В декабре светает ближе к полудню.
Полчетвёртого подъем, немного хлеба.
Есть у ада выходные и будни,;
И луна, как апельсин в черном небе.
В круге первом нынче давка и сырость,
От дыханья запотело окошко.
Мы ужмёмся и потерпим немножко:
Не такое нам терпеть приходилось.
Мы ужмёмся и потерпим, не так ли?
Испаряется сырой, липкий ужас,
Конденсирует на кафеле капли,
Собираются на кафеле лужи.
За углом, в промёрзлой, утренней хмури
(Двадцать восемь, если верить приборам),
В вороночке со взведённым мотором,
Весь с иголочки, Морозко дежурит.
Нам тепло, Морозко, – зелен да молод! –
И другого тебе ввек не услышать:
Если то, что мы здесь чувствуем – холод,
Получается, что им там – не выжить.
Равно Молоху – что малый, что старый:
Палка хилая, кривой огуречик...
Жизнь дается невпопад и задаром,
Шебутная, как за пазухой птенчик.
Откроши ему, дружок, граммов сто от
Скудной паечки, а прочее – крысам.
Если то, что ты почувствовал – голод,
Вряд ли стоит дальше ждать новых писем.
В декабре светает ближе к полудню.
Это значит – там совсем не светает.
Там Господь, а с ним Иуда-паскудник
Вмерзли в грунт. Глядишь, к июню оттают.
4 ноября 2015