Из Акапулько вышедший фрегат
Форштевнем пенил воды океана
В каюте капитан пил шоколад,
По вантам прыгая, металась обезьяна.
Матрос на баке вспоминал свою жену,
Сбежавшую к какому-то пьянчуге,
Плюя на палубу тягучую слюну,
Грозился их зарезать на досуге.
С ним рядом кок – мошенник и пират,
Задумался, собрав на лбу морщины,
Чем отразить тяжелый аромат
Червивой и протухшей солонины?
Жгло Солнце палубу и ветер ослабел,
И парус, обессиленный покоем,
Давно тяжелым пологом висел
Над вахтенным, измученным цингою.
Три месяца как в море был фрегат,
Три месяца как им ветра играли,
То на восход несли, то на закат,
И занесли в неведомые дали.
Он сбился с курса много дней назад,
Когда, подхвачен страшным ураганом,
Был унесен, казалось в самый ад,
И много дней окутан был туманом.
Три месяца скрывая берега,
Великий Океан стоял на страже,
Тела людей слабели и цинга
Свалила половину экипажа.
Уже давно как дикое зверье
В звенящих вантах злые ветры выли,
То оборвав их вечное нытье,
На Тихий Океан ложились штили.
И засыпал Великий Океан,
А Солнца зрак мутнел и расширялся,
И раскаленный солнечный туман,
Как страшный суд на палубу спускался.
Уже кончалась пресная вода,
Но не было предела океану,
Вот курицу, зарезав, как жида,
Последнюю сварили капитану.
Все утомились и корабль устал,
Открылась течь, грозил конец походу,
Ужель конец!? - но юнга уверял,
Что стаю птиц он видел на восходе.
Вот день прошел, но не было земли,
И трое басков – каторжное племя,
На пушку юнгу силой завалив,
Как в женщину в него излили семя.
А через час, едва над малолеткой
Лишь надругались баскские скоты,
Птиц увидали все и увидали ветки
Плывущие в воде и странные цветы.
Тогда и капитану стало ясно,
Как и последнему упрямцу корабля,
Что юношу обидели напрасно
И впереди какая-то земля.
Когда же кок от радости завыл,
Увидев первым землю на востоке,
То капитан в дублонах оценил
И пострадавший зад, и очи кока.
Вот остров появился из глубин,
На брег песчаный море набегало,
Но прежде, взор нервируя мужчин,
Перед барьерным рифом закипало.
Пришлось распутать якорный канат,
И ждать прилива, чтоб уже на лодках,
Преодолев опасности преград,
Ступить на сушу в просоленных шмотках.
И вышла, верно, славная картина,
Когда как покоритель новых стран,
И прежде всех, ступил в согласьи с чином
На дикий берег важный капитан.
Он остров объявил владеньем трона,
Затем воткнул испанский флаг в песок,
И это значило – испанская корона
Очередной захавала кусок.
Движеньем этим троглодиты, антиподы,
Вся эта неизвестная земля,
Ее животные, растения и воды
Владеньем становились короля.
И вот уже молитвами попа
Событье это щедро освятилось…
Вдруг, новых подданных безбожная толпа
Из леса пред испанцами явилась.
Был вид их дик, раскрашен и свиреп
И моряки изрядно приуныли:
Не превратился б остров в общий склеп?
И фитили мушкетов запалили.
Но капитан, едва отслушав мессу,
Велел по этим бедным дикарям,
Чтоб ознакомить их с культурой и прогрессом,
Залп из мушкетов сделать морякам.
Что было делать? Верные присяге
К мушкетам приложились моряки
И дали залп по голым бедолагам,
И чьи-то продырявили башки.
Свинцовые плоды от просвященья
Хоть были и округлы и малы.
Но для ума и для пищеваренья
Они туземцам были тяжелы.
Кто получил их навзничь повалился,
Другие же, проворней робких птиц,
Метнулись в лес, а кто-то изумился
Узрев богов и пал пред ними ниц.
Так просвещенный сын Эстремадуры,
С пытливым, проницательным умом,
Впервые блага западной культуры
Привнес на остров под ружейный гром.