13. http://www.stihi.ru/2015/11/28/8726
В наряд ходили по четыре человека. Вернее, "ходили", это громко сказано. Скорее всего, "стояли". Весь наряд заключался в дежурстве у тумбочки дневального. Первая вахта с десяти до двенадцати была самой легкой, последняя - с четырех до шести утра - самой тяжелой, предрассветной, когда от сна слипаются глаза, а утренняя тишь навевает дополнительную свинцовую дрёму. Вне зависимости от того, стоял ты в наряде или нет, утром, после побудки и завтрака, на работу шли все без исключения, а казарма запиралась на огромный висячий амбарный замок.
На сей раз Борисову повезло и ему досталась первая вахта. Перед отбоем он занял свое место на тумбочке и когда все улеглись, направился за шваброй и тряпкой, чтобы, как обычно, провести в помещении влажную уборку к которой его обязывало стояние в первой очереди наряда. Но его благие намерения неожиданно пресек Бобров.
- Слышь, Журналист! Сегодня не надо приборки! Пойдем-ка в бытовочку, побалаболим!
В бытовке их уже поджидали Вьюгов и Сухов, сидящие на подоконнике и о чем-то оживленно беседовавшие. При появлении Борисова они разом смолкли, как будто опасаясь посторонних ушей, и вытаращились на него непонимающими глазами.
- Тебе чо, "дух"? - угрюмо промолвил Сухов.
- Это я его привел, - ответил за Ваську входящий следом Вадим, затворяя за собой дверь.
- И на хрена? - поинтересовался Вьюгов.
- Он в наряде торчит! Щас будет сапожки мои дембельские чистить! Все равно ему делать нечего!
Николай соскочил с подоконника и решительным шагом направился к сушилке. Его остановил окрик сержанта:
- Постой, Коля! Какие, к чертям, сапоги? Ты на гражданке давно был? Мамкины пирожки давно жрал?
- Чо за вопрос, Вадя? - Сухов недоуменно заморгал. - Я уж не то что вкус, а запаха настоящего домашнего чифана не упомню!
- То-то и оно, что ты не упомнишь, а вот он, - тут Вадим больно ткнул крепким указательным пальцем Васька промеж лопаток, - только что оттудова, от мамкиных пирожков к нам прибыл! Ты садись, садись, Журналист, с нами, - сержант, обойдя Ваську сбоку, легко вскочил на подоконник и сел, - побалаболим.
Васька решительно подошел к "дедам" и скромно примостился с самого краю. Долговязый жилистый Сухов, скинув с себя пэша и оставшись в одной майке, придвинул себе под зад стоящую у окна табуретку и, усевшись, коротко бросил:
- Давай, заливай, "душок"!
- Чего заливать? - осведомился Борисов.
- Чего, чего! Он еще спрашивает! - взорвался нетерпеливый Вьюгов. - Тебя сюда что, на рыло твое, тупорылое, - при сем каламбуре, он захихикал, - привели смотреть? Давай, про гражданку свою рассказывай, да поинтересней, а то, как дам в торец, мало не покажется!
- Ну, жил я до армии, как все... - начал Борисов.
- Понятное дело, что жил! - перебил его Сухов. - Это здеся ты, падла, подохнешь, а там, конечно-же, ты - жил!
- Кончай, Коляныч! - Вьюгов озорно заблестел глазами. - Давай-ка лушше "душка" послушаем!
От вьюговской поддержки Васька почувствовал себя уверенней, спокойней. Всё внимание "стариков" переключилось на него и, ощутив себя его центром, он продолжил:
- Закончил школу, стал поступать в университет. Лето провкалывал над учебниками, не поднимая башки, как папа Карло над Буратино. Словом, ничего интересного...
- А баба у тебя была, Журналист? - поинтересовался Бобров.
- Была... - уныло ответил Васька.
- Ну! - обрадовался неизвестно чему Сухов. - Вот про нее и рассказывай! Какие ты там с ней шуры-муры-процедуры проводил! А то всё про университет свой! Ты тут такой университет пройдешь, что мало не покажется! Так что про бабу свою давай - на хрен твой университет! - окончив тираду, Николай коротко нехорошо хохотнул.
А перед Васькой поплыли картины его недавнего гражданского прошлого. Да, баба, как здесь говорят, у него действительно была, но не сложились у них отношения, и в этом была тайная васькина боль и незаживающая рана. Вернее, до поры до времени, все было нормально, как у людей, но только до поры до времени... С Маришей Храмовой Васька учился в школе в одном классе. Помнил ее еще худенькой нескладной девчонкой с шапкой светлых курчавых волос, тонкими чертами бледного слегка удлиненного личика. В общем-то ничего интересного в ней до определенного времени никто и не усматривал. Но в восьмом классе,придя в школу после летних каникул, весь класс с удивлением увидел, что неказистая угловатая Маринка, внезапно, как по мановению волшебной палочки, распустилась, расцвела пышным девичьим цветом. Лицо ее округлилось, впрочем, если говорить откровенно, и не только лицо... Исчезли прежняя неуклюжесть, резкость в движениях сменилась плавностью и какой-то истинно женской величавостью граничащей с аристократизмом. От прежнего осталась лмшь независимость суждений, готовность в любой момент "отбрить" острым метким словцом всем известного бабника и наглеца Мишку Плетнева из параллельного восьмом "Б", и каждого, кто имел неосторожность допустить в отношении неё какую-либо дерзость или бестактность. После столь стремительного преображения парни уже не рисковалиименовать ее снисходительно Маришей, а стали величать по-взрослому - Мариной. У нее появились ухажеры, даже Мишка стал менее нахальным и почтительным. Метамарфоза происшедшая с Мариной пошла на пользу и самому Ваську, который до сего времени мало обращал внимания на свою внешность и был безразличен к одежде, которую носил. Мать Васьки с удивлением констатировала, что неряшливый и безолаберный сынок ее стал подниматься по утрам ни свет ни заря, драить до блеска свои насквозь пропылившиеся за минувший день штиблеты, подолгу глядеться в спальнее трюмо и истово расчесывать на прямой пробор непослушные прямые и жесткие как проволока волосы, которые он отпустил почти до плеч. Мать объясняла это тем, что сын наконец-таки повзрослел, набрался видимо ума, остепенился. Правда длинные васькины волосы ее раздражали, но, проведя с ним несколько безрезультатных словесных баталий, она отступилась. Даже в мыслях своих мать не могла предположить, что во всем виновата Она. То, что мальчик может влюбиться, попросту не укладывалось у нее в голове. А мальчик дествительно влюбился не на шутку. Вместе с собранностью и стремлением к чистоте, к Ваське пришла требовательность к чисто внешним атрибутам и мишуре. Появились очки "Mona Liza" с клеймом "Made in France" на золотой металлической дужке, джинсовый костюм "US TOP", стоивший отцу целое состояние, кроссовки "Adidas". Потребности сына стремительно возрастали и иногда граничили с явным вымогательством. Вцепившись мертвой хваткой в "предков", Васька истово "выколачивал" из них деньги на брелоки, фирменные цепочку и прочую мелочовку. Патимат Ибрагимовна несколько раз пробовала возвысить свой голос против сыновьего произвола, но все было бесполезно. Апофеозом и великим васькиным торжеством стал день, когда отец, плюнув на все расходы, изведенный бесконечными приставаниями сына, привез из Москвы из валютной "Березки" блестящий хромированными ручками магнитофон "Sony" - давнюю и заветную мечту молодого недоросля. Будучи на вершине блаженства, Васька в первое же воскресенье пригласил Марину послушать "The Beatles" на фирменном "маге". Та конечно же отказалась, выдумывала разные предлоги, чтобы отвертеться от визита, но Васька был настойчив и неумолим. Словом, их рандеву состоялось. Марина пришла в воскресный день, разодетая броско, как эстрадная певица. Войдя в прихожую, она царственным небрежным движением уверенной в себе кокетки скинула ему на руки легкий плащик и павой проплыла в гостиницу. Остальное, ошалевший от счастья Васька, помнил, как в тумане. Гремела музыка, рекой лился коктейль из смеси апельсинового сока с шотландским скотч вмски "Белая лошадь", они утопали в мягких удобных креслах, тянули коктейль из высоких тонких хрустальных резных фужеров через соломинку. Борисов с чувством и увлечением читал наизусть рубаи любимого своего поэта Омара Хайама, которого боготворил и ставил выше самого великого Пушкина. Она слушала его внимательно с тихой мечтательной улыбкой на устах, о чем-то говорила. Васька как будто оглох и, как завороженный, следил за каждым ее движением, жестом, мимикой чуть бледного одухотворенного лица и изумрудно-зелеными с паволокой глазами. В тот день Марина была для него таинственном недосягаемым божеством, до которого он боялся дотронуться и лишь взором жадно пожирал ее глазами, готовый в любую секунду грохнуться перед ней на колени, как падают в свяженном экстазе туземцы острова Пасхи перед своими каменными идолами. Родителей дома не было. Хитроумный сынок выпроводит их с утра в долгосрочный круиз по многочисленным мамашиным родственнникам под святым предлогом, что ему надо усиленно и усердно заниматься. Чувствуя себя хозяином, он вел себя по-взрослому уверенно, стараясь быть максимально галантным. Время пролетело быстро. Незаметно наступил вечер. Тревожно глянув в окно, Марина стала поспешно собираться. Васька мигом оделся и пошел ее провожать. По дороге к марининому дому они о чем-то говорили, а когда Марина робко и неуверенно ввзяла его под руку, вся васькина душа запела от нахлынувшего на него тепла и счастья. Они долго стояли в подъезде ее дома и опять же о чем-то говорили, о чем именно, Васька не мог вспомнить не только сейчас, но и даже тогда, тотчас после разговора. Как это ни банально звучит, но назад он не шел, а буквально летел на крыльях любви и весь окружающий его мир, казалось, пел вместе с ним, радуясь его восторженной любви, его счастью, его поклонению.
Они стали встречаться, с нетерпением влюбленных, отсиживая в школе положенные часы и мечтая на уроках о том моменте, когда прозвенит последний звонок. Учебу Васька основательно запустил не особо заботясь о будущем, уповая на теорию им самим сочиненную, что умному и в достаточной степени настойчивому молодому человеку в наш атомный век открыты все пути-дороги и было бы желание... На гулёж по кинотеатрам, кафетериям и барам Ваське понадобились деньги, которые он выклянчивал у отца с матерью, так как собственных финансовых поступлений у него не было. Когда денег не хватало, а их не хватало почти всегда, а просить у родителей было уже и неудобно и бесполезно, Васька попросту без зазрения совести залезал без спроса в отцовские карманы, вытягивая их них трёшницы и пятерки. Отец конечно же пропажи замечал но до определенного момента ничего Ваське не говорил, лишь изредка, сидя за ужином, подолгу пристально и изучающе вглядывался в сына. Однажды, перед самым маринкиным днем рождения, когда финансы нужны были позарез, Васька совсем обнаглел и спёр у отца четвертак*. На следующий день после пропажи отец, отужинав, сурово сказал:
- Закрой-ка в столовую дверь. Есть к тебе, Василий мужской разговор...
В Ваське шевельнулось дурное предчувствие, однако дверь он прикрыл, дабы мужского разговора не услышала мать, гремящая на кухне немытой посудой. Когда он сел, отец закурил и, сделав пару глубоких затяжек в тягостном гнетущем молчании, резко спросил:
- Деньги из пиджака ты взял?
Васька, потупя взор и приготовясь к самому худшему, чуть слышно выдавил из себя:
- Я...
Отец, рывком понявшись с места, перегнулся через стол и влепил Васька звонкую оплеуху.
- Подлец! Вор и подлец!
От сильного удара васькина щека загорелась и тут же стала пунцово-красной. Ни разу в жизни отец не занимался рукоприкладством и никогда еще Ваську не бил. Воспитание его в основном контролировала мать, которая, будучи натурой восточной и экспрессивной, нередко давала сыну хорошую взбучку, что называется "на орехи". Мать Васька уважал и побаивался, отца - только уважал. Сейчас жгла не только боль удара, но и резкий, как хлопок бича, возглас отца, шедший, казалось из самых потаённых глубин его души. На минуту Ваське почудилось, что четыре панельные стены комнаты на тысячу голосов вторили отцу6 "Вор! Вор! Вор!!!" Ему стало до жути страшно. Страшно и стыдно.
- Скажи, чего тебе не хватает? - кипятился отец. - Слава Богу, дом - полная чаша! Ты - ни в чём не знаешь отказа и у тебя есть всё, или почти всё. Я, между прочим, в твоем возрасте, уже работал, в дом деньги приносил, а учиться приходилось по вечерам в свободное от работы время. Ты - дармоед, плюс еще и нечистоплотная личность! Кто бы мог подумать, что мой сын вырастет таким негодяем!
- Я не негодяй! - неожиданно твердым голосом возразил Васька.
- А кто же ты, если по отцовским карманам втихаря лазаешь? Ангел небесный? Херувим? Так прикажешь тебя звать-величать?
- Па... - Васька взглянул на отца жалостливыми полными слез глазами. Понимаешь, па... Нужно было. Ну, очень нужно!
- Очень, говоришь? - Алексей Николаевич нервно постукивал по столу пальцами. - И для чего-ж тебе деньги, архаровец, если не секрет?
- Понимаешь, па...
Тут Васька на одном дыхании и выложил отцу все свои сердечные тайны. Знал ведь, что поймет отец, промеж ними всегда согласие было.
Выслушав короткую васькину исповедь, отец пуще прежнего зачадил сигаретой и ненадолго задумался.
- Значит подружке на день рождения деньги понадобились? До того ли тебе сейчас, Василий? Десятый класс на носу, аттестат зрелости надо получать, а ты - подружек заводишь! Кончай школу, поступай, а там и подружками обзаводись! Слова тебе не скажу! Всему - своё время! Сейчас тебе заниматься надо!
- Опять душеспасительные беседы? - с иронией спросил Васька.
- Дурак! О твоём будущем пекусь, бестолочь, хоть ты того и не стоишь! А деньги больше, без моего на то разрешения, таскать не смей! Уши оборву! Понадобятся - спросишь! Если для дела, отказа не будет!
Отец встал из-за стола и усталой походкой направился в спальню. Возле самой двери он остановился и, полуобернувшись в сторону сына, добавил:
- Матери о нашем разговоре ничего не говори. Не расстраивай попусту... Если о чем спросит, скажи, что мол "чистил" я тебя за твой "ударный" труд на ниве просвещения. Понял?
- Угу! - Васька согласно кивнул головой.
На том и порешили. Васька перестал бандитствовать, наученный горьким опытом, отец - безотказно его субсидировал в меру разумного и жизнь текла всоим чередом.
Отношения Васьки с Мариной развивались стремительно. Их связывала не только взаимная тяга, но и общие интересы и стремления. Марина была одной из лучших учениц школы, правда и он был не из последних, но всё же девичья усидчивость и умение безотказно на протяжении многих часов просиживать над учебниками, давали сои плоды. В учебе Маринка блистала. Педагоги лелеяли надежду "вытянуть" ее на золотую медаль. По этому поводу Васька неоднократно мрачно пошучивал: "Выведут на медаль, или вывезут тебя, Мариш?" От этой шутки она начинала злиться, говорить ему колкости, но он, не обращая внимания, отпускал разные безобидные финты в адрес претендентки на высшую школьную награду.
- У тебя будет медаль! - уверенно говаривал Васька. - Твой "старик" эвон где!
"Старику", то есть маринкиному отцу, было всего 44 года и был он Главным инженером крупнейшего в городе нефтеперерабатывающего завода. Когда школе понадобилось оборудовать физический кабинет по последнему слову техники, завод на котором работал Виктор Павлович Храмов взял над школой шефство и преобразил не только физкаб, но и закатил за свой счет капитальный ремонт всей школы. Так что спустя два с половиной летних каникулярных месяца, школу было и не узнать.
Безусловно, что положение отца и его помощь сказывались на отношении учителей к дочери. Маринка считалась фигурой привилегированной, в любой миг вхожей в директорский кабинет и на короткой ноге общающейся со всеми преподавателями. По васькиному мнению, даже если бы Маринка училась вполсилы, прогуливала занятия и филонила, то все равно на оценках это наверное не отразилось бы. За ее спиной стоял сильный отец. Сильный своим положением в обществе, своими связями и, своими деньгами, в конце-концов. Родители Васьки поначалу пробовали удержать дома сына на привязи, но, убедившись, что тот упрям и своенравен, махнули на него рукой, правильно рассудив, что нет худа без добра, сынок, пожалуй, уже вырос из коротких штанишек, а первая любовь, что-ж... Она бывает у всех, пусть развлекается, тем более, что девочка из хорошей, порядочной и с головой обеспеченной семьи. Словом, они были не особенно-то против и гуляния продолжались.
Закончился девятый класс, за ним и десятый. Марина получила свою медаль, а Василий, основательно запустив за последние два года учебу, "схлопотал" одну тройку в аттестат зрелости по алгебре, хотя с математикой у него всю жизнь было хорошо. Просто не сложились отношения с педагогом, доходило аж до скандалов, когда отца настойчиво требовали в школу для разбора многочисленных инцидентов, а приходила - мать, что для Васьки было хуже всего, так как она с ним особо не церемонилась и лупила как сидорову козу без скидки на великовозрастность. Всякий раз после этих баталий Ваську сажали под домашний арест до ближайшего воскресенья, потому что в воскресенье удержать его в родных пенатах было практически невозможно. Несмотря ни на какие ухищрения домочадцев, он сбегал на свидания, заранее зная, что по возвращении домой его ждут весьма серьезные неприятности.
Лето после окончания школы выдалось жарким во всех отношениях. На дворе стояла несусветная жара, а тут еще "жаркая" пора абитуриентчества. Вместе с Мариной Васька подал заявление в АГУ** на факультет журналистики. Ей, как медалистке, для поступления, требовалось успешно сдать всего лишь один вступительный экзамен, Василию же с его злополучной тройкой по алгебре - все четыре. Профилирующим в тот памятный год было сочинение, и они попали на экзамене в один поток. На сочинение отводилось четыре часа. Васька "накатал" свое за полтора, проверил и, оставшись довольным своим творением, обернулся в сторону Маринки. Та сидела как на гвоздях и яростно сверкала ему своими изумрудными глазищами. Было ясно, что у нее что-то неладно и он знаком показал, что готов придти на помощь. Маринка сдвинула к краю пюпитра свой чистый экзаменнационный лист на котором красовались выведенные каллиграфическим подчерком ее номер варианта, фамилия с инициалами и злосчастная тема. Благодаря отменному зрению Васька увидел то, что ему требовалось, а именно - номер варианта, кинул взгляд на доску с выведенными на ней четырьмя темами и чуть заметно кивнул, давая понять, что ему всё ясно и он приступает к действию. Взяв у экзаменатора два двойных чистых листа с экзаменнационным штемпелем, Васька без особого труда в ускоренном темпе написал еще одно сочинение на заданную тему и, путем всевозможных ухищрений, сумел передать ей готовые черновики. Когда экзамен закончился они вместе со всеми вышли на улицу. Ярко светило солнце, с моря в лицо дул свежий летний ветерок.
- Ну, как? - осведомился Васька.
- Паршиво... - у Марины явно не было настроения. - Представляешь, у меня "шпор"*** было на восемьдесят тем и на мой вариант не попала ни одна! Настоящий закон подлости! Я - медалистка, мне сочинение надо было с отличием написать, иначе придется по всем экзаменам пройтись! Ты, конечно же, молодец, что помог, но твоя "вирша" на пятёрку вряд-ли потянет...
Он спорить не стал, но в душе за себя обиделся на её слова. А спустя три дня в квартире Борисовых раздался телефонный звонок. Захлёбываясь от волнения и счастья, Марина сообщила Ваське, что принята в университет вне конкурса и поблагодарила его за помощь. Затем трубка перешла к ее матери, которая тоже долго благодарила его за оказанное содействие и в заключение разговора попросила к телефону его отца. В процессе разговора, лицо отца всё больше и больше расплывалось в благодушной улыбке. Положив трубку на рычаг, он обернулся к сыну, весь сияя от удовольствия.
- А ты оказывается у нас - герой! Римма Михайловна говорит, что если бы не ты, то у ихней Марины были бы нешуточные проблемы. Ты что, сочинение за нее писал?
Василий вкратце изложил как всё было. Отец внимательно его выслушал, всемя от времени бормоча себе под нос нечто нечленораздельное, потом молча вытащил из кармана червонец*** и протянул его сыну.
- На, орёл! Заслужил! Сходите куда-нибудь, проветритесь, а то, глядишь, мозги перегреются!
Они встретились в университете у входа приемной комиссии. Первые васькины слова, обращенные к Марине, прозвучали так:
- А ты не верила...
- Чему? - удивилась она.
"Боже мой, - осознал про себя Васька. - Да она уж забыла всё!"
- Ну, что я сочинение с отличием сварганю.
- А, так ты об этом... Спасибо! Что бы я без тебя делала?! - Марина жеманно хихикнула, подхватила Ваську под руку, прильнула к нему горячи молодым телом так, что у того мурашки по коже забегали и заныло где-то внизу. - Идем-ка лучше заберём твой экзаменнационный лист!
Лист свой Борисов получил и узнал, что первый экзамен он выдержал с оценкой "хорошо".
"Всегда вот так! - с досадой подумал он. - Как для других - так "отлично", а как для себя, так только "хорошо"! Нет в жизни счастья!"
Наверное действительно счастье от него отвернулось, потому что, сдав все четыре экзамена с оценками "хорошо" и приплюсовав к их сумме свои аттестационные 4,5 балла, Васька явился домой сияющий, как начищенный медный грош и объявил матери:
- Всё! Есть 20,5 баллов! Я - студент! Уже три года подряд проходной балл - 20,5!
Однако судьбе было угодно распорядиться иначе... 25 августа, придя в приемную комиссию, Борисов не обнаружил своей фамилии в списке зачисленных на очное отделение. Он двадцать раз пробегал список глазами, но его фамилии не было. Наконец взгляд уловил небольшое объявление написанное цветной тушью. Оно гласило: "Факультет журналистики. Русский сектор. Очное отделение. Проходной балл - 21,5". Васька готов был рвать на себе волосы от досады, ком обиды подкатил к горлу и сжал его тяжким спазмом, слезы навернулись на глаза. Но что толку в слезах? Закон естественного (а может быть и неестественного, как знать?) отбора сработал. Его меч опустился и Васька оказался в числе невыживших.
Мрачный и подавленный плёлся он по коридорам университета, не слыша и не видя ничего и никого вокруг. Кто-то радовался, кто-то смеялся, кто-то, так же, как и он, понуро двигался в сторону окошка из которого производилась выдача документов неудачников. Когда Борисов подошел к злополучному окну и назвал свою фамилию, миловидная девушка долго копалась в папках и, так и не сыскав его дела, спросила:
- Вы что, последний экзамен не сдали?
- Нет, я все сдвл, - безразличным тоном ответил Васька.
- И как? - полюбопытствовала девушка.
Приняв ее вопрос за обычное женское любопытство, Васька раздражённо ответил:
- Как, как... Как надо, так и сдал! Четыре четвёрки! Все равно не прошел!
Нисколько не смутившись его резкостью, девушка продолжила свой допрос:
- Средний аттестационный балл?
Тут уж Борисов совсем озверел.
- Послушайте! - взорвался он. - Я вам русским языком говорю, что я не прошел! Вон там, - тут Васька ткнул пальцем через плечо куда-то в неопределенную сторону, где по его мнению находился злосчастный список без его фамилии, - написано: "проходной балл - 21,5"! А у меня - 20,5! Понимаете, 20,5?! Не прошел я! Верните мои документы!
Напряжение внутри него достигло предела, в голове стучали тысячи маленьких серебряных молоточков, глаза застилал туман, а по щекам непроизвольно потекли слёзы. Девушка с жалостью посмотрела на него, выдвинула ящик письменного стола за которым сидела, покопалась немного и наконец вытащила на свет божий какие-то списки сброшюрованные канцелярской скрепкой
- Подождите-ка, минуточку!
Тут она принялась изучать колонки с фамилиями. Ожидание оказалось недолгим, так как списки были составлены в алфавитном порядке.
- Борисов? Василий Алексеевич?
- Да-а-а! - почти взвыл Васька.
- Ну, так вот, Василий Алексеевич... Вы - приняты!
В первый момент ошарашенный абитуриент непонимающе таращил на нее выпученные глаза и, подобно только что вытащенной из воды рыбе, хватал воздух жадно раскрытым ртом. Наверное это выглядело очень комично, потому что девушка тихо засмеялась. Мгновение спустя, стресс прошел и Васька сипло спросил:
- Куда?
- Куда же еще, как ни на факультет журналистики?! Правда на заочное отделение. Кстати, говоря, эти списки тоже висят в приемной комиссии, вы просто внимания не обратили. В этом году у нас на вечернее отделение русский сектор не набирается, а на заочное - проходной 19,5. Вы набрали на балл больше, так что, поздравляю! Но если вы все же желаете забрать свои документы, ваше право, но это уже не ко мне. Я тут выдаю дела тем, кто последний экзамен провалил.
Так Борисов стал студентом и потянулись трудовые будни. Встречаться с Мариной было возможно только по субботним вечерам и воскресеньям, потому что днем она училась, а Васька - работал. По вечерам ему приходилось ходить на лекции, так как заочное отделение хоть и именовалось заочным, но было с вечерним посещением, а прогулы на первом курсе карались безжалостно...
...Развязка их отношений наступила быстро и неожиданно. Как-то, недели две, Васька не видел Марину, которая на его настойчивые звонки отвечала, что у нее нет времени, потому что на носу первая в ее жизни сессия и, чтобы не остаться без стипендии, она должна хорошо подготовиться к предстоящим экзаменам. Зная ее усидчивость, Васька не упорствовал и, поболтав о том о сём, с неохотой опускал на рычаг трубку. Под новый 1978-ой год, он вновь позвонил и пригласил Храмову провести новогоднюю ночь в тесной дружеской компании одноклассников. Однако, вновь последовал отказ, мотивированный сессией, что его чрезвычайно удивило.
- Ты что же, - почти выкрикнул он в телефонную трубку, - в новогоднюю ночь тоже будешь корпеть над талмудами? Хватит! Заучишься!
- Это моё дело! - непреклонно отвечал ему мягкий и родной маринин голос. - Васенька! Ну я же должна сессию с отличием сдать! У меня же "стипуха"**** "горит"!
- Нужна тебе эта "стипуха"! - парировал Васька. - Что, с голоду пухнешь?
- Дурачок! Дело не в деньгах, а в престиже! Я же - медалистка!
Покладистый Васька спорить и на этот раз не стал и праздновать Новый год отправился в школьную компанию один. Но настроения не было, все казалось скучным и пресным и, где-то около одинадцати часов ночи, ему пришла в голову спасительная мысль о том, что нет более резона томить себя, оставаясь с друзьями, а лучше будет отправиться домой и завалиться спать или спокойно посмотреть "Огонёк" по телеку.
Откланявшись, он вышел на улицу и неторопливо побрел в сторону своего дома, благо недалеко было. Неожиданно из-за угла вынырнула парочка, которая, идя под руку, бодрым шагом направлялась в ту же сторону, что и он. Вначале Васька не обратил на нее внимания, но потом, платье девушки показалось ему знакомым, а когда без умолку болтавшая пара попала в яркий луч света фонарного столба, то он тут же узнал в спутнице незнакомца Марину.
Мир перед глазами качнулся, в голове пронеслась круговерть мыслей, чувства обострились до предела. Он никак не мог собраться, сжать в кулак свою волю, оправиться от жестоко нанесённого ему удара.
- А я-то, дурак, поверил, что она - занимается! - зло прошептал он себе под нос. Впервые в жизни Ваську обуяла дикая слепая ревность.
Прибавив шагу, он нагнал их возле автобусной остановки. Обойдя слева Марину, Васька развернулся лицом к парочке и встал на их пути широко расставив ноги. Стараясь придать себе блатной вид, он вынул изо рта сигарету и, сплюнув сквозь зубы на тротуар, мрачно процедил:
- Привет, Крошка! Может быть ты нас познакомишь?
С секунду он наслаждался той гаммой чувств, которая пронеслась по ее лицу. Этакая смесь удивления и страха, вызванного неожиданностью его появления, заставила тонко затрепетать внутри его какую-то невидимую жилку-нерв, который приятно запел наполняя душу бальзамом удовлетворения. Она явно не ожидала увидеть его здесь в это время, ведь он все еще должен был встречать Новый год с друзьями. Но наслаждаться растерянностью подруги пришлось недолго. Мгновение спустя, Марина, взяв себя в руки, как ножом отрезала:
- Не здесь и не сейчас!
- Ну, зачем же откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?
Взгляд Борисова скользнул по сопернику. Парень был почти на голову ниже него и, как Ваське показалось в полутьме, даже немного ниже Марины. Худощавый, с темными вьющимися волосами, узкой грудной клеткой интеллигента, он молчал и только тонкие пальцы его нервно теребили пуговицу демисезонного полупальто, выдавая волнение. Васька глубокомысленно хмыкнул, распахнул куртку и принялся расстегивать на джинсах широкий офицерский ремень с металлической пряжкой.
"Ну, сейчас я тебе вмажу промеж глаз, курва непрошенная! Я тебе покажу, как с чужими девчонками по ночам шлындать!" - думал Борисов, вытягивая ремень из брючных петель и не торопясь наматывая его конец на правую руку.
Непроизвольно парень сделал шаг назад.
"Ага! Боится, стервоза! - обрадовался оскорблённый в своих лучших чувствах Василий. - Ничего! Поделом тебе! Толи еще сейчас будет!"
В этот момент к остановке подкатил автобус. Его двери распахнулись и выплеснули на тротуар весело галдящую толпу. Пришлось руку с ремнем завести за спину и перейти на пониженные тона.
- Значит времени у тебя нет? - он деланно усмехнулся. - Сессия с отличием "горит", да?
Марина молчала, дерзко вперив в него немигающий взгляд. Толпа их миновала и устремилась к стеклянными дверям метрополитена. Автобус дернулся с места и тут произошло непредвиденное. Схватив за руку новоявленного кавалера Маринка в два шага очутилась возле автобуса и втолкнула парня в еще открытую заднюю дверь. В тот же миг двери захлопнулись и, сверкнув пару раз огоньком поворотника, автобус скрылся за углом улицы. На остановке остались только он и она. Всё произошло настолько быстро, что Васька даже охнуть не успел. Бешенно сверкая глазами, он уставился на Маринку. Только сейчас он заметил в ее руках букетик красных гвоздик.
- От него? - задал он идиотский вопрос.
- А тебе-то что за дело?
- Да так... Просто гвоздики - цветочки кладбищенские!
Отравив, как ему показалось, последней фразой скромный подарок своего конкурента, Васька вдруг почувствовал, что гнев его куда-то исчез. Заправив на место ремень, он вытянул из букета одну гвоздичку.
- Теперь - чет! Точно на кладбище!
На душе стало легко, как будто ничего и не произошло, только в ней вдруг откуда-то появилась глухая непроницаемая пустота. Он окинул Марину мрачным взглядом и добавил:
- Всё, Крошка! Я - пас! Насильно мил не будешь!
Домой идти внезапно расхотелось и Васька твердым шагом не оборачиваясь направился в сторону "подземки". Перед тем, как скрыться за вертящимися стеклянными дверьми, он сломал гвоздичку между пальцев и швырнул ее возле мусорной урны.
Остаток новогодней ночи Васька провел бесцельно шатаясь по бакинскому бульвару с бутылкой жигулевского пива в руках...
...26 мая была отправка. Весь предыдущий день он провел в друзьями на Приморском бульваре в "Венеции", где они подцепили каких-то веселых девочек-десятиклассниц, отмечающих последний звонок, а с ним и счастливое завершение среднего образования. Придя поздно вечером домой, Василий удивленно вытаращился на два огромных букета алых роз стоящих в хрустальных вазах. Увидя его недоумение, мать пояснила:
- Это Марина принесла... А ты - мотался неизвестно где! Бедная девочка прождала тебя полдня, да и ушла, не попрощавшись! Дурак!
Васька промолчал, хотя, несмотря на "дурака", слова матери приятно щекотали его самолюбие и даже был такой миг, когда он собирался снять телефонную трубку и набрать шесть заветных знакомых цифр. Но порыв этот угас так же быстро, как и появился и на лице его воцарилось показное холодное безразличие. Всё так же молча он прошел в спальню и, громко хлопнув дверью, упал на кровать...
"И все же пришла! Не забыла, пришла..." - вертелась в мозгу мысль. И она успокаивала и умиротворяла. В тот момент он чувствовал себя победителем...
Конечно же Борисов не стал изливать перед "стариками" свою душу, а отделался от их назойливости ничего не значащими фразами, рассказал несколько свеженьких анекдотов из гражданской жизни, а когда они отправились спать, встал на тумбочку. Первый наряд оказался времяпрепровождением ни к чему не обязывающим. Слушая разноголосый храп прорезающий ночную тишь, он с теплом вспоминал о доме, а душевная рана его всё еще кровоточила...
* Четвертак (жарг.) - денежная купюра достоинством в 25 рублей образца 1961 года.
** АГУ (абр.) - Азербайджанский Государственный Университет им. С.М.Кирова (ныне БГУ - Бакинский Государственный Университет им. М.Э.Расул-заде.)
*** Червонец (жарг.) - денежная купюра достоинством в 10 рублей.
**** Стипуха (жарг.) - стипендия.
15. http://www.stihi.ru/2015/11/28/8682