Александров

 

  Александрова  зарезали в 1993 году. Он работал в ресторане на проспекте Кирова вышибалой. У него был младший брат и пьющие родители. Кто-то его там пырнул и он умер на круглой лавочке в центре пешеходного проспекта в те времена, когда это никого не удивляло. Тем более, что это был Александров.
  «Не АлексАндров, а АлександрОв!»  Его фамилия  много лет стояла первой в классном журнале.  В восьмом классе, в четвёртой четверти, он зашёл в учительскую, взял журнал и сжёг его за школой. Его хотели исключить, но дали доучиться. В седьмом классе на перемене он начал бросать стулья из кабинета географии на третьем этаже в окно,  выходящее в парк. Ему успели подать штук десять. Так, ни с того, ни с сего. Его хотели исключить… Мальчишки потом чинили стулья на уроках труда в мастерской.

  Он у меня списывал алгебру, сидел впереди меня и мы решали один вариант.  Перед контрольной всегда спрашивал - Всё в силе? Я кивала.  И ждала, не переворачивала страницу, пока он не скопирует. Говорил, что я его лучший друг. На алгебре. У него не было постоянных друзей.
  На уроке литературы мы читали по абзацам какой-то классический текст. Трое или четверо пробубнили свои куски, гул в классе нарастал, как всегда бывает во время скучных самопрочтений.
- Александров! – неожиданно закричала Нина Фёдоровна! – Ну-ка читай дальше.
В таких случаях, а именно если не попадаешь в точное место, где остановился предыдущий чтец, получаешь «два», не дочитав до первой запятой.  Александров прочёл целую страницу, все слушали. Нина Фёдоровна всплеснула руками:
- Вот что тут скажешь, умеет человек с выражением читать.  – И сдержанно добавила – Пять.

- Мра-азь!!! - орала учительница музыки, выгоняя его из класса.
Учительница музыки постоянно посылала Александрова в начале урока за баяном.

  В шестом мы ставили «Авдотью Рязаночку». Он играл кузнеца.  Выступали на «большой сцене» клуба имени Карла Либкнехта, где у нас время от времени проходили мероприятия.  И практически в самом начале спутались со словами, что-то забыли, что-то повторили не так. Повисла угрожающая заминка… Тогда Александров взял пустую кружку со стола, из которой до того Гость пил «квас», «отхлебнул», вытер «усы» и «бороду» и сказал: «Хорош квасок, хозяюшки, но надо бы и об деле поговорить». Этого не было в сценарии. Дальше всё прошло как по маслу.
  Что такое сериалы, мы узнали от Александрова. Он рассказывал нам их каждый раз, когда учитель выходил из класса.
- Итак, приходит Вова к Оле…
Это про наших одноклассников первого плана. У него было наготове бесконечное количество сюжетов про их жизнь – пошлые комедийные истории из цикла «влюблённые дома, на работе, в ресторане…» Все слушали и хихикали.

 Все жили в одной стороне от школы, а я – в другой. Девчонки спрятали у Александрова портфель, потому что как всегда он «дурак, скотина   и  просто достал»  В раздевалке он щипал  девчонок за задницы. Я его один раз чуть не пришибла каким-то бруском с гвоздями, часть оборудования для наглядных материалов. Он сказал, что я дикая и отстал. А тогда, с портфелем, он дождался, когда мы разойдёмся по домам. Я шла в своём направлении одна сквериком зимой в темноте. Он выскочил внезапно и прижал меня к дереву. Где портфель? – Не скажу! Где портфель? – Не скажу! Да я и не знала. Шапка у меня была с опушкой вокруг лица, он ударил ладонями с двух сторон по опушке. А мне не больно! - Конечно, по мягкой шапочке. Замахнулся кулаком и не стал бить. Сказал: «Ну беги, беги, жалуйся.  Завтра папа в школу придёт…»  Иди вон! – закричала я ему вдогонку и заплакала.  А знаете почему? Обидно, что он так про меня подумал.  Даже оскорбительно тогда показалось.

 Я была у него дома, когда нам велели с отстающими заниматься, а в школе кабинетов не нашлось. Он позвал к себе всю толпу, бегал, усаживал, растапливал печку.
 Ещё один раз меня посылали, когда он генеральную репетицию проспал.

  В булочной у Магистрали продавали самый вкусный хлеб по 30 копеек.  Туда приезжали даже с других концов города и ждали, когда привезут. С этим хлебом ходили в гости.
В булочной я услышала:
- Эй ты, новенькая!  Ты что, тут живёшь?
- Нет, я у телецентра живу, я за хлебом пришла.
- А-а,  ясно. А я здесь, в Первомайском посёлке. Вот, тоже хлеба купил. – Александров отломил от буханки горбушку и с удовольствием начал уплетать. Но вдруг отломил ещё и протянул мне – Хочешь?
- А меня мама убьёт, если я так сделаю – сказала я, наслаждаясь хрустящей коркой.
- Пошли,  нам немного по пути. Хочешь, покажу, где я живу?
Мы шли по Второй Садовой улице и болтали.
- Представляешь, если бы этот дом был невидимый?
Двухэтажный дом с красной штукатуркой в ряду одноэтажных деревянных собратьев  невидимым представить было сложно, но я постаралась
-  Я бы тогда шёл-шёл такой – он изобразил, как он вприпрыжку приближается к дому – и бамс!
Александров упал навзничь и лежал, потирая «ушибленный лоб» и скосив глаза к носу.
- Чёго смеёшься? Больно же – обиженно ворчал он, отряхиваясь.
Я хохотала ещё больше.
- Я вот в этом проезде живу, в самом конце, у больницы, идём, посмотришь. - Он показал мне дом с зелёными воротами – Приходи гулять.

  Два первых класса я проучилась в новой современной школе, а в третьем мы переехали и я пришла в Институт благородных девиц. Бывший, конечно же.  Парты в классе были старые, цельные со скамьями и столы под уклон.  Их красили, видимо, столько раз, что капли краски свисали как сталактиты. Одним из развлечений было их отламывание во время скучных уроков. А в выемках для ручек и чернильницы краски скопилось столько, что она напоминала  густое озеро с рябью на поверхности. Если ковырнуть, то можно получить мягкие, как пластилин, комочки.  Можно из них что-то слепить, а можно просто испачкать кого-нибудь из шалости.  Лестница в школе была старая, с коваными перилами и стоптанными до полного слияния в некоторых местах ступенями. Учителя спускались по ним боком, прижимая к груди журнал, чтобы видеть, куда ставить туфельку. 
Новенькой оказалась не только я, но и учительница. Та, что учила класс два года, вышла на пенсию.  Новенькая учительница представилась и открыла журнал:
- АлексАндров!
- АлександрОв! – раздался в ответ наглый пацанский голос, с вызовом напирая на ударное "о".
Его звали Сергей.