Он был согнут, как старый вопрос,
ожидающий молча ответа.
Словно горькая жизни примета,
что исход предсказуем и прост.
И души не хватило на всё.
На печаль или дряхлое тело.
Разве что где-то в пятках пригрелась
"искра-суть", как сказал бы Басё.
Кто-то выпалил: "Семьдесят. Срок!
Ты достаточно пожил. На волю!",
он ответил артритом и болью:
"разве жизнь - приговор? Смерть - курок?".
"Да постой! О минувшем жалеть
незавидно и в общем никчёмно".
"Опыт мой словно алчный наёмник.
Труд его стоил мне лучших лет.
Нет, сынок. Мы из разных миров.
Я давно обитаю в закатах,
даже счастье и то всё в заплатах,
и давно нет с полётами снов.
И цинизм мою совесть проел,
идеалы теперь лишь обуза,
и любовь это тяжкие узы,
так как смерть забралась к ней в постель".