9. http://www.stihi.ru/2015/11/27/11109
День Присяги считался праздничным, а в праздник, как известно, работать не полагается. Подъём был не такой суматошный, как обычно, а чинный, неторопливый, с чувством, с толком, с расстановкой. День выдался трудовым, хотя и был нерабочим. Постели скатывали в рулоны, разбирали койки и водворяли их на старое место, на склад-подвал под клубом. На завтрак пошли без старших. Спирькин поручил это ответственное мероприятие Остапу.
- Раз, раз, раз-два-три! – вел счет шагу Остап, идя вне строя, с довольным видом маленького начальника, наконец-то выбившегося в люди.
Пока молодежь завтракала по-праздничному с булочками и пончиками, Лядунов со Спирькиным переоделись в парадки*, увешанные значками и прочими армейскими регалиями. После завтрака, они встречали своих подопечных во всей красе воинской выправки и подтянутости. Спирькины погоны рассекал вдоль широкий золотой галун старшины, отороченный по краям тоненьким красным кантом. Ляд, тоже возросший в звании до старшего сержанта, степенно расхаживал по клубу, изредка вполголоса подавал команды, руководил работой. Но мысли обоих были уже далеко-далеко от карантина, и им было абсолютно безразлично, есть ли в данный момент в клубе какой-никакой порядок, или же, его нет вовсе.
Васька начистил до зеркального блеска сапоги тавотом, выдраил песком бляху на ремне так, чтобы глаза слепило от ее сияния, и вышел на улицу покурить, благо выдалась свободная минута. Денек радовал теплым летним солнышком и отменной погодой. Настоящий праздничный день! И настроение было приподнятое, не такое, как обычно, хотя, конечно же, его занимала мысль о том, что уже сегодня он попадет в другую обстановку и вольется в новый коллектив, но думать об этом сейчас явно не хотелось.
Часов около десяти в клуб нагрянул начальник карантина прапорщик Жучко, переговорил о чем-то с дембелями и, построив всех новобранцев, объявил:
- Через полчаса быть готовыми к построению. В одиннадцать – Присяга. Все должны быть выбриты, выутюжены, вычищены! Кому надо гладиться – ступайте в роту, берите в бытовке утюги и за работу! Через полчаса проведу смотр! Разойдись!
Борисов выгладил в ротной бытовке свою порядком измятую пилотку и хэбэ и, наведя, что называется, марафет, поспел назад в клуб как раз к построению. Лядунова со Спирькиным давно уже и след простыл, их Васька больше никогда уже не видел, и лишь Жучко покуривал на крыльце в ожидании, когда толпа полностью соберется. Кончив курить, праворщик скомандовал:
- Рота! Строиться на улице!
Пройдясь вдоль строя, Жучко придирчиво осмотрел каждого и, довольно хмыкнув, сказал:
- Сейчас спускайтесь вниз и стройтесь на плацу. Приедут начальники УНР** и УИР***, начнете присягать. Вольно! Вниз! Бегом, …арш!
Стремглав спустились по лестнице, толкая друг друга и весело балагуря. На плацу возле казармы построились, замерли в ожидании. Из казармы высыпали «старики», прапорщики, офицеры, всем им было любопытно взглянуть на пополнение. «Деды» снисходительно поглядывали на «молодняк», отпускали в их адрес шутки и замечания, одним словом веселились в предвкушении праздничного выходного дня. За закрытыми воротами части раздался настойчивый сигнал клаксона, дежурный на КПП выскочил из своего убежища и принялся раздвигать железные створы. С улицы в часть въехал ГАЗ-66 в кузове которого сидели три капитана второго ранга в белых как снег рубашках, черных галстуках и вороньих морских кителях. Машина застыла, и из ее кабины грузно спрыгнул на землю богатырского роста и телосложения капитан третьего ранга и, не удостоив своим вниманием собравшихся, тут же легко и непринужденно взбежал вверх по лестнице к штабу.
- А чегой-то, он – майор, в кабинке сидел, а подполковники – в кузове трясутся? – спросил у Жучко удивленно Небаба.
- Так он хоть и капитан третьего ранга, а по должности – выше, нежели те подполковники, - ответил Жучко. Фамилия его Брэм. Майор Брэм, как мы его называем по-нашему, сухопутному. Начальник Управления Инженерных Работ. Мужик – сила! Чемпион Тихоокеанского флота по боксу в тяжелом весе 1972 года. Шутить с ним, не советую! Чуть что не так, двинет кулачищем в орало, все зубы на асфальт выплюнешь!
Остап почтительно посмотрел вслед майору. Силу он уважал безоговорочно и безгранично.
Прошло еще немного времени, и сверху по лестнице спустились сержант с двумя рядовыми в парадках с зачехленным знаменем части в руках. Они подошли к приехавшим подполковникам, которые курили возле казармы, сержант что-то им сказал, после чего один из них направился к стоящей в ожидании машине и приказал шоферу отогнать ее в гараж. Следом за знаменосцем спустились вниз Татаренко, Кондаков и Брэм.
- Равняйсь! Смирно! Равнение наЛе-Во! – гаркнул Жучко.
Печатая строевой шаг, он подошел к командиру части, взял под козырек и доложил:
- Товарищ майор! Прибывшее пополнение для торжественного принятия Воинской Присяги построено! Докладывает начальник карантина прапорщик Жучко!
Татаренко, выслушав рапорт, развернулся лицом к строю и, сделав навстречу ему два шага, поздоровался:
- Здравствуйте, товарищи!
- Здрав… жела…м тов… майор!
Пока докладывал Жучко, да здоровался командир, из казармы вынесли на плац стол и разложили на нем какие-то бумаги и красную сафьяновую папку с текстом Присяги. Сержант со товарищи расчехлили и развернули по ветру знамя, застыв с ним в Почетном Карауле. Возле стола встали командиры, и церемония принятия Присяги началась.
- Алиев! – выкрикивал по списку Кондаков.
- Йа!
- Для принятия Воинской Присяги, выйти из строя!
- Есть!
Алиев строевым шагом подошел к столу и доложил Татаренко:
- Товарищ майор! Рядовой Алиев для принятия Присяги прибыл!
Алиеву вручили папку с текстом, последовала команда «Кругом!» и, развернувшись к строю лицом, он принялся зачитывать текст. По окончании чтения, Алиев вновь повернулся кругом, положил красную папку на место, расписался на поданном ему листе бумаги с текстом и, опустившись на одно колено, приложился губами к краю знамени части, после чего ему вручили красную книжечку военного билета. По завершении сей процедуры, по команде «Встать в строй!», Алиев вернулся на свое место.
- Варданян!
- Йа!
- Для принятия Воинской Присяги, выйти из строя!
- Есть!
- Я, гражданина Союза Советских Социалистических Республик… - звенел над плацем голос Арменака.
Стоя в строю, Васька внимательно рассматривал своих будущих командиров. Майор Брэм приковал его внимание своим внушительным видом и редкой фамилией. «Интересно, кто он по национальности?», - размышлял про себя Борисов.
Лицо Брэма казалось высеченным из цельного камня. Широкое массивное с правильными крупными чертами и тяжелым волевым подбородком, оно, несомненно, должно было нравиться женщинам и производить неизгладимое впечатление на мужчин, подавляя их отчеканенной на нем суровостью и природной властностью. Сейчас, слушая, как молодежь принимает Присягу, Брэм задумчиво блуждал своими темно-карими глазами по лицам выстроившихся перед ним солдат, которые в скором времени должны были стать его подчиненными.
Как сквозь туман, Васька услышал свою фамилию. Когда читал Присягу, ему казалось, что это не он говорит, а кто-то другой очень на него похожий, но чужой и далекий. Он явственно слышал свой голос, он держал в руках текст и целовал Знамя, но это были не его руки и не его губы. Почему так? Отчего это? Он пробовал позже докопаться в своей душе до ответа на эти вопросы, но безуспешно…
Через два часа торжественное мероприятие завершилось, Присяга была всеми успешно принята, а текст ее подписан и новоиспеченных военнослужащих препроводили в уже знакомый им клуб, где заранее были расставлены табуретки, а на сцене красовался стол, за которым в минувшую ночь Васька хлестал горькую в компании дембелей. Сейчас, ради такого случая, стол был застелен плотным бордовым плюшем (видимо бренными останками старого занавеса) и на нем красовались графин с водой и одинокий граненный стакан. Явно готовилось какое-то собрание. Расселись. В клуб вошли Брэм, Татаренко, Кондаков и подполковники-мариманы****. Они неторопливо поднялись на сцену и заняли места за столом. Татаренко раскрыл принесенную с собой коричневую кожаную папку и вынул из нее какие-то бумаги, которые роздал сидящим офицерам. Из папки же был извлечен список новобранцев. По нему вызывали на сцену, проводя краткое собеседование, во время которого Кондаков рассеянно оглядывал собравшихся, вертя в длинных тонких выхоленных пальцах остро заточенный карандаш, а Брэм делал какие-то пометки в маленькой записной книжке.
Наконец вызвали Борисова.
- Я! – выкрикнул Васька и вскочил со своего места.
- Подойдите сюда, рядовой Борисов, - пригласил его на сцену командир.
Васька прошел к столу.
- Чем занимались до армии? – спросил его Татаренко.
- Журналистикой. В газете работал.
- Так. Значит полезной специальности не имеете.
- Я не знаю, можно ли считать журналистику специальностью бесполезной, - вступился за свою профессию Васька.
- Вы меня неправильно поняли, рядовой Борисов, - поправился майор. Говоря о полезной специальности, я имел ввиду полезную специальность для нас, трубопроводчиков. Одним словом, что вы умеете делать руками?
Руками рядовой Борисов делать, как раз таки, ничего не умел. Он скромно молчал, не зная, что же ему отвечать?
- Так и запишем: специальности не имеет… - встрял в разговор Брэм, окидывая Ваську тяжелым недружелюбным взглядом. – И что за век пошел! Одни писатели кругом развелись, а работать на производстве ну никто по своей воле не желает! Ничего, молодой человек! Здесь, у нас, за два года службы, вы приобретете прекрасную специальность сантехника-монтажника, которая, уж можете мне поверить, наверняка пригодится вам в будущем. Все, свободен!
Васька вернулся на место. Спустя час, Татаренко с Кондаковым куда-то исчезли, а майор Брэм прочел небольшую патриотическую лекцию о дружбе, долге и служении Родине. Лекцию слушали впол-уха, особо не вникая в ее содержание. Намного больше всех занимали мысли о том, что будет дальше. Вскоре командир и замполит части вернулись, и началось главное действо: Татаренко принялся зачитывать списки и распределять новобранцев по местам службы. Васька с напряженным вниманием следил за перечнем фамилий, понимая, что именно сейчас решается, служить ли ему в базовой части или отправляться на отдаленную «точку».
- Аббаскулиев, Алиев, Ахмедбеков, Борисов, Варданян, Еганян, Имамов, Небаба, Фарзалибеков, - зачитывал майор. – В Усть-Камчатск. Отправка – завтра. Полетите под началом младшего сержанта Авдеенко. Кстати, а где он? – поинтересовался Татаренко, вопросительно глядя на Жучко.
- В роте наверное, товарищ майор, - не совсем уверенно ответил прапорщик.
- В какой, к чертовой матери, роте? Тут отправка идет, а он – шляется неизвестно где! Сержант! – крикнул Татаренко кому-то, стоящему у дверей. – Сбегайте вниз, позовите сюда этого бездельника Авдеенко! Быстро!
Посланец моментально исчез, а Васька сидел с понурым видом, угнетенный тем, что судьба его решена, опять надо собираться в дорогу и еще неизвестно, что ждет его впереди. Тараян, как ему того и хотелось, оставался в Питере при части. Он сидел неподалеку от Борисова с торжествующим видом победителя. Сияющее от удовольствия его круглое лунообразное лицо, казалось, кричало на весь клуб: «Ну, что? Все видели? Говорил я вам, что буду служить в части, значит, буду служить!»
«Интересно, как ему это удалось?» - ломал голову Борисов.
Размышления его прервал скрип открывшейся двери и через клуб быстрым шагом проследовал младший сержант Авдеенко. В нем Васька сразу же узнал того солдата, который в первый их армейский день одолжился у него куревом и презрительно поименовал получурбаном. Синяк под левым глазом Авдеенко уже сошел на нет и во всем его облике сквозило что-то скользко-отталкивающее, лисье.
- Где это вы пропадаете, товарищ младший сержант? – налетел на Авдеенко Кондаков. – Собрание тут идет, о вас говорят, а нет вас! Кто вам разрешил распорядок дня нарушать, а?
- Я, товарищ майор, в сортире задержался! – не сробев, ответил Авдеенко.
- Вот, я тебе сейчас дам, сортир! – взорвался Татаренко. – Завтра – в Усть-Камчатск полетишь с «молодыми»! Последние полгода там дослуживать будешь! Хватит! Потрепал мне здесь нервов, теперь пусть другие хлебают! Понял меня?
- Так точно, понял, товарищ майор! Чего ж тут непонятного? В Усть-Камчатск, так в Усть-Камчатск.
По лицу Авдеенко разлилась довольная улыбочка. Видимо он был рад тому, что его переводят на «точку».
- Идите, садитесь. Хоть в последний-то день будьте, товарищ младший сержант, человеком! – отпустил Авдеенко Кондаков.
Из-за стола медведем поднялся Брэм.
- Стоять! Иди-ка сюда!
Младший сержант подошел. Брэм перегнулся через весь стол и поднес к носу младшего сержанта свой гранитный кулачище.
- Чуешь, чем эта штука пахнет? – громыхнул он.
- Чую, мигом утратив весь своей бравый вид, подтвердил Авдеенко.
- Раз чуешь, иди, садись и не залупайся. А то двину разок в твой хлебальник, так потом тебя в совок веником заметать будут! Я тебе не Татаренко, цацкаться не буду! Сядь на место, сопляк!
Прилюдно униженный Авдеенко поплелся со сцены в зал. Серые глаза его горели ненавистью к командирам и презрением к «духам», рядом с которыми его усадили. Его тонкие бескровные губы беспрерывно шептали матерные ругательства в адрес обидевшего его начальства.
«Подумаешь, отправка! Тоже! Напугали ежа голой жопой! – бубнил себе под нос младший сержант. – Ну, ничего! Я еще своё возьму! Еще отыграюсь!»
Собрание кончилось, и разрешили десятиминутный перекур. На дворе Васька подошел к Сереге.
- Ты как в части-то зацепился? – полюбопытствовал он.
- Уметь надо! Я сказал Жучко, что рисовать умею, тот довел сей факт до сведения Кондакова. А в части как раз художник дембельнулся. Усек расклад?
- А ты что, действительно рисуешь?
- Ну, как тебе сказать… - замялся Сергей. – Могу немного…
- Да, прав ты, - задумчиво сказал Борисов. – Действительно, это уметь надо!
Васька был поражен сережкиной наглостью. Хотя времена Остапа Бендера и миновали, но сами Бендеры, видать, еще не перевелись!
«Такой нигде не пропадет!» - с завистью думал Борисов, проклиная свою неприспособленность.
Подходило время обеда. Все спустились вниз, «молодняк» быстренько распределили по ротам. В первый раз на обед Васька шел одним строем с ротой и горланил «Не плачь девчонка…» Шли по старшинству: впереди – «деды», сзади – «молодняк». В арьергарде, замыкающими, тоже шли «старики». Васька топал в предпоследней шеренге.
- Раз, раз, раз-два-три! – вел счет шага молодой старлей***** - командир роты.
Борисов, как и вся «молодежь», чеканил шаг и пел строевую. Неожиданно кто-то сзади сделал ему подсечку, и Васька чуть было не клюнул носом в затылок впереди идущего. Повернув голову назад, он увидел нагло ухмыляющуюся физиономию тщедушного «дедка».
- Чо зыришься, сука? Вперед давай смотри! – прошипел тот.
Васька сбился с шага и в тот же миг получил сильный пинок под зад, от которого заломило спину, а на глаза нахлынули слезы. С трудом попадая в ногу, глотая сквозь боль обиду, дошел до столовой.
- Рота! Стой! Раз-два! Справа по одному! В столовую! Бегом! Марш! – скомандовал старлей.
«Молодые» за столы садились последними на крайние к проходу места возле бачков и кружек. Им же приходилось банковать******. Разливая по алюминиевым мискам первое, Васька безошибочно выделил из десяти сидящих за его столом человек «стариков» и бухал им гущу, нисколько не думая о том, что все, что имеет начало, имеет и свой конец. Конец оказался несколько печален для самого Васьки: переворачивая опустевший бачок себе в миску, он с грустью обнаружил, что ему досталась одна мутная жижа без малейших намеков на мясо, бурак и капусту без которых не обходится ни один борщ. Но делать было нечего и ему пришлось хлебать крашеную воду. Второе распределял Сергей Тараян, сидящий напротив. Учтя печальный васькин опыт, он наполнил свою миску первой, не обделив себя мясом и макаронами, а затем уже принялся наделять остальных. Старлей вышел на улицу покурить, и в столовой ошивался только сержант - дежурный по кухне. Тараян торопливо уплетал обед за обе щеки, когда из-за стола поднялся «дед» с полупустой миской и, подойдя к нему, схватил за загривок и впечатал физиономией в миску с вареными макаронами.
- Слишком умный и деловой, - констатировал «дед», вываливая свои объедки на голову Сереги.
Вид у того был настолько комичный и жалкий, что даже Васька не удержался от улыбки. Тараян был весь вымазан томатным соусом и увешан макаронами. За другими столами от души хохотали.
- Так его, падлу! – прокричал кто-то. – Учить их, козлов, надобно!
- Ничего, сегодня поучим! – пообещал чей-то зловещий голос.
Тем временем, «дед» продифелировал в сторону кухонного окошка и вернулся обратно с полной миской макарон с мясом и буханкой белого хлеба. Он поставил миску напротив Тараяна и приказал:
- Рубай*******, проглот********!
Сергей, уже сбросивший с себя ошмётки макарон и обтеревший лицо и голову, поднял на него глаза и, не увидя ничего для себя доброго, принялся работать ложкой. «Дед» молча смотрел и хмурился, лицо его обрело выражение крайней жестокости.
- Мечи быстрее! – подстегнул он Тараяна, когда ему показалось, что тот недостаточно усердно ест «дедовскую» пайку.
Серега давился, но ел. «Дед» сел на место и, не торопясь, принялся за компот, положив хлебный кирпич рядом с собой.
Васька, окончив чифан, огляделся вокруг. Почти все уже поели и только старослужащие чинно копались в своих тарелках. Внимание его привлек один из столов за которым сидело только три человека, усатых из старослужащих, но стриженных наголо, как «духи». Стол за которым сидела странная тройка стоял обособленно от остальных возле самого выхода. Борисову сделалось любопытно и, набравшись смелости, он спросил у рядом сидящего:
- А это кто?
- Где? – переспросил его сосед с уже отросшей шевелюрой на голове, говорящей о том, что для ее обладателя первые полгода службы уже миновали.
- Вон, за крайним столом?!
- Э-э-э! Это – «голубой» стол.
- Какой же он голубой, когда белый? – не понял ничего Васька, глядя на желтовато-белую пластиковую крышку стола.
- Стол может и белый, да только сидят за ним «голубые»!
- Какие еще «голубые»?
- Ты что, парень? Дурак или придуриваешься? Какие они еще бывают? Педики, вот кто там сидит!
- Кто, кто??? – обалдел Васька.
- Педерасты! – обрубил сосед. – Долбанные они, понял? Ни один уважающий себя «дед», да что там «дед», «дух» сраный, рядом с ними не то что не сядет, а пилотки не положит! Усёк?
Да, Васька наконец-то усёк. Он сидел, как громом пораженный, до него только-только дошел страшный смысл всего сказанного. Наверное, выражение лица у него в этот момент было на редкость идиотским, потому что сосед его печально улыбнулся и спросил:
- Что? Никак не можешь поверить, что в Советской Армии есть гомосеки? Верь, брат, верь! Я ведь тоже поначалу не верил, а потом… Потом ко всему привыкаешь, - с тяжелым вздохом сказал он. – Здесь надо быть камнем, а не человеком. Чуть-чуть дашь слабину, так мигом припашут или отпедерастят!
В столовку вернулся старлей. Окинув взглядом помещение и убедившись, что все съедено, он скомандовал:
- Убрать посуду!
Васька с Сергеем собрали со своего стола бачки, миски, ложки и кружки и отнесли их к окну посудомойки.
- Встать! Головные уборы надеть! Выходи строиться на улицу!
После обеда в праздничные и выходные дни всем, кроме находящимся в наряде и в карауле, полагался отдых. Вот и сегодня строй распустили, предоставив каждого самому себе. К Тараяну подошел «дед», окунувший его в макароны, и приказал:
- Пойдем-ка, «дух»! Разговор к тебе есть.
Серега, хоть и без всякого энтузиазма, но повиновался беспрекословно. «Дед» зашел к каптёрщику, одолжил у него чистое оцинкованное ведро, и повел Тараяна в ротный умывальник, где их уже ждало несколько человек в предвкушении очередного развлечения. Входную дверь затворили, оставив снаружи на стрёме********* «молодого», отслужившего свои первые полгода. «Дед» набрал полное ведро воды из-под крана, поставил его на загодя принесенную табуретку и, вытащив зажатую подмышкой буханку хлеба, прихваченную им из столовой, протянул ее Сергею.
- Говорят, что ты у нас, «дух», из голодного края?! На, жри давай! Только быстрее! Времени у нас на тебя нету! А чтоб сухой кусок хлеба тебе горлышко не драл, водичкой запивай! На все про все, дается тебе, «дух», десять минут. Не выпьешь, не сожрешь, - пеняй на себя, падла! Ну! Мечи! – тут он выпростал из левого рукава хэбэ худое жилистое запястье с наручными часами. – Я сказал: десять минут, «дух»! Время пошло!
Бедному Тараяну пришлось спешно поедать буханку и запивать ее водой из ведра. Быстро двигая челюстями, чавкая, как свинья и захлебываясь от спешки, он старался изо всех сил, во что бы то ни стало, уложиться в отведенное ему время. Натужно пуча глаза и краснея лицом, отчего оно сделалось похожим на свеклу, Тараян, пил и жевал, пил и жевал. От непомерного количества жидкости живот его вздулся, сделавшись похожим на шар, руки тряслись, а лицо было покрыто крупными каплями холодной испарины. Спектакль с хлебом и водой развеселил «стариков», и они стали подзуживать Сергея, упивающегося из ведра до одурения:
- Ну, еще капельку, еще глоточек! – веселились его мучители.
Наконец пришел долгожданный миг: ведро опустело, а буханка была съедена.
- Девять минут тридцать пять секунд! – объявили несчастному его результат, как будто он принимал участие в невиданном марафоне по поглощению воды и хлеба, а присутствующие при этом «деды» были членами жюри.
- Молодец «дух»! Я уж думал, не осилишь! А ты, молодец, всесоюзный рекорд поставил! Меньше, чем в «десяточку» уложился! – похвалил Тараяна давешний «дед». – Благодарю за службу! Теперь, можешь быть свободен, как птица в полете!
После сих слов, Сергея выпустили из умывальника. Он шел по коридору на выход, переваливаясь с ноги на ногу, как жирная утка и впятив вперед свой округлившийся живот, как беременная баба.
- Ты пи-пи не хочешь, «дух»? – поинтересовались эскортирующие его «члены жюри», распахивая перед ним дверь в туалет.
Пи-пи бедняга хотел и даже очень. Он и рад бы был, очертя голову, ринуться к спасительному очку, да не мог. Каждое движение давалось Сереге с большим трудом, причиняя неимоверные страдания, а тяжесть в животе давила вниз, не позволяя идти нормальным шагом. Тяжело ступая, пыхтя и пошатываясь, он наконец-то добрался до ближайшего очка и занял исходную позицию, но пока непослушными пальцами возился с ширинкой, один из «дедов» зашел сбоку и сильно пихнул его кулаком в тугой натянутый как барабан живот. У Сергея началась безудержная рвота. Он извергал из себя потоки воды с полупереваренным обедом, а лицо его, из пунцово-красного превратилось в пепельно-серое.
- Хватит с него! Пусть живет и помнит! А забудет, так мы ему еще разок напомним! – пригрозил его главный мучитель.
«Деды» ретировались, а он все еще долго торчал в сортире, а потом в умывальнике, приводя себя в надлежащий порядок. Когда Тараян появился на улице, сидящий на скамейке Васька не узнал его, до того тот был осунувшимся и бледным.
- Ты чего такой смурной? Случилось что?
- Отстань! – буркнул Тараян недовольно. – Дай-ка лучше курнуть!
Он почти вырвал из васькиной руки куцый окурок и, нервно расхаживая взад и вперед по ограниченному пространству, отведенному под курилку, цедил сквозь зубы ругательства и проклятья сразу на двух языках.
- Да что это с тобой? Что произошло? – Борисов старался вызвать Сергея на откровенный разговор.
- Говорю, отстань! Осточертел ты мне, со своим приставанием! – обрубил Тараян и, швырнув куцый окурок, затоптал его сапогом в песок.
Васька навязываться не стал и отошел. До самого вечера его приятель ходил злой, как собака. Перед отбоем на вечерней прогулке Сергей поведал Борисову скорбную историю с ведром воды и буханкой хлеба. Тот с интересом выслушал его рассказ, не зная, плакать ему или смеяться. Хотя, смешного, как раз таки, было мало. Он искренне сочувствовал Тараяну и попытался хоть как-то его утешить, но неунывающий Сергей беспечно махнул рукой и стоически выдал оптимистическую фразу:
- Переживем! Где наша не пропадала?!
Отбой в роте был не таким, к какому приучали «духов» в карантине. Отбивались после поверки как все нормальные люди без всяких горящих спичек и сорока пяти секунд. Васька с наслаждением растянулся на отведенной ему койке на втором ярусе, ощущая всем телом, прохладу чистой простыни. День прошел, а значит, и служба стала на один день короче. ________________________________________________________
*Парадка (жарг.) – парадная форма одежды, принятая в войсках.
**УНР (сокр.) – Управление начальников работ.
***УИР (сокр.) – Управление инженерных работ.
****Мариманы (жарг.) – моряки.
*****Старлей (сокр.) – старший лейтенант.
******Банковать (жарг.) – распределять за столом пищу по пайкам.
*******Рубай (жарг.) – ешь; однокоренные слова: рубон – еда; рубать – есть.
********Проглот (жарг.) – ненасытный, обжора.
*********Стрёма (жарг.) – караул. Стоять на стрёме – караулить.
11. http://www.stihi.ru/2015/11/27/11173