О, лес, прими мой пленный дух! Мне жизни нет и нет дороги,
утрачиваю взгляд и слух, меня не слушаются ноги...
О, моя добрая метель, я расстилаю покрывалом
под снежную твою свирель костёр волос в сугробе талом.
Неправда, есть ещё огонь, но белый, сотканный из смерти,
он прожигает лоб, ладонь в жестокой томной круговерти.
В очарованье жемчугов душа восстала вдохновенно,
в игре мятущихся снегов я замерзала постепенно.
О, безысходности тоска, поправшая любовь навеки,
ты сокрушительно близка... Смежаются устало веки.
Как трудно в этой тишине бороться с полчищами бесов!
Как холодно и больно мне в пугающем безмолвье леса.
Несвоевременно скорбя о тайне жизни уходящей,
я ненавидела себя, впервые помощи просящей.
И в небеса взлетел укор, в кровавой багровея мести.
Нет, с Богом бесполезен спор, - погибну, знать, на этом месте...
Сопротивляться не могла я обстоятельствам фатальным
и, трепеща, сожгла дотла надежды луч в снегу хрустальном.
В глазах метель узоры вяжет. На свой благоговейный лад
о моей гибели расскажет пустынный, жгучий, снежный ад!
И вот в каком-то помраченье, в преддверье страшного конца,
я вижу хищных глаз свеченье почти у моего лица.
Глаза сверкают адским светом, в сердцах - насилья алчный гнев.
То были волки: рядом где-то рычанье слышу, побледнев.
Вот из последних сил вставая, и падая на снег опять,
приблизилась я к волчьей стае и стала ясно понимать
язык волков, движенья, позы; осмысленный и громкий вой,
то страсти полный, то угрозы. Наверно, не уйти живой!
Что под покровом Майи скрыто - так то язык зверей и птиц.
Моей душою не забыто ученье тайное волхвиц;
с бессмертной памяти волнами, раз всколыхнувшись, не даёт
утратить связь с природой, снами... Наитие во мне живёт!
Волчица, что чернее ночи, хвостом виляет, рядом с ней
стоит вожак, прищурив очи всезнающие, пастью снег
он ловит, в дивном изобилье кружащий с неба, словно пух.
И я забыла про бессилье, мгновенно превратившись в слух.
Шагнув, ко мне, волчица взвыла, в её глазах горел вопрос.
И я, как статуя, застыла, а волчий голос произнёс:
- Ах, Синтрапель, как провиденье нещадно прятало тебя!
- О, нет! - сказала я в смятенье, - не Синтрапель, - Марьяна я.
- Все искры мудрости чудесной в твои бездонные глаза
слетались с выси поднебесной, а светозарная гроза
в гневливых молниях, в алмазах дождей тропических, твоим
орудием была и гласом, что беспощадностью томим!
В муслиновой прозрачной ткани, нежна как роза и легка,
в алмазно-радужном тумане ты возносилась в облака!
Семейства тигров саблезубых, мустангов и пещерных львов
тебе служили и от грубых твой мир избавили врагов.
Певица тонких струн познанья, любви и мудрости святой!
В знак благородного страданья наделена ты красотой!
А мы остались неизменно служить и в солнце, и в метель
одной тебе самозабвенно! Ты не Марьяна - Синтрапель!
Загадочный, пещерный век! О, времена могучей силы,
где первобытный человек сильнее был любой гориллы!
Свиреп, звероподобен, дик, он управлялся лишь богами, -
их лучезарный плотский лик он созерцал под облаками.
В ревуще-стонущем огне всесокрушающего вида
неслись по небу, как во сне, то Артемида, то Киприда...
Они могли бесшумно плыть, как будто облака-туманы,
и раствориться... Но как быть? - Туманы пахли, как капканы!
В плену безумствующих грёз, прося у Господа прощенья,
я не поверила всерьёз волчице. Вой неодобренья:
- Строптивая! Ты - дочь Авроры, богини Утренней Зари!
Ах, что дадут мне эти споры? Но волк рычит: - Глаза протри!
Мир внеземных цивилизаций могуществом захватит дух,
для всех времён, всех рас и наций - навеки тайна. Глаз и слух
дивятся в скудном вображенье прекрасным «чарам волшебства»,
где мудрости приобретенье - знак Высшей Власти торжества!
Затерян в далях неизвестных Златого века дивный след, -
«богов» великих и прелестных, «богинь», каких не видел свет,
стирает с памяти сиянье дней прошлых жемчугом зимы.
Хранит ещё бытописанье о них могучий сфинкс и мы.
Забыв про колющий мороз, свою смертельную усталость,
в плаще растрёпанных волос я встала, горько рассмеялась...
...С тех пор я стала жить в лесу, и волки верно мне служили,
и думала, что крест несу в непостижимой, странной были.
Как безмятежный, сладкий сон, бесценный дар Святой Природы,
как дней летящих фаэтон, я пронесу тот сон сквозь годы.
Зимы слепящая метель теперь не жалила мне руки,
а ткала мягкую постель, и отступили смерти муки...
* * *
...Как звонко пели родники, к весенним стаям устремляясь!
Тюльпаны, маки, васильки благоухали; обновляясь,
деревья подгоняли сок, на свежесть листьев уповая,
а лес торжествовал, как мог, в воде искрящей утопая.
Олени, белки, соловьи в узоре мягкой светотени
мне тайны ведали свои без страха, в полном упоенье.
Как поздно поняла тогда, что гонятся за чушью люди,
не постигая и следа От подлинной и Вечной Сути!
О, волн свинцовое круженье и серебристых крыльев звон
безумных ветров, отраженье цепей созвездья Орион
в зеркальной глади рек вечерних, преображение листов,
как изумрудные свеченья с гармонией волшебных снов!
И гневный рокот водопада, и лучезарная волна
Играют радугой, услада цветущей дали: как полна
она причудливых видений, и даже маленький цветок
таится эльфом в мрачной тени, скрывая каждый лепесток.
Любовь и Вера до конца, что наполняют жизни смыслом,
не бьют в иссохшие сердца ключом божественным, лучистым.
Тот ключ дарует жизнь и свет, он в суете второстепенный:
куском из плоти много лет томится дух забытый, пленный.
Пребудет Истина во всём, искрясь и умиротворяя,
в величье благостном своём; лучом пьянящим озаряя,
ослепшие от слёз глаза над безвозвратною утратой
вдруг прояснит, и бирюза небес откроется наградой.
О, неизменная любовь Творца и таинства Вселенной!
Чрез очи Духа вижу вновь и понимаю вдохновенно,
что это утро и река, и нежных бабочек беспечность,
и стаи птиц, и облака - Единой Сути бесконечность!