На сцене, чуть покрытой блёсткой,
Мурашками глотая хлад,
Стоят дистрофики – берёзки,
На кастинг выстроившись в ряд.
Их ноги вязнут в снежной пене,
Их грудь и волосы дрожат,
От них совсем не видно тени,
А руки – вИслы, как вожжа.
Стоят рядком тихи и робки -
Самих смущает нагота,
На их ногах татуировки –
Осенней грязи чернота.
Сидит жюри компаньей братской
Перед объектом бытия:
Мороз, крутой, как Саша Градский,
С боков два Ветра… Ну и Я.
Как Аксакалы, как папаши
Решаем трезво, без потех,
Чьи ноги всех длинней и краше,
И чей скелет изящней всех.
Холодный Ветер – друг разбоя
На голых пасквили строчИт,
Мороз – в дебатах сам с собою,
А Южный Ветер – всё молчит.
Берёзок солнышко не греет,
Не греют сны, не греет блат,
Весь день в промозглостной аллее
Они поникшие стоят.
Но вот антракт покровом ночи,
Малявит смуглые цвета…
Подул вдруг Тёплый Ветер в очи,
И вмиг исчезла нагота!
Сквозняк прошёлся духом винным,
Напомнив летнее вчера,
А платья, белые, как иней,
Сошли на голые тела.
Вон те, смотри, как две невесты!
На этой – словно кружева!
А эта – облаком небесным
Во сне являлась мне вчера!
Тепло им стало, как малайцам!
Исчезла дрожь и жалкий вид.
Пожалуй, даже Слава Зайцев
Одобрил бы такой прикид!
Февральским днём под солнцем бурым,
Ведя с античным веком торг,
Они, как некие скульптуры
Являли нежность и восторг.
Но Ветер Северный – разбойник,
Явившись в полдень на фуршет,
Узрев нарядное раздолье,
Сказал решительное «Нет!»
- Мы ж голых их не доглядели!
Он закружился в высоте,
И снова юные модели
Стоят в исходной наготе…
…………………………………..
…………………………………..
А я смотрю на эти мощи
Вновь обнажившихся ветвей,
И дивный шелест белой рощи
Всплывает в памяти моей.
Сухое лето, трав томленье,
Берёзы, юная жена,
И Я – Восторг и Вдохновенье,
Когда она обнажена.