Время перестроечное было.
По селу со мной топтало стежку.
Той порой подруга предложила
взять котенка от элитной кошки.
Мне-то не существенная разница
в том, кто крыс пугает на подворье.
Поселилась дерзкая проказница
предъявлять права на территорию.
От породы матушки сиамской
киска сохранила лишь повадки.
В остальном, вплоть до поступков хамских
и до кончика проворной лапки,
вплоть до шерстки, по-простецки черной,
беленьких носков ''а ля стиляга'';
наглых глаз, естественно, зеленых,
уродилась истинной дворнягой.
Мстительной была и непокорной.
И до крайней степени упертой
Из постелей делала уборную.
По столам расхаживалась гордо.
Вся моя наличная скотина,
от собак и до рогатых в стойле,
содержалась в рамках дисциплины,
привыкая к жизни подневольной.
Я ходить по струнке не просила,
но и баловство не поощряла.
Для порядка, в меру дамской силы,
нрав своих животных укрощала.
Это же когтистое творение,
при своих тщедушных габаритах,
предпочло свободу поведения,
за которое бывала часто бита.
Но в долгу сама не оставалось:
поцарапает , иль молча клык заточит.
иль котов в количестве немалом
соберет под окна темной ночью.
При наглядных этих беспределах
и естественном напряге моих нервов,
утешало, как она умело
крыс брала всех рангов и размеров.
Уж охотница, ни дать, ни взять, от Бога.
На таких и спрос...пусть нравом хуже.
Но зато упорно и помногу
истребляла птиц, мышей, лягушек.
Что сама не съест-отдаст другому.
гладеньких котят накормит ловко.
Мне трофей, что от удушья в коме,
принесет, коварная чертовка.
На ее охотничьих угодьях
жаба лишний раз боялась квакнуть.
Вякнешь тут, коль на отлов, как сводня,
провоцировала умную собаку...
Из взамновыгодных симпатий
складывались, в целом, интересы;
без учета взглядов шкурных братьев
на происходящие процессы.
И когда пришла пора разлуки
с домиком в деревне и скотиной,
кошку отдала в другие руки.
иль, точней, на произвол судьбины.
В зиму сердобольная соседка
приютила у себя бродягу.
Вырывалась я в деревню редко.
С курса все сбивали передряги.
Но при случае, иль при тоске особой,
для побывки время выбирала.
Кошка ненавязчивой особой
скромно в стороне меня встречала.
Пристально в глаза мои посмотрит.
Знать, обиду затаила киска.
Мне-то что? Жива-здорова вроде,
пусть к себе не подпускает близко,
но отведать рыбки соизволит,
лакомства втихушку потаскает...
Признаков тоски иль скрытой боли
кажется, пока не проявляет...
И соседка животине рада:
при котах - засонях и обжорах -
прижилась работница,что надо,
без изъянов, лени и укора.
Даже нравом в точку угодила:
и умна, и льстива, и опрятна...
Словом, бабка кошку полюбила
основательно и безоглядно.
Жизнь катила волны по теченью
в силу возраста, изгибов или прыти,
хороня по омутам забвенья
ореолы памятных событий.
Как-то при очередном своем визите
я была удивлена немало,
когда на терассе приоткрытой
бывшую питомицу застала.
Вид у кошки был такой плачевный,
что невольно сердце защемило.
Но, в глаза взглянув довольно смело
гостья улизнуть не поспешила.
Напросилась, пусть была не звана,
на кусочек ливерной колбаски.
Есть не стала, хоть пыталась рьяно.
Только подавилась массой вязкой.
Кашляла надрывно, долго, сухо.
Видно, донимал и раньше кашель...
Приросло к спине пустое брюхо.
Гной в глазах... Ни гонора, ни блажи,
не осталось от былой гордячки:
лишь покорность, и худое тело,
и мольба немая сквозь болячки...
Что ж ты, горемычная, хотела?
Осторожность явственно претила
в комнаты пускать больную кошку;
я ей на терассе постелила,
внешность окультурила немножко.
Коль пришла, могу приветить скромно.
Ночи теплые, а днем не будет душно.
В уголке за газовым баллоном
гостья улеглась весьма послушно.
Позже мне соседка рассказала,
отчего любимица хиреет:
''Год тому назад в капкан попала.
Ребра - в щепки...С той поры болеет...
Отживает, видимо, трудяга.
И к углу не тянется другому.
Как ни ублажай, сильна в ней тяга
к стенам своего родного дома.
Не гони, исполни ее волю.
А потом я трупик закопаю...''
Словно в рану, мелкой жгучей солью
те слова соседкины упали.
Отпуск длинный, но и дел хватало.
Только чем бы я не занималась,
кошка с глаз долой не отпускала,
все поближе быть ко мне старалась.
Силилась почаще приластиться,
помурлыкать с кашлем вперемежку.
Знать, по-доброму пришла проститься
перед расставаньем неизбежным.
Даже кратковременной разлуки
выносить теперь уж не хотела,
под ноги бросая не от скуки
тихо отмирающее тело.
Чуя час кончины скороспелой,
глубоко прочувствовав оплошность,
выражала часто и умело
преданность, заглушеную в прошлом.
Да, она испытывала счастье
вымурлыкивая с искренней истомой
обретенную причастность, как причастие,
к дворику, ко мне и к стенам дома.
Я когда-то в ней не усмотрела
глубину созвучных мне понятий.
Божья тварь живет в своих пределах.
Мыслимо ль на чувства притязать ей?
Кошка сдохла, я ее зарыла
на осиротевшем огороде.
Но волной вины тогда накрыло...
Хоть и, в сущности, не виновата вроде.