ЧЕТЫРЕ ХОККУ
Сразу два солнца взошло,
Серых, раскосых, русалочьих.
Что за рассвет небывалый…
+ + +
Больше любить невозможно.
Но можно – светлее.
Без бурь, ураганов и каторги…
+ + +
Младенец в парке осеннем.
Закат… Рассвет…
Желтый лист и подснежник.
+ + +
Заснувшая – вылитый Будда.
Полуулыбка. Покой.
Акварельно-нежные веки не дрогнут.
ОБИДНО
Что за насмешка,
что за небесное издевательство –
зрелой душе обитать в недавно рожденном теле?
В тельце. В личиночке бледно-розовой, ножкой сучащей, орущей…
«Ну, что ж ты кричишь? – укоряет усталая мама. –
Сытый. Сухой. В свежем памперсе, с погремушкой...»
А потому и кричит, что обидно. Несправедливо.
Ему бы – диспут о философии Кьеркегора,
или краски – схватить уходящую осень.
Или Галича под гитару.
А ему: «Ути, маленький…»
КАТИНОЙ МАМЕ
Лучик света щекотный, стишок про ладушки, нота «фа», кокон сказки –
чудо в теплой младенческой плоти, чудушко – не вдохновляет тебя
ни на стихи, ни на сказки, ни даже на вышивку. Жаль…
Но не вечер еще.
Вот стукнет Катенку три годика (долбанет по макушке),
и забормочет она, залепечет, творя свои сказки…
И ты вслед за ней забормочешь. Заразившись, зажегшись.
Проснувшись…
На это надежда моя.