АПЕЛЬСИНОВЫЕ МУХИ
(трактовка лекции сегодняшней-нет-уже вчерашней лекции... )
Вначале было слово. Слово Учителя. И в мире, и в этой аудитории с прираспахнутым окном и тягучим запахам опельсина. У ног суетливо гримасничает забавная Пети, перебирает дрожащими лапками мои знания. Я маню её фишками колбасы, но ужимистая собачонка не желает играть в мою рулетку.
Мы говорим о добром. За горизонтом надувает лёгкое заблудший парус. Обломов, сощурив маленькие умные глазки, лениво почёсывает подбородок. Не помню, писал ли великий Гончаров о наличии щетины на столь невыразительном, но кричащем своей непохожей на других эмфатичностью. Возможно, душа Ильи Ильича ещё не столь окрепла, чтобы наделить её оболочкой, переполненной вонью табака и трехдневной щетины. Приглядевшись, киваю. К щекам и подбородку возлежавшего напротив меня мыслителя даже не прикоснулся юношеский пушок. Коим так гордятся, непременно гордятся все поколения подростков. Ореолы обеих губ чувственно пухлы и приоткрыты навстречу дыханию свежего воздуха, медленно сочащегося в оконную промежность.
Фу, двусмысленно, и возможно пошло. Но за спиной - дух постмодернизма. Уже несколько дней он преследует меня. В тёмных переулках квартиры, в отражении стёкол, во вспышках электрических свечей. Я слышу, как он рычит, взывает и давит каблуком на достоевский кадык. Позже Достоевский будет спасён. Но сначала о его кадыке. Кадык Достоевского. Или достоевский кадык. От перемены мест слагаемых сумма меняется многократно. Вот вам и математика. Села в лужу, как наш Сашенька. Не пишите ему, слышите, не тревожьте, когда ум его находится в горестном покаянии. Не давайте ему отвлечься от запахов только что освежёванного апельсина и копчёной колбасы. Впрочем, к Достоевскому. Премного уважаемый, мне более значим и любим Ваш лоб, чем пресловутый кадык. Не стоит хмуриться, Раскольников уже на подходе. И бьёт по жуткой ноге постмодернизма обухом топора. Бьёт сильно, яростно размахнувшись. Раззуделось Радионово плечо. Нога надламывается, прогибается, как яблоня под неумолимым давлением ветра. И вот. Свобода. Фёдор Михайлович, могу ли я пригласить Вас для игры в рулетку? Знаю, вы азартны.
Мы уже идём к столику с крупье. Но вот незадача. Паустовская Пети. Пееетти. А ведь сначала я приняла тебя за Петю. Какой стыд. Я должна отдать тебе свои фишки, и вкус просоленного копчения проникнет в твою пасть, оближет язык, опутает нитями вывернутые передние зубки. А не хочешь ли ты апельсинки? Заводящей?
Собачка оскалилась и грозно тявкнула. Четверо бритых затылков глотали пенное. Им не до псины. А псине - не до апельсина. А до заводного - дело только нам.
Ах, Сашенька, читал ли ты эту жуть, приправленную антиутопическим кориандром? Глотал ли ты ненависть или страх горькими горстями? Или ты голоден до голых демонят Голдинга? Повеливать теми мухами ничуть не проще, чем сидеть в падающем самолёте и молиться.
Оранжевая корка хрустнула, как скорлупа, и треснула. И через миг апельсин подпрыгнул и закружился по полу волчком. Юлой. Ю - юла. Как и в алфавите, у нашего вагона станция предпоследняя.
Паустовский, выглянув через корку Маранцмана, поманил Пети. Та почуяла хозяина и, вмиг обеззаботившись, потрусила навстречу.
А Сашенька остался. И мы остались.
Говорили о добром. Говорили о детях. Решали о постмодернизме. И призывали классиков выползти из под пыльных обложек.
Первым среагировал Иван Александрович, явившись из потёртой преподавательской хрестоматии ...
(хресто - христо-Христоматии-Христосоматери/материи. Не зря многие делают в написании ошибки. Православное начало русской культуры вырывается в этих ошибках. Даже кажущийся атеист порой страшно религиозен в описках. Ошибки в правописании - не просто вывернутые наизнанку правила. Это оголяющиеся намерения души )
...
за заскучавшем сыном. Под трель перемены Обломов сделал неуклюжий реверанс и испарился. С юмором, однако, персонаж. Да, сколько неразгаданного в его пенной, переполненной царственной ленью голове...
А над Сашенькой сгущаются апельсиновые мухи. Он не отмахивается, он не понимает. Его сейчас даже нет, но мухи ловят его очертания, запах, ошмётки тени, валяющиеся вокруг стула. Въедчивый кисленький аромат пропитал аудиторию. И мы неспешно вышли. Говорили о добром, говорили о детях. Благодарили Слово.
Моветон. Но не могу не пометить: 00:55; 26.11.2015.