21. http://www.stihi.ru/2015/11/28/8582
В субботу Васька получил очередное письмо из дома. Письмо было написано отцом, его округлым ровным красивым почерком с замысловатыми завитушками, чем-то напоминающими старославянскую вязь. Отец писал о домашних делах, о редакционных командировках, о своих творческих планах. Последнее Ваську чрезвычайно удивило. Никогда раньше Борисов-старший не делился с ним своими сокровенными замыслами, связанными с его профессиональной деятельностью. Видимо что-то в отце изменилось, наверное, перестал считать сына мальчишкой, перевёл по его собственному выражению во «взрослый разряд». Доверие отца польстило Василию несказанно, и в этот день он почувствовал себя настоящим мужчиной. Почти все письмо было написано отцом, и лишь последние четыре строки писала мать. Строчки эти были неровными, мелкие угловатые буковки выглядели корявыми уродцами на фоне отцовской каллиграфии, но именно они были для него дороже всего, и он жадно впитывал в себя каждую из них, перечитывая эти строки по несколько раз, боясь пропустить хотя бы одну из них.
Строки, написанные рукой матери… Что может быть еще дороже для молодого солдата впервые оторванного от отчего дома? В каждой букве, в каждом штрихе, видел Васька материнское лицо, видел так отчетливо, что казалось ему, что стоит сейчас заговорить и она – ответит. Он видел перед собой все морщинки, все складочки на этом бесконечно дорогом для него лице. Бесчисленное число раз покрывал он поцелуями эти черные как агат глаза, брови, идущие вразлет от переносицы, тонкие изящные губы. Да, это была его мать – женщина, которую он любил и боготворил, которой поклонялся фанатично и почитал превыше всего на земле. Сейчас он видел ее столь явственно, что хотелось к ней прикоснуться, ощутить, но вот бесконечно родное и близкое лицо стало блекнуть, размываться, контуры его смазались, как в видоискателе плохо наведенного на резкость фотоаппарата и, в конце концов, исчезли. Только тут Васька почувствовал, что он плачет, и слезы тяжелыми свинцовыми каплями падают на лежащий на тумбочке тетрадный лист. Устыдившись своей минутной слабости, он быстрым резким движением смахнул с ресниц нависшие слезы и, поспешно сложив письмо, засунул его вместе с конвертом в наволочку под подушку. После этого, он опасливо оглянулся по сторонам, как бы проверяя, не видел ли кто ненароком его слез. Но все вокруг было спокойно, каждый занимался своим делом, не обращая на соседа, ни малейшего внимания. Еще минута понадобилась Борисову, чтобы окончательно взять себя в руки и отмести прочь все мысли о желанном, но недоступном доме.
Чтобы как-то переключиться, Васька вышел на улицу покурить. Там он наткнулся на Варданяна. Тот одиноко сидел в курилке и тоскливо ожидал случая, у кого бы стрельнуть папироску. Увидя в васькиной руке «Беломор», он радостно воскликнул:
- Покурим, Журналист?!
- Покурим, Арменак, - безучастно ответил Васька все еще не пришедший в себя.
- Слышал, Журналист! Говорят, получка пришла и расчетные листы вместе с ней! За два месяца, получка, Журналист! Скоро курево будет, человеческая жратва будет, всё, что твоей душе угодно, всё будет!!! – восторженно тараторил долговязый Арменак.
Васька посмотрел на него без всякого интереса. Сейчас ему было не до получки… До сознания его никак не доходило, чему радуется этот простой деревенский парень? Что ему нужно от жизни? Неужели, только набить брюхо и накуриться вдоволь? Выражение лица Борисова наверное было настолько странным, что Арменак, внезапно прекратив изливать свой восторг по поводу предстоящей первой получки, встревожено спросил:
- Ты что, Журналист?
- Ничего.
- Ты что на меня так смотришь? – не унимался Варданян. – Случилось что? Из дома нехорошее письмо получил, да? Мать болеет, да?
- Да нет, нормально все, - попробовал отбрыкаться Васька от постороннего копания в своих душевных делах. Надоедливый армянин начинал действовать ему на нервы.
- Может ты кому-то покурить оставляешь? – еще более обеспокоенно спросил дотошный сослуживец.
- Да нет же, нет! – Васька зажал в зубах край бумажного мундштука и, оборвав его, протянул окурок Арменаку. – На, кури!
Сплюнув на землю огрызок от мундштука и, повернувшись к нему спиной, Борисов двинулся в сторону крыльца. Арменак изумленно уставился ему вслед, забыв о куреве и ничегошеньки не понимая в странном его поведении. Наконец он сунул остаток папиросы в свои крепкие крупные зубы и пробормотал:
- Ненормальный какой-то! Получка пришла, радоваться надо, а он – как больной!
После обеда Бобров уселся за стол в бытовке и принялся выдавать на руки деньги. На каждого брата-рядового приходилось по десятке. Из этих денег по два рубля Вадим вычел на приобретение всего необходимого для бытовых нужд личного состава: иголок, ниток, ножниц и прочей мелочи, без которой жить солдату очень и очень сложно. Сразу же за дверью бытовки «молодых» поджидали Сухов, Бузрукавников и Авдеенко, которые конфисковывали у каждого выходящего по трешнице на «оргтехмероприятие». Итого, у Васьки и его сотоварищей осталась лишь получка за второй месяц службы, но и то были деньги – первые деньги, полученные в армии. Вместе с ними каждый солдат получил на руки голубой расчетный лист, очень напоминающий больничный листок по нетрудоспособности. В нем было указано, какую сумму заработал каждый из них за истекшее время, сколько с кого произведено удержаний за выданное обмундирование и питание, сколько денег перечислено на депонент. Глянув на свой расчетный лист, Васька узнал, что на его имя за вычетом всех расходов, за эти два месяца положено сорок рублей.
«Сорок рублей за полтора месяца каторжного труда на трассе! Это ли не грабёж! – думал он, и горький спазм обиды сдавил горло. – Сорок рублей за полтора месяца пахатУры на земляных и бетонных работах! Боже! Где же тут справедливость?!». В полном недоумении и отчаянии Васька незаметно для себя уселся на чью-то нижнюю койку.
- Ты что, «дух», совсем приборз?!!! – взревел раненным зверем Безрукавников. – Ты куда, сука, сел???
Моментально вернувшись к действительности, Борисов подскочил с места и принялся суетливо оправлять смятое одеяло руками. Васькина суета показалась Сухову забавной, и он заржал по-лошадиному на всю казарму. Наконец, вдоволь нахохотавшись, Николай спросил:
- Чо, Журналист, расчетный лист не нравится? Мало тебе заплатили? Моя бы воля, я тебе за то, что ты на складе дурочку «молотишь», да в госпиталях харЯ давишь, вообще бы не платил, а наоборот, с тебя же и высчитывал! Усёк, что я глаголю, Журналист?
- Усёк, - обреченно ответил Васька.
К нему подошел Вьюгов, ухватил шершавой ладонью на шее, пригнул васькину голову к своему плечу.
- Отстаньте вы от него! Не видите: у человека – горе! Потребности не совпадают с заработками!
- Да какие у него, к чертям собачьим, могут быть потребности? – возмутился Борис. – Его потребности – жрать, срать и спать! Пахаря из него все равно не получится! Пристроился на теплое местечко, интеллигент паршивый, и будет до дембеля шланговать*, если конечно до того времени Дьяк его нА хрен не пошлёт!
Помолчав немного, Безрукавников добавил:
- Хотя, вряд ли до дембеля он на складе продержится. Дьяк «молотил» не жалует, а у этого, на морде написано, что он – интеллигентский выродок!
Васька резко вскинул голову, весь напружинился от незаслуженно нанесенного оскорбления и, уже открыл было рот, чтобы обругать обидчика самыми последними матерными словами, которые он только знал, невзирая на его «дедовский» статус и положение, как тут сашкина рука сзади легла ему на плечо, вмиг сделалась твердой, как сталь, а пальцы железными крючьями впились в правую ключицу. Стало больно до слез в глазах и боль – отрезвила. Борисов глотнул широко открытым ртом воздух и оглянулся на Вьюгова. В голубых глазах «деда» светились участие и сострадание. Разжав цепкие пальцы, он покровительственно потрепал ладонью стриженную васькину голову и предложил:
- Пойдем-ка, Журналист, на улицу. Побалаболим!
Борисов в сопровождении Вьюгова покорно направился к двери. Выйдя на крылечко, Александр прикрыл за собой дверь и набросился на Ваську:
- Ты что, дурак?! С ума спятил???!
- А что? – огрызнулся зло Васька.
- Чо, чо?! Хрен в очо, не горячо?! Ты что же думаешь, я не видел, какими ты на него глазами смотрел? Как зенки свои, глупые, на него таращил? Ты же его растерзать был готов! Дай тебе волю, так наверное, убил бы!
- И убью… - подтвердил Васька.
- Не смеши, давай! Он же тебя, как спичку, промеж двух пальцев переломит! Ты глянь, какой Боря лось! А ты – тьфу! – и нет тебя, «дух» Борисов!
Васька, понурив голову, молчал. Саня говорил истинную правду, трезво оценивая ситуацию, и, исходя из этого, выдвигал весомые аргументы. Физически, тягаться с Безрукавниковым один на один для Васьки было равносильно самоубийству. Тем временем, «дед» продолжал «промывку мозгов»:
- Неужели ты, Журналист, не понимаешь до сих пор, куда ты попал? Ты где хочешь найти правду и советскую власть? В армии? Неужто не уяснил, что здесь правит сила сильных? А пока что, мы – сильнее! Так что, как сказал кто-то из великих: «Смирись, о гордый человек!» и «Учитесь властвовать собою!». Так что, учись властвовать!
- Пушкин.
- Что Пушкин, Журналист? – Сашка всплеснул руками. – Ну при чем здесь Пушкин?
- Пушкин, Александр Сергеевич, это сказал, Саш.
- А, черт! Пушкин сказал, а служить-то не Пушкину приходится, а тебе, дураку! Так что наберись терпения и выдержки, будет и на твоей улице праздник! Еще отыграешь своё, но на других!
- На других не надо! Хочу на нем отыграть! – уперся на своем Васька.
- А вот это уж, дудки! Заметелят тебя, Журналист, как щенка неразумного! Ведь если он, - тут Вьюгов выразительно мотнул головой в сторону закрытой двери, - тебя кулачищем своим шарахнет, то кости твои, худосочные, собирать будут в радиусе одного километра от казармы!
Шутка показалась ему удачной и Сашка довольно засмеялся.
- Еще и все «деды» ему помогут, да и я в их числе! Вообще помрешь, Журналист!
- Как? И ты тоже? – разочарованно спросил Борисов.
- Конечно! Можешь в этом не сомневаться! Против призыва не попрешь, а коли попрешь, тебе же это боком и вылезет! Слышал поговорку: «Плюнешь в толпу, она – утрется. Толпа плюнет, ты – утонешь!»
- Слышал…
- Слышать-то слышал, а в ум не берешь! Умнее надобно быть, Журналист! Умнее и выдержаннее! А сейчас иди, напиши-ка лучше письмо домой, мамке. Ты, кажется, письмо получил?
- Угу.
- Вот и отпиши матери, что все у тебя о'кей. Солдат Борисов спит, служба идет! Смотри только, о нас не пиши, не расстраивай мать-то!
- Да что я, дурак, что ли? – Васька грустно улыбнулся.
- Надеюсь, что нет, Журналист! Иди, пиши ответ. Да не забудь написать, чтобы посылку тебе «предки» прислали хоть какую-нибудь, или денег, сколько-то, а то, сам видишь, наше солдатское житье-бытье! Не забудешь про посыльняк написать?
- Не забуду, - пообещал Борисов, твердо про себя решив, что ни о каких посылках и деньгах родителям он писать не будет, так как всё имеющее мало-мальскую ценность тут же будет конфисковано старослужащими. А подкармливать кого-то еще и деньгами, так того и совсем не хотелось…
В казарме, сидя на сержантской койке, Безрукавников с Суховым пересчитывали мятые трешницы и рубли и о чем-то громко спорили. Из обрывков фраз Василий понял, что спор шел о том, на что израсходовать экспроприированные у «молодых» деньги: на вино, или на водку? Сухов считал, что купить лучше вина – больше выйдет, а Безрукавников напирал на водку, утверждая, что она «погорячительней и мозг выносит шибче». Их спор неожиданно прервал Мальков, заявивший, что вчера в поселок завезли «Мужика с топором».
- Живем! – обрадовано воскликнул Борис. – «Мужик-то с топором», два восемьдесят восемь стоит, а водяра – четыре девяносто два! Берем «мужика»! Остальное – на закусь!
«Мужиком с топором» здесь называлась «Настойка горькая «Стрелецкая»» на этикетке которой был изображен бравый стрелец с бердышем.
- Кого засылать за пойлом будем? – осведомился у Авдея Коля Сухов.
- Шнобеля, конечно, кого же еще? Вот Рак приедет на обед, его и зашлём за «горючим»!
На том и порешили. «Деды» собрали деньги в одну пачку и направились к бытовке. Открыв в нее дверь, Безрукавников крикнул:
- Шнобель! Ты где?
- Здесь я, - раздался голос Дудинцева из-за двери сортира.
- Хорош срать! Сюда иди! Дело есть!
Через пять минут в спальнем помещении появился Алексей, застегивающий на ходу брючный ремешок. Борис сунул ему в руки деньги и разъяснил:
- Сгоняешь с Раком в Усть-Камчатск, купишь там «Мужика с топором» и кое-какой закусон на своё усмотрение.
- «Мужика»? – удивился Шнобель. – А есть он там?
- Есть, есть! – успокоил его Безрукавников. – Вон, Малёк говорит, что вчера видел. Так оно Малёк, или нет?
- Так, так! – поспешил подтвердить Мальков.
- На «хвоста» падаю**? – сделал свою заявку на участие в предстоящей попойке Дудинцев.
- Вообще-то, мы «хвосты» обрубаем… - начал было Сухов.
- Да чо ты, Коль! Жалко тебе, что ли? – «въехал» в разговор Авдей. – Денег – много, пойла – на всех хватит! Еще до усрачки нажрёшься! Садись, Шнобель, на «хвоста»! Не обеднеем!
Дудинцев принялся пихать деньги в карман галифе. Безрукавников, увидя, что дело решилось, потерял к нему интерес и переключился на Боброва.
- Бобёр, а Бобёр!
- Ну, чего тебе? – спросил Вадим.
- Картофан у нас остался?
- Есть еще, а что?
- Как так что? Пожарить бы надобно! Кто там у нас клёво картофан мастырить умеет? Журналист! Э-эй! Ты где, Журнали-и-ист?! – Боря оглянулся вокруг. – «Дух» Борисов! Где-е-е ты?
Васька не преминул предстать пред светлые «дедовы» очи.
- Будешь жарить картофан! – приговорил Безрукавников.
- Буду! – согласно кивнул головой Васька, понимая, что его не спрашивают, а ставят «боевую задачу» в ультимативной приказной форме.
- Конечно, будешь, Журналист! – непонятно чему радуясь, ликующе ответил ему «дед». – Куда-ж ты, сука, денешься!
После такого предупреждения оставалось только жалко улыбнуться и исполнять.
- Значит так: берешь себе еще одного «душкА» в подмогу и чтобы через полчаса картофан был чищеный! – продолжал развивать свой стратегический план Безрукавников. – И смотри у меня! ГлазкИ аккуратненько вырезай, а то в прошлый раз плохо вычистил! ХренОво сделаешь – ушибу! «Дедушку» Советской Армии и Военно-морского флота, не тещу, кормишь! Уяснил задачу?
- Уяснил! – подтвердил Васька.
- Ну, так приступай к исполнению, коли задача ясна! Время пошло!
Мысленно Борисов уже распрощался с возможностью написать ответ родным, потому как, выражаясь языком же Безрукавникова, четко себе уяснил, что в армии, воля «деда» - закон, выполнение ее – долг, невыполнение – немедленная и суровая кара! Теперь же вся трудность заключалась в том, кого бы выбрать себе в помощники? Ведь по доброй воле на лишнюю работу никто не нарывается, а сказать однопризывнику, что он будет вкалывать «за здорОво живешь» вместе с ним, означало нажить себе очередного если не врага, то недоброжелателя, это уж точно! Васька застыл на месте, мучительно соображая, как ему выкрутиться из сложившейся щекотливой ситуации.
- Чо стоишь пялишься, как баран на новые ворота? – рявкнул над ухом Сухов. – Сказано? Сделано! Одна нога – здесь, другая – там! Мушкой!!!
Васька двинулся в сторону сушилки за бушлатом.
- Стой! – остановил его на полпути окрик Боброва. – Ты, Журналист, лучше с Имамовым, «козла» приволоки, сковородку вымой, а картофан, вон, Малико с Мехтишкой, почистят! Ахмедханов! Аббаскулиев! Гяль буру!
Таким образом, проблема была решена к вящему удовольствию обеих сторон: работа распределена между конкретными исполнителями без его, Борисова, участия (что и являлось самым главным), теперь только оставалось ее выполнить качественно и в срок.
Через пять минут Василий на пару с Али вытягивал из бытовки новенького «козла» сработанного за место порушенного замполитом Кондаковым. «Козел» был «врублен» в сеть и толстая нихромовая спираль мигом зарделась насыщенным красным цветом, распространяя вокруг себя флюиды тепла к которым немедля потянулись все старослужащие. Плотно придвинувшись к «козлу», Безрукавников, Мальков и Сухов вполголоса заговорили о каких-то своих делах, Шнобель улегся на угловую койку и закурил в ожидании Ракова, а Васька, извлёк из тумбочки дневального донельзя грязную сковороду, поперся в умывальник, где принялся драть ее песком за милую душу. Когда он вернулся в спальнее помещение, Дудинцева на койке уже не было, «дедушки» все еще переговаривались у «козла», а дневальный Мартирос со скукой на круглом лунообразном лице, истуканом торчал на положенном ему месте возле тумбочки. Увидя, что Василий явился, Коля Сухов оторвался от увлекательной беседы с сослуживцами и спросил:
- Вымыл сковородку, Журналист?
- Да, - чуть дрогнувшим голосом ответил Васька, зная, что Сухов – человек непредсказуемый, и никто никогда наперед не может знать, погладит ли он тебя по головке за проделанную работу, или же заедет кулачищем в торЕц.
- Тогда мушкой лети на камбуз за комбижиром! Туда – обратно! Пять минут! Время пошло, Журналист!
Васька уже было понесся бегом к выходу, когда вновь за него вступился сержант Бобров.
- Куда ты его посылаешь? Его только за смертью посылать! Пусть лучше кто другой сбегает! Вон, НебАба, к примеру! Он и порасторопнее будет, да и жиру ему дадут побольше! Эй, Остап!
К Вадиму подошел НебАба и тупо уставился на него из-под белесых бровей своими выцветшими водянистыми глазами.
- Слушай сюда! Сгоняй-ка на камбуз к строителям, сваргань там жиру, чем больше, тем лучше! Да побыстрее давай, мы ждать не любим, сам знаешь! Задача ясна?
- Ясно!
- Ну, пошел!
НебАба пулей выскочил на улицу, громко хлопнув дверью.
* Шланговать (жарг.) – отлынивать от работы, бездельничать.
** Падать на "хвостА" (жарг.) - примазываться к компании нахаляву.
1988 - 1989.