Обложили меня, обложили,
по науке, в берлоге зимой,
как же суки противно блажи'ли,
кобелей закрывая собой.
И скорее всего, что не знали,
я хозяин здесь - мой это лес
и в охоту, как в прятки играли,
чтоб попробовать деликатес.
Я к ним вылез - ну, здравствуйте звери,
а охотник-то, нынче не тот,
он в рогатину больше не верит,
он теперь бережёт свой живот.
Он теперь при деньгах и оружье,
если можно бы - взял пулемёт,
чтоб стрелять от бедра, полукружьем,
в тех, кого свора псов им найдёт.
Время было – рассказывал прадед,
на медведя ходили с ножом,
а теперь на хмельном променаде,
упивались своим куражом.
Медвежатины им захотелось,
чтобы гимны про доблесть слагать?
Рассказать своим жёнам про смелость,
проминая при этом кровать…?
Я собак раскидал, как игрушки,
перебил, словно спички, хребты
и скулили они, как старушки,
поджимая от страха хвосты.
Нет, конечно, меня не простили,
с трёх сторон били пулей в упор,
они думали, что опустили,
мол, хозяина леса… Да, вздор…
Я прошёлся по тем, кто стреляли,
я их рвал и рубил, как топор,
не до смерти, а чтоб покричали
и познали тщеславья позор.
Три охотника, егерь и свора,
вмиг машину смогли отыскать…
Хорошо, что в лесу нет заборов,
по которым бы стали скакать.
Что ж, пора мне в берлогу вернуться,
в теле лишнего столько свинца,
мне бы только весною проснуться
и в себе ощутить вновь бойца.
Продырявили грудь мне дуплетом,
льётся кровь…, что ж, излишек спущу…
Жаль, что я медвежат этим летом,
спелой ягодой не угощу…