она не ошибалась
И всегда безупречна была.
Стоя, где-то за заднею стойкой
Кружку длинной рукой подавал
Голосом пропитым и не бойким
Машь, налейка мне, он издавал.
На базаре, махая, резинкой
По толкучке ходил он как свой
И купите рубашку, новинку
Предлагал он всем как заводной.
Ближе к осени на наводненье
К дамбе Пушкинской шли поглазеть
Нам не ведом был дух разоренья
Ещё не было что нам жалеть.
В черте города четыре речки
Супутинка, Славянка, Суйфун
И Раковка, тихи как овечки
Осенью превращались в тайфун.
Поднималась вода дерев выше
И сносила дома все жилые
Люди с курами плыли на крыше
Хранит память те виды былые.
Как кружились дома, проплывали
Под пронзительный визг поросят
Их никто, и нигде не спасали
Мы лишь стайка босых дошколят.
Городской парк был Остров Зелёнка
Чуть верхушки видны тополей
Впечатленья времён тех ребёнка
Из души не исчезнут моей.
Звали парк мы Зелёнкой, бродили
По глухим там, по злачным местам
Из кустов мы за парой следили
Страшно и любопытно так нам.
Среди нас был один даже урка
Финский нож ему брат наточил
Как-то раз, как он сам же, придурка
Ткнул ножом, и чуть не замочил.
Шли за нами они долго следом
И больного под руки вели
Нам дух жалости ещё не ведом
Рады ноги, что мы унесли.
Из труб делали мы и наганы
Порохом и стреляли пыжом
Называл нас народ хулиганы
И пороли отцы нас ремнём.
Возникали нередко и войны
Шли мы улицы против стеной
Но в войне не было кровной бойни
Один выстрелит, сбежит другой.
А студёной зимою прикрутишь
К валенкам верёвкою коньки
И по льду целый день ими сучишь
По дорогам, наперегонки.
Снег зимою был твёрдым, как лёд
С улиц снег власти не убирали
После школы, весь день, напролёт
По нему на коньках мы гоняли.
В нашем городе жил знаменитый
Ненормальный Гоша, дурачок
В магазинах не бритый, не мытый
У людей просил на табачок.
И про Ленина, что-то слюною
Часто брызгая, он изрекал
И политики жертвой больною
Он, наверно, когда-то им стал.
Отец Гоши с густой бородою
И с портфелем министра в руке
С важным видом, довольный собою
Гулял в городе он в сюртуке.
Помню жившую в доме собаку
Из овчарок по кличке Джульбарс
Наш сосед за собачие драки
Приходил зло облаивать нас.
Тряс ошейником, порванным в клочья
С инкрустацией ценной резьбой
Чтобы как-то Джульбарсу помочь я
Заслонял его морду собой.
А потом грузовая машина
Наезжает на стаю зверей
И Джульбарсик с ногою наш в шине
Пролежал десять дней у дверей.
Вдруг калитка скрипит, открываясь
В это время я был во дворе
Барс с ногой висит с боку, болтаясь
На трёх лапах бежит к конуре.
Наложили на ногу дощечки
Сложив кости и забинтовав
Положили больного у печки
Подопечным вдруг сразу всем став.
Но короче нога с тех пор стала
И, хромая, он бегал быстрей
У ловца собак морда амбала
Как стена, даже стала белей.
Положил ему лапы на плечи
И разинул клыкастую пасть
И лицо обозначилось резче
Он от страха готов был упасть.
Рявкнул так, что земля задрожала
Перепрыгнул ловушки брезент
Ещё долго фигура стояла
И очнувшись, исчезла в момент.
На углу был дворец двухэтажный
В нём гнездилась партийная знать
Был объектом в Гражданскую важным
Были штаб здесь и белая рать.
В доме том жили Волька и Вовка
Мы лишь с ними играли, дружили
У нас с ними была лишь тусовка
Остальные к нам не подходили.
Была Сильва у Вовки собака
Они с Барсиком нашим играли
А с другими собаками драка
Все собаки от Барса бежали.
С двумя этими мы пацанами
Возле дома запущенный сад
И носились по саду с мечами
С нами и носился листопад.
В углу этого сада укромном
Вырыли мы землянку в хвои
Там сидели с желаньем огромным
Поверяли мы тайны свои.
Вот рабочие стену пробили
И попали в застенок, тупик
Пули стены все изрешетили
Дневной свет только с ними проник.
Было страшно нам в этом застенке
Был он как замурованный склеп
Жутко от надписей нам на стенке
Здесь сидящий, наверно, был слеп.
Приносил из них кто-то нам слухи
Знали мало о давней войне
Знали цену они показухе
Восседали отцы на коне.
Мы в землянке потом обсуждали
Могли, кого, за что там держать
Белые, красные мы не знали
Те и эти могли там пытать.
Но недолго об этом судили
Свежий воздух манил нас наверх
Накопав, свежей глины, лепили
Танки, пушки для детских утех.
Уже порохом в воздухе пахло
В обстановке тридцатых годов
Капитал то ворочался дряхлый
Коммунизм на замену готов.
Мы лепили из глины игрушки
И согласно делам мировым
Это были и танки, и пушки
Гул моторов, разрывы и дым.
Рядом что-то рабочие рыли
Много глины и разных сортов
Красных из красной глины лепили
А из серой, лепили врагов.
Двухэтажный был дом, но высокий
И нас лестница наверх вела
Что казался нам самый далёкий
Тот театр, где война наша шла.
На земле свои цели делили
Забирались по лестнице вверх
С самолёта, как-будто, бомбили
Громким есть, отмечали успех.
В это время в Испании Франко
Побеждал свой несчастный народ
Мы громили фашистские танки
Сверху бомбами, как самолёт.
И фашисты уж всем показали
Всему миру звериный оскал
Немчуры танки уж грохотали
Мир с фашизмом уже воевал.
Пошёл я в году тридцать девятом
В самый первый в своей жизни класс
Ничего не нашёл я в богатом
В мире том, говорю без прикрас.
Угол Пушкинской, Краснознамённой
Семилетняя школа была
И родителями уведённый
Мать за руку меня привела.
Начинаются в школе разборки
Шлют записки с наказом придти
Дома ругань, доходит до порки
В школу мне не хотелось идти.
Наступает конец жизни вольной
Не побегать уже босиком
От отметки в тетрадочке школьной
Ты зависимым станешь рабом.
Если правду сказать откровенно
С неохотой я в школу ходил
Впитывать знания постепенно
Вместе с жизнью мне курс подходил.
И в весеннем лесу прочь из школы
Убегали мы часто, бродить
Привлекали нас горы и долы
С нелюбовью, чем цифры долбить.
Вот сбит насмерть машиной военной
Сын учительской школьной четы
Сын единственный и несравненный
С ним надежды ушли и мечты.
Нас ученьем она не давила
Он же нас как хотел, мордовал
Математике она учила
Он историю преподавал.
Вопрос задан, к доске вызывает
Ученик разевает свой рот
Садись : пара, он горе срывает
Ученик как побитый уйдёт.
Как балластом и неполноценным
Для него стал четвёртый наш класс
Ответ каждый наш стал непременным
Садись: пара, и так каждый раз.
Вот как смерч по стране прокатился
Сорок первый злопамятный год
Военрук в школе вдруг объявился
Стал к войне нас готовить в поход.
Против газов пошли тренировки
Вокруг школы мы бегали кросс
Деревянные выдал винтовки
Муштровал, несмотря на мороз.
Вечерами тревожные сводки
Мы притихшие слышим с фронтов
Как сдавали селенья, слободки
Много занимал враг городов.
На стене висит карта большая
Переставлял на ней я флажки
Я втыкал флажки, сердцем страдая
Сданные будто мною кружки.
То на западе, а на востоке
Щуки лязгала японской пасть
ДВ Армия все их наскоки
Охлаждала желанье напасть.
Ждали Джепен как под Сталинградом
Этот страшный закончится бой
Они знали: идти не парадом
Придётся рисковать головой.
Самураев тех знали потомки
Помнили Хал-Хин Гол и Хасан
Потому ожидали в сторонке
Как фашистов побьёт всех Иван.
Всю войну они так просидели
Побоялись сгореть в том огне
Немец сгнил в Сталинградской купели
Отдав должное русской зиме.
Рады Джепены, что не поддались
Уговорам, чтоб начать войну
Они Америкос не боялись
Хорошо знали их слабину.
Множество было с ним мелких стычек
На границе была тишина
Нехарактерно для их привычек
Но была военщина смирна.
Но японцы любители солнца
Дед Мороз их никак не прельщал
Гитлер чтобы заставить японца
В зле депеши ему посылал.
Очутился я вскоре в Раздольном
Вместе со своей всею семьёй
В трёх километрах, в месте привольном
На пригорке дом, и под горой.
С Митькой по лесу вместе бродили
Ели ягоды и виноград
На озёра рыбачить ходили
Половить небольших окунят.
А однажды, как мне показалось
Кит огромный рванул поплавок
Оказалось, ошибся я малость
Трепыхался приличный бычок.
В пойме Суйфуна озеро было
И тропа к озеру тому шла
Над камышем там марево плыло
И к удаче надежда вела.
Я сидел в камышах там часами
Ловлю рыбную очень любил
И за поплавком меж камышами
Завороженным взглядом следил.
С важным видом я нёс на кукане
Мной не ловленный раньше трофей
Представлял удивленье заране
Домочадцев удачи моей.
И со складов военных с охраной
Воровали комплекты мы лыж
До полночи на валенках драных
И с пригорков на лыжах катишь.
Трудно жили, корову держали
Босиком летом я её пас
Государству частично сдавали
Оставалось немного для нас.
Собирали кедровые шишки
Мы ходили в тайгу всей семьёй
У костра ночь, рычание мишки
Помню, запах кедровой хвоёй.
Костёр помню большой я из шишек
Вышелушенных уж от орех
И не надо таскать нам дровишек
Мы горды были от тех успех.
И по лесу рубили жердины
На дрова мы таскали домой
Листья, ветки в сарай для скотины
Складывали дрова за стеной.
И столбы для оград городили
Обвивали колючкой забор
Досок не было, бедно мы жили
Чтоб скотина не вышла за двор.
Выглядело это примитивно
Вид зажиточный был не честней
Годы страшные те инстинктивно
Жить учили людей поскромней.
Осенью чудно в Приморье было
Я любил в это время бродить
Вода смотришь в Суйфуне как плыла
Бременем мне не было ходить.
Ходил в школу я далековато
Через реку Суйфун большой мост
И моста в конце два мордохвата
Шарил в карманах один прохвост.
Дома я рассказал всё об этом
Отец в школе поднял мой скандал
К нам домой пришёл отец со шкертом
И просили, чтоб дело замял.
И пошёл разговор, оказалось
Что соседского брат шкерт Сучка
И договорились, детей шалость
Лишь в поступке детей, сорванца.
Потом вместе мы с ними дружили
Но недолго прожили мы там
В грузовик, помню, вещи грузили
До свидания этим местам.
Тридцать вёрст было не расстоянье
Но событие для пацана
И Приморской природы сиянье
В памяти отложилось сполна.
Девы стали в войну шоферами
Мужики на фронтах воевали
И топили машины дровами
В котлы чурочки они бросали.
Молодая девчонка сидела
Газогенератор, за рулём
Рано руль крутанула не смело
Не вписалась при въезде с мостом.
Распластав свои руки, как крылья
На асфальт животом я упал
Со ртом долго разинутым был я
Судорожно я воздух хватал.
И шофёрша ко мне подбежала
Её вижу испуганный взгляд
И руками меня приподняла
Я сказал ей, что сам виноват.
Уже Барсика дома не стало
Увели его в сорок втором
Их погибло под танком не мало
Доставалась Победа с трудом.
Приходили два раза: не брали
Не гляделась им лапа и зад
Потом сразу пришли и забрали
Положение было не в лад.
У забора ров бамовцы рыли
Бомбоубежище во дворе
Наган с шашкой, винтовку отрыли
За махорку дают детворе.
Не сплошной забор был со щелями
Слышу вдруг, меня кто-то зовёт
Суёт в щель наган ржавый с пулями
Дашь махорки, ещё он найдёт.
Веселее уже люди жили
Наступал сорок пятый уж год
И фашистов в Германии били
Знали скоро конец им придёт.
Навсегда мне запомнились холод
И невзгоды военных тех лет
Постоянный мучительный голод
Ничего из продуктов нам нет.
Как ходили километров восемь
Огород и копать, и садить
И туда на себе всё приносим
Приходилось с трудом увозить.
И как камень земля была твёрдой
И лопата была тяжела
Трудился черенком рукой стёртой
И обедать пора не пришла.
Полоть летом семьёй всей ходили
Были далеко картошки грядки
Целый день хлеба мы не просили
Лишь мельканье до вечера тяпки.
Осенью на тележке соседской
Урожай за два раза возил
И картошку я в каске немецкой
У озёр на рыбалке варил.
А в тот день вдруг гудки загудели
Встрепенулся и замер народ
Репродукторы вдруг загремели
Сорок пятый Победный был год.
Что творилось Девятого Мая
В тот весенний и радостный день
Лилась радость людская без края
Боль утраты как лёгкая тень.
Лишь потом, протрезвев, подсчитают
Чего стоила эта война
Пока радость границы не знает
И как жизнь её чаша полна.
Эту радость ничем не измерить
Ликования не передать
И в неё было трудно поверить
Как народу уставшему ждать.
На Некрасовской улице людно
До отказа заполнен асфальт
Сквозь толпу и протиснуться трудно
Всюду песни и смех, людской гвалт.
Такой праздник и вдруг слышны крики
То горит у соседа сарай
Уже огненные лижут пики
Рядом дома стоящего край.
И сгорел сарай до головёшки
И что было в сарае всё в том
Только рожки остались и ножки
И хозяин уехал в дурдом.
А веселье вокруг продолжалось
Уже этот забыт инцидент
Долго люди тот день дожидались
Чтоб такой омрачить мог момент.
Смех, вино, выездные буфеты
Торговали все пивом, сучком
Все по-летнему были одеты
Жизнь на улице била ключом.
Слышу голос родного баяна
Низкий рокот готовых басов
И на сопках Маньчжурии рана
Заживает у наших бойцов.
В том Великом году сорок пятом
И Победа была не одна
Над страной, на которую атом
Свою мощность обрушил сполна.
Давний враг наш агрессор японский
Был в Маньчжурии, грабил Китай
Побывал он когда-то и в Омске
Помнит зверства Приморский их край.
Захватить землю всю до Урала
Оккупировать Дальний Восток
Она планы свои не скрывала
Нужен ей был лишь только предлог.
Себя чувствовать, чтобы сильнее
Ждёт паденья она Сталинграда
СССР станет много слабее
Что воодушевляло тем гада.
Она этого так не дождалась
Русский воин отбил Сталинград
От войны Джепен так отказалась
Хасан вспомнив, чесала свой зад.
Ликвидировать эти угрозы
Обеспечить охрану земли
Эшелоны и тяжеловозы
На восток все войска повезли.
День девятый всё август, сметая
Воины устремились на юг
Территории освобождая
От кровавых японских зверюг.
Танки через Хинган все проходят
Труден был и коварен тот путь
И сопротивленье не находят
Ход японцам войны не свернуть.
И конец войне этим казался
Стал войне очевидным исход
Третьего сентября Джепен сдался
Славный так был закончен поход.
Будит ночью стрельбой и пальбою
По забору как палкой стучат
Мы во двор высыпаем гурьбою
Трассы звёзд о Победе кричат.
Побывал я в Находке, где летом
Диверсанты взорвали Дальстрой
То предатели власовцы жестом
Гибли и всё тащили с собой.
С глубины все детали утробной
Неохотно прибой отдавал
В тишине он на берег прискорбно
Их в покое навек оставлял.
Золотая Приморская осень
Я в то время был в бухте один
Облачков малых редкая просинь
Оттеняла на сопках рябин.
Выделялись лишь резким контрастом
Зелень леса, небесная высь
Пятна копоти ржавым балластом
Лишаями усыпали мыс.
Я по берегу грустно бродил
И себе я старался представить
Миром злоба, гнев руководил
Могли в мире они всё исправить.
В Новгородских лесных тех болотах
Бросив армию, Власов предал
О стране , о народе в заботах
О предательстве народ узнал.
Поймав Власова, его казнили
Англия солдат пленных сдала
Власовцев тех в Находке судили
Казнь предателей везде ждала.
Взрывом снесены зданья и крыши
Разрушительной, взрывной волной
В тонну якорь забросило выше
Чем тот мыс, за соседней горой.
Я был в Смерше, потом и в отделе
Где мой дядя служил опером
Там чернявые люди сидели
На полу, за барьером, сыром.
Контрразведка работала жёстко
Выявляя замешанных лиц
Русского убеждая подростка
В нерушимости наших границ.
Потом жили мы в Новолитовске
В деревеньке с его денщиком
Он с лицом был простым и не броским
Целый день говорил о пустом.
Другой комнате с ним мы сидели
Вдруг земля загудела, дрожа
Перейти мы из кухни успели
Взрыв раздался все стёкла круша.
В нашей комнате окна открыты
В кухне стёкла торчали в стене
Если в кухне мы были убиты
Волной в спину ударило мне.
Слышны крики и стоны в деревне
Взрыв травмировал много людей
Долго зарево в небе вечернем
Полыхало сполохом огней.
То взорвался склад артиллерийский
Власовцев привлекали грузить
По беспечности нашей российской
Они мину сумели вложить.
И в России предательство будет
Актуально, его не изжить
Наций столь, о себе каждый судит
Что он лучший, чем может он быть.
Тем славна была демократия
Развалить верный способ страну
Что и сделала плутократия
Всё успешно пустила ко дну.
Уезжал я в вагоне товарном
Принёс слив мне ведро человек
Дверь открыта, в вагоне прохладно
Уезжал я из детства навек.
Мой товарищ по школе однажды
Попросил меня как-то помочь
Собирал он приёмник каскадный
Сплав какой-то просил истолочь.
Сплав был этот детектор диодный
Говорил лишь приёмник тогда
Как найдёшь слой иглой однородный
И закрепишь иглу навсегда.
Но не там та игла закрепилась
Она сердце пронзила моё
И с тех пор, где бывать не случилось
Даёт знать пребыванье своё.
Это детское как увлеченье
Прижилось у меня навсегда
Иногда оно было леченьем
Когда мне приходила беда.
Но радист во мне не состоялся
Что занозит и ноет в груди
Тяга к радио неистребима
Шла по жизни со мною в пути.
После школы мы связь растеряли
Друзья в рыбную отрасль ушли
В топотряде мне преподавали
Способ съёмки по снимкам земли.
Фотограмметрией называлась
И наука была прикладная
Топографии частью являлась
И была часть картосоставная.
Трансформаторы и фотопланы
Мультиплексы, сгущенье сети.
И модели различные, планы
Наблюденья в объёме вести.
Мензулу и кипрегель носили
Вехи ставили планов сетей
И по снимкам рельеф наносили
Целясь, в рейку мы сеткой нитей.
Рельеф на СТД рисовали
Обводя, где касается нить
Секли плоскостью горизонтали
Надо тушью потом закрепить.
И проектором вид с контурами
Проектировал я на планшет
Заполнял планшет так площадями
Составительской карты сюжет.
Чтоб быть мастером карт составленья
Надо твёрдую руку иметь
Я достиг мастерства и уменья
В этом деле сумел преуспеть.
Всё потом, а пока курс окончен
Сдал экзамены и белый лист
Если хвост у тебя не подмочен
Значит, есть ты фотограмметрист.
Жизнь свою этим я обеспечил
Специальность свою получил
Из поры той прекрасной, беспечной
Я из детства уж в юность вступил.
И фотограмметристом работал
В топотряде я целых два года
Но в пехоте, я в армии топал
Имел тягу хоть иного рода.
В топотряде, когда я работал
Обещали в отряд взять служить
Был, наверно, я лишней заботой
И пришлось мне в пехоте побыть.
Но пробыл я в пехоте недолго
Вызывают в дивизию, в штаб
Воинскому согласно я долгу
Городки я вгоняю в масштаб.
Оперотделение дивизий
Приказ армии штаб выполнял
Произвести для общих ревизий
План представить всех баз приказал.
Но за то офицер отвечавший
Был топограф штабной капитан
Топографии он как не знавший
Потому он меня и послал.
Дали мензулу мне и кипрегель
Двух салаг, чтобы рейку таскать
Строил рожи мне ротный фельдфебель
Что без ведома начал порхать.
Побывал в городках я военных
Лето целое планы снимал
Отдохнуть от трудов вдохновенных
На реке Уссури загорал.
Помню Графский, Хутоу вдали
Где вот здесь, в том году сорок пятом
Роты наши бои здесь вели
Обороной с Хутоу богатом.
Не могли с казематов подъёмных
Долго выкурить тех япошат
И от дыма лишь шашек зажжёных
Повылазят, глазами слезят.
И погибшим в дивизии нашей
У реки Уссури, берегу
Устремился стрелой ввысь восставшей
Павшим памятник, на страх врагу.
И всё лето я там проработал
Городки я военных снимал
Эти планы потом обработал
Тушью красочно их оформлял.
Меня в Шкотово, в штаб посылают
Армии там десятой был штаб
Ученья в Шкотово начинают
Я поехал, оставив, свой скарб.
Чертил карты я в штабе армейском
Он постройки имел царской вид
Спали тут же в среде компанейской
Хоть сортир генеральский сквозит.
Уезжал я, надеясь, вернуться
В Шкотово, пока там я пробыл
Штаб дивизии успел свернуться
И в другой район Ольги отбыл.
На довольствии не состоявший
Ни на пищевом, ни вещевом
Обносился, вид грязный принявший
В положенье, чтоб не быть таком.
В Округ Дальневосточный пишу я
Рапорт о переводе в отряд
Вызывают меня в штаб, сижу я
Собирайся, езжай, говорят.
Удивительно, но докладная
Моя быстро имела успех
И начальство глаза округляя
Не напомнила мне про мой грех.
Мой серьёзный грех в том состоявший
Воинский я нарушил устав
Через головы чинов писавший
В Округ сразу депешу послав.
Прослужил я в отряде, работал
Но об этом не буду писать
Время зря я на службу ухлопал
Как повинность пришлось исполнять.
Наконец, мне пришло увольненье
В долгожданный уволен запас
Охватившей свободы волненье
Передать нельзя, радости нас.
Помню зимний Хабаровск холмистый
В камералках нигде нету мест
Я по улицам брожу тенистым
Вижу вывеска: Союзмаркштрест.
Экспедиция Дальневосточная
Ленинградский маркшейдерский трест
И покажется фирма мне прочная
И на поисках ставлю я крест.
Партия находилась в Сучане
Отдалённый Приморский район
Не случилось бывать мне там ране
Мы пришли к соглашенью сторон.
Применили там аэросъёмку
Нужен партии специалист
Отложил камералку в сторонку
Ведь я бывший фотограмметрист.
Полевые работы зимою
Их без транспорта трудно вести
И в метели с одеждой худою
На себе снаряженье нести.
Партии руководство в Сучане
Не готово её возглавлять
В топографии новое в плане
Не успело оно и понять.
И условия были тяжёлые
Не приходится нам выбирать
Были мы молодые, весёлые
Могли трудности одолевать.
Надо после работы согреться
В общежитие вечером стол
Стакан водки и красного перца
Организм, чтобы в норму вошёл.
Были карты потом, преферансы
Надо спать, завтра рано вставать
Завтрак утром, коль были финансы
Нет же, так на работу шагать.
И в ненастье ты на вычисленьях
Надо ведь потеноты решать
Может быть таким соотношенье
Неопределенность может дать.
Координаты так вычисляешь
По четвёртому пункту контроль
Азимутально сопоставляешь
Работ точность и в этом вся соль.
И от мензулы к аэросъёмке
Был болезненный эксперимент
Технорук не знал стереосъёмки
Солдат бывший не авторитет.
Видят снимки они первый раз
Мог им опыт я свой передать
Старый топографический класс
Подмастерьем не мог гордый стать.
Я освоился с теодолитом
И Белицина знал дальномер
С вычисленьем вопрос стал изжитым
После принятых мной нужных мер.
Паутины решал всевозможных
Плановых и высотных ходов
Что в единый сплелись очень сложных
В один узел иль много узлов.
В общежитие как-то сидели
В карты резались мы в проферанс
Телефона звонки зазвенели
Обокрали, звонил Угро, вас.
Всю зарплату начальник оставил
В стальном ящике, что в кладовой
Мальца бывший рабочий заставил
Залезть в форточку он головой.
И все деньги себе прикарманил
Сел на поезд и был он таков
В Красноярске его заарканил
Однополчанин мой Токмаков.
Ральфа здесь же в Сучане судили
Показательным людным судом
Малому же два года всучили
Его освободили потом.
Район в партии работ был трудный
Не давали на транспорт нам средств
Потому заработок был скудный
Полно с кадрами всяческих бедств.
И начальники часто менялись
Не было и откуда людей
А условия те ж оставались
Положение тех же вещей.
Был Сергей Иванович Олейник
Деятельный и шустрый хохол
Деловой и заядлый затейник
Был готов всегда у него стол.
Вообще, партия же Сучанская
Местом кадров была подготовки
И земля бывшая партизанская
Местом кадров была перековки.
Тихомиров был первостатейный
Спец по градусам пива, вина
Просвещал он нас в месте питейном
Храм науки была чайхана.
С севера Тихомиров приехал
Десять лет я узнал лишь спустя
Когда севера сам я отведал
В разговор я случайно, войдя.
Предприятий таких было мало
И друг друга могли мы узнать
И пути судьба переплетала
Могло время лишь не совпадать.
Жизнь топографов, геодезистов
Не была счастлива и пряма
Коль не в партии ты коммунистов
Могли быть и сума и тюрьма.
Были обречены на скитанья
И топограф, и геодезист
И квартирные семьи страданья
Помнят, коль не один ты как лист.
Частые переезды, сезоны
Нарушали семейный покой
Непреодолимые препоны
Судьба ставила в жизни порой.
Часто после занятий эстетных
В чайхане ищем утром следы
Не найдём документов секретных
И аресты нас ждут и суды.
В чайхане, улыбаясь, ехидно
Жрицы местные нам отдадут
Позабытые нами постыдно
Документы, за них дань возьмут.
Мне Олейник начальник известный
Спецов в партию он набирал
Участок предложил интересный
Поработать меня он позвал.
И судьба меня определила
Здесь прожил целых восемь я лет
Босхардт-Цейс я освоил, вот сила
Тахеометр, ему равных нет.
И у кладбища, рядом, большого
И за городской, красной чертой
Домика заложив щитового
И с предельной тот дом простотой.
У пути в совхоз Чёрная речка
У развилки и в аэропорт
Были стол и горячая печка
Теплячок грел нас за первый сорт.
Городок порта, кладбище рядом
В городке баня и магазин
Что не было как райским нам садом
Жизненный темп вполне был терпим.
Потом два ещё дома поставят
Огородят забором сплошным
Базой партии и озаглавят
Транспортом разживутся одним.
От Хабаровска до Князеволконки
От Амура до хвойных лесов
Пласт угля простирался не тонкий
Привлекал стометровый покров.
Масштаб съёмки был крупный и точный
Точный в плане и по высоте
Съёмки обоснованием прочным
Заниматься поручено мне.
Брёл по снегу на лыжах зимою
Босхард-Цейсом я строил хода
Вьюга снегом хлестала порою
Жгли до самых костей холода.
И геологов рядом разведка
Параллельно детальная шла
Карт готовых исполненных сетка
И угля запас на стол легла.
И под слоем земли плодородной
Стометровые скроют пласты
Сколько ртов подсчитают голодных
Вдруг появится до черноты.
Всё же доводов голос разумных
Большинством был услышан голов
У сторонников идей безумных
Не хватило, видать, голосов.
Залегание пластов в сто метров
Углей качество каким-то чудом
Не затмили они разум мэтров
Коммунистам присущенным зудом.
Всё пространство до Князеволконки
И бассейн реки Чёрной всей Речки
Мог кошмаром стать угольной гонки
Той социалистической печки.
Но Хабаровск станет исключеньем
Я в Сибирских бывал городах
Шахтёров не одно поколенье
На углях возмужало пластах.
Снег зимою как уголь и сажа
Во дворе не повесить бельё
Концентрат в магазинах лишь каша
Городов староветхо жильё.
Мою жизнь тогда на этой базе
Судьба сделала мне переломной
Она сдвинулась как бы по фазе
Выплеснув, меня в мир тот огромный.
Беззаботная юность уходит
Но душа о том всё же болит
И стучит зрелость, ко мне приходит
Жизнь жестокая мне уж грозит.
И поплыл я качаясь, ныряя
Рыболовный как тот поплавок
Часть душевных корней, оставляя
Я на север, в тайгу, на восток.
30.04.2004г.
24.11.2015г.