Стоял на редкость дождливый сентябрь. И ректор литфака решил всех поголовно отправить в колхоз, спасать загнивающую картошку. Недовольных не было, лишь бы не учиться. И эта поездка в подшефные Субботники стала очередным продлением летних каникул.
В этот раз всем раздали защитную стройотрядовскую форму. Вике она очень шла. Да ещё двоюродный братец по отцу Васька подарил ей широкий офицерский ремень с двумя рядами клёпаных дырочек – блеск!
Перед отъездом она решительно обрезала косы. Сначала одну, правую… Ножницы совсем не слушались. Но, в конце концов, оставшаяся часть косы пружинисто расплелась, и золотисто-русые пряди тяжело упали на плечо. Теперь из зеркала на Вику смотрело некое двуликое существо… Справа – взрослая девушка, почти осознающая себя женщиной, а слева – всё ещё лупоглазенькая школьница с тугой закорюченной косичкой. – Художники! Вот что надо рисовать! Такая тема… Если бы умела, сама б… – на секунду пронеслось в её разгорячённом сознании, – надо Владу подсказать, он, кажется, художку заканчивает, вот ему и дипломная… – и она тут же принялась деловито «отпиливать» и другую косу.
– Красота неописуемая! – всплеснула руками мама. – Смотри, берегись! Мало ли проходимцев вокруг шляется…
В Субботниках девчонок разместили в брошенной избе, на деревянных полатях, покрытых набитыми соломой матрацами. Пара вёдер для воды. Плитка. Чайник. Телевизор, показывающий только две программы. Вот и весь скарб.
В первый же вечер к крыльцу подкатили пьяные в хлам механизаторы. Матерясь по чёрному, они всячески пытались выманить девчонок наружу, но те, забаррикадировавшись чем попало, попрятались по углам как мыши. Тогда незваные гости обмотали крыльцо хибары тросом и стали дёргать трактором. Визг поднялся неимоверный. Рама одного из окон выпала, и оттуда выпрыгнула Катька Нефёдова, самая бедовая из всех, её послали за подмогой. Вскоре она привела бригаду шабашников, заезжих грузин, строивших в селе коровник. Те быстро раскидали уже плохо стоящих на ногах нападающих, а потом по праву победителей пригласили студенток на танцы.
Пятеро из них были уже в возрасте, двое явно женатых, и лишь один – ну, совсем молоденький, высокий, в светлых брюках и белой глаженой рубашке. Тёмные брови его походили на изогнутые в полёте крылья ласточки, а радужки глаз чернели, как полночные агаты, обрамлённые почти голубыми белками. В общем – красавец, ахали девчонки. Особенно поражала улыбка, по-детски искренняя, удивлённо-восхищённая. Будто он девчонок сроду не видел!
На танцах он сразу выделил Вику. Пригласил. Представился:
– Виктори.
– Виктор? – переспросила она.
– Нэт, Виктори.
– Надо же, – усмехнулась девушка, – а я Виктория, Вика. Странно… Наверное это – судьба.
– Да, – широко улыбнулся он, – судба, это – навсэгда.
Её вдруг почему-то напугало это «навсэгда», не хотелось никакой кабалы, пусть даже сладкой. Впереди была целая жизнь! Столько всего…
Вику удивило, что этот Виктори неплохо танцевал. Остальные представители мужского пола: и грузины, и тройка механизаторов, просто, сидя, разглядывали танцующих. Половина девчонок сразу ушла. Другая с кислыми физиономиями вернулась чуть позже. Больше студентки на танцы не ходили. Телевизор и семечки – вот и все вечерние развлечения.
Когда эти первые и последние горе-танцы, наконец, закончились, Виктори, конечно же, пошёл провожать Вику. На что задержавшаяся, видимо в качестве охраны, Нефёдова, заглянув Вике в лицо, яростно крутнула у виска пальцем, намекая, что у кого-то тут не все дома… И что она, скорее всего, знает, у кого именно! Девчонки, даже после счастливого спасения, всё ещё продолжали демонстративно чураться грузин. Комплекс. А у Вики такого комплекса не было, потому что сестра её мамы была замужем именно за грузином, главврачом кисловодского санатория. И Вика частенько ездила туда в гости к двоюродным брату и сестре.
Нельзя сказать, что она влюбилась в Виктори, он просто нравился ей своей необычностью и почти ангельским, как ей казалось, характером. Да и не сидеть же все вечера дома?.. Вот только объясняться с ним было трудно, русского он совсем не знал. Так… пару десятков слов, да и те корявил неимоверно.
На следующий вечер, старательно отмывшись после картофельных трудов, она пошла на свидание. По сути, оно было у неё первым. Не считать же свиданиями встречи с однокурсниками в кафешках.
Было ещё светло, но нескончаемо лил всё тот же серый занудный дождь. Пришлось облачиться в относительно тёплую стройотрядовскую форму с тем самым замечательным ремнём. Виктори внимательно оглядел её, словно привыкая, и вдруг осторожно ткнул пальцем в пряжку: – Папэн сторыж?
– Ага – улыбнулась она, – только не папин, а брата.
– Тэперь я – твоя сторыж!
И, правда. Не прошло и трёх дней, как это подтвердилось. В обед девчонкам подвезли с фермы бидон молока. Конюх выпряг белую низкорослую лошадь с длинными, такими же белыми ресницами, видимо решил сводить на водопой.
– Снежинка… – погладила её по вытянутой пятнистой морде Вика, – девочка…
– Не девочка, а – мерин! – ухмыльнулся кривоногий конопатый конюх, отсвечивая пятаком лысого загорелого затылка, – хочешь прокатиться?
– Всегда мечтала.
– Тогда лезь!
Вика вскарабкалась на перила крыльца и оттуда уже на мерина:
– Только вы не отпускайте, а то вдруг понесёт!
Конюх расплылся в пошловатой улыбочке:
– Не того боишься, девонька…
На виду у всего села, он под уздцы провёл коня с сидящей на нём Викой прямиком в посадки высокой, ещё не скошенной кукурузы, а потом, как королеву, доставил обратно. И всё бы ничего… Но в обед в столовую влетела разъярённая жена конюха, схватила с плиты ковшик с кипятком и кинулась к Вике:
– Это ты, стерва, моего мужа в кукурузу таскала?..
Вика едва успела прикрыть лицо, как между ними вклинился Виктори. Он локтем ударил по ковшу, и весь кипяток достался его полу расстёгнутой куртке. Оказывается, он постоянно наблюдал за Викой с крыши коровника, и сразу сообразил, зачем жена конюха, как оглашенная, несётся в столовку.
– Нэ тронь! Она – мой.
Теперь они гуляли по селу, уже не прячась. Но он всё равно водил её только за ручку, как маленькую, отчего местные старушки стали относиться к этой паре ещё более уважительно.
– Странно… – думала Вика. Наши ребята не такие. Уже давно бы отбиваться пришлось…
Вике с картофельного поля тоже была видна жёлтая кепка Виктори, вот уже третий день восседавшего с топором на коньке ещё не покрытой крыши. Когда копалка проходила новую грядку, и девушки, подхватив вёдра, перебирались на свежевспаханный участок, голова в этой кепке тут же поворачивалась, как подсолнух за солнышком.
– Как коршун следит… – хихикала Нефёдова.
– Забирай выше, как горный орёл! – вторил ей, присевший перекусить тракторист.
– Вика – мой невест! – вскоре объявил Виктори своим. И те сразу же стали с ней здороваться.
Катька Нефёдова разведала у поварих, что отца у Виктори нет, разбился в аварии, мама учительница. Живут они в Гори. Виктори работает водителем троллейбуса и ещё преподаёт грузинские народные танцы в доме культуры. А сюда он приехал просто на машину заработать, дальний родственник с собой позвал.
– Ах ты, Господи, ещё и интеллигент… – хмыкнула староста, Ольга Борисенко, – а мы боялись…
Три недели пролетело незаметно.
– У… – завыли студентки, – опять учёба!
– В последнее воскресенье пребывания в Субботниках Виктори и Вика одновременно оказались дежурными по столовой. Бабки поварихи поглядывали на них с весёлой лукавинкой:
– Ребятки, вы такая красивая пара. Оставайтесь. Мы вас в сельсовете распишем. А работа для вас всегда найдётся, у нас молодёжь на вес золота!
– Нет, я уж лучше брошу институт, и к Виктори кондуктором устроюсь… – неожиданно вслух размечталась Вика. Учиться в «педе» ей совсем не хотелось, просто других институтов в городе не было.
– Нэт! – Вдруг пристукнул по столу Виктори. – Я уже Мамэ писала. Нэвеста должен быть диплом!
Вика как-то сразу скисла:
– Вот тебе и вся любовь…
– Берегись, Викуша, – ещё и не женился, а уже командует! – весело ахнули поварихи.
– Женюсь. И тожа – учица! – успокоил он всех.
В последний вечер перед отъездом повалил первый снег, правда, ещё мокрый и тяжёлый. Вика и Виктори укрылись на крыльце закрытой на ночь амбулатории. Сначала сидели на полу, в уголке, потом он лёг на половицы, раскинув руки:
– Так полэжу. Спина болыт, сорвал. Сэгодня расчёт получала. Завтра дома ехат, свадба готовит. Он в первый раз протянул к Вике руку и начал поглаживать её сплетённые на коленях пальцы. – Поцелать хачу табе. Боюс…
– Хочешь, я сама тебя поцелую, хоть напоследок… – наклонилась над ним Вика. Она ласково провела ртом по его верхней губе, потом по нижней. И, наконец, нежно припала к обеим, напрочь забыв, что при этом надо ещё и дышать… Сначала он ответил на её поцелуй и даже попытался обнять. Но вдруг со стуком уронил руки на дощатый пол и странно затих. Приподнявшись, Вика заглянула ему в лицо. Он явно не подавал признаков жизни. Она и трясла его, и легонько била по щекам. Ничего не помогало.
– Дурак! Дурак… Ну, перестань же… Я боюсь. – Наконец, она с воплем кинулась к соседнему дому, за медсестрой. – Тётя Вера, скорей! Он умер.
– Кто?
– Виктори.
– Где?
– Там, у вас на веранде.
– Упал, что ли? Ударился?
– Нет. Я его… поцеловала.
– Ну, ты даёшь…
Нашатырь сразу не помог. Пришлось массаж сердца делать.
– Ну, ты сильна, мать… – усмехнулась Вера. – Он ведь ещё пацанёнок, только выглядит взрослым. А у них там к девчонкам, как у нас, запросто не подойдёшь... Они их только в окошках видят, вот и брыкнулся в обморок. Ещё б немного, и – всё. Хорошо, сразу откачали. Ты поосторожней теперь с ним, убивица… Бабам расскажу, обхохочутся!
– Я больше не буду. Он сам напросился…
– Так уж и сам?… – хитро подмигнула ей Вера и, оскользнувшись на ступеньке, съехала в снежную кашу. – С вами тут совсем рехнёшься! – заковыляла она, отряхиваясь, – ну, вас!
– А можно… теперь я? – тут же потянулся к Вике Виктори.
– Нет уж. Второй раз я за ней не побегу. И так напугал до смерти!
Они ещё долго стояли на крыльце, пытаясь прийти в себя.
– Пойдём, провежу – наконец, потянул её за руку Виктори.
– Ты прав. Сегодня отъезд, а ещё собраться надо… – нехотя согласилась она.
Но они почему-то, не сговариваясь, прошли мимо тёмной Викиной хибары, где уже досматривали первый сон будущие училки, и свернули в высвеченный запоздалыми яблоками заброшенный колхозный сад. Здесь Виктори всё же попытался поцеловать Вику, но она, вдруг резко отстранившись, указала ему на яркое световое пятно за высокими заснеженными кустами.
Вся деревня уже спала, убаюканная мелкой капелью тающего на крышах снега, и лишь там… Да, именно там, над приземистым бараком, в котором квартировала Бригада Виктори, полыхал этот фосворесцирующий в сырой мороси свет.
Подойдя ближе, ребята растерянно остановились. Все окна в доме были настежь. Свет горел и в комнате, и на крыльце, и на фонарном столбе у входа, а из дверного проёма сквозняком одну за другой выдувало мятые десяти и сторублёвые бумажки. Вся дорожка перед крыльцом уже была засыпана ими. Вика и Виктори бросились собирать деньги. Видно это был ещё не поделенный расчёт за коровник. Накрыв сырой ворох денег перевёрнутой эмалированной миской, они сели за стол дожидаться хозяев. Ждать пришлось долго. Виктори искоса поглядывал на Вику, но всякий раз она встречной улыбкой, будто ракеткой, отбивала его тревожащие взгляды. Жевали нарезанную, сухую, как камень, «Одесскую» колбасу. Пили красное вино…
– Видно что-то нехорошее здесь произошло… – одновременно подумали оба.
– Бригадир Тимур явился только к четырём утра, в рваной рубашке и с ножевым порезом на предплечье. Вика обработала ему рану и перевязала. Оказалось, в клубе была драка. И грузины кинулись выручать своих.
– Надо же, наши шабашники сначала бы деньги поделили… или хотя бы спрятали, – отметила про себя Вика. Потом подвернувшимся огрызком карандаша она написала на газетном обрывке свой домашний адрес и сунула Виктори в карман.
К обеду этого же дня всех, как и обещали, распустили по домам, и строителей, и студенток. Когда отъезжал автобус Виктори, Вика почему-то спряталась, наверное, чтобы не прощаться у всех на глазах. Но каким-то шестым чувством он угадал: и где она, и почему так поступила. Долго смотрел в сторону её нехитрого укрытия, всё смотрел и смотрел, пока автобус не повернул за угол.
– Дура! Ты почему не вышла?.. – трясла Вику Катька, – он же обиделся!
– Ну и пусть. Диплом ему, видите ли, подавай…
Письмо из Гори пришло почти сразу. Правда, понять, что в нём накорябано было сложно. Вика разобрала только последнюю строчку:
– Поцалаю табье кребке, кребке, твоя Виктори.
Но и этого ей вполне хватило. Она показала письмо матери. Отцу, конечно, нет. Он бы такую переписку сразу пресёк.
– И чего наши мужики так грузин не любят? За баб, что ли, своих боятся? – пошутила Викина мама. Она немного завидовала сестре. Уж больно та хвалила своего мужа – и добрый, и заботливый, и ласковый… – Вот, переберёшься в Гори, и меня заберёшь, – вернула она Вике письмо, – надоел мне наш экзекутор… Лучше буду вам детишек нянчить да виноград во дворе подрезать.
Больше ни одного письма не было.
Вика даже не плакала, потому что сама не знала, любовь ли это была? Так… Будто красивое кино посмотрела. Хорошо хоть отец не в курсе был, а то б… Ведь всегда, как рыбёшку, держал её на невидимой леске, пытаясь уберечь от всех и вся, да и от самой жизни. Стоило ей ощутить лёгкое подёргивание, и уже знала – отец волнуется, а вот уже и злится… Сколько весёлых студенческих застолий было прервано именно так, причём на самом интересном месте…
Прошёл год. Неожиданно к ней посватался сын папиного друга, хороший умный парень. Родители сговорились и даже скинулись для молодожёнов на однушку на окраине. И вдруг, прямо в день свадьбы, зазвонил телефон. Вика откинула за плечо фату и сняла трубку.
– Это я, Виктори. Приехал. Хочу табье видэть.
– Нет, – отрезала Вика, – я сегодня замуж выхожу!
– Ты же обещал всэгда ждат!
– Да, обещала. Но, кого? Ты же не писал. Я думала, тебе там грузинку нашли.
– Нэт. Я купит машина. Авария. Год лэжала бэз ног. Нэ хотела инвалид приехат. Тэперь всё карашо. Здоров.
– Хорошо, что здоров, но поздно. Прости, мне уже идти надо…
– А можна мнэ на свадьба?..
– Нет. Это уж точно – ни к чему!
Под окном засигналила свадебная машина, и Вика торопливо бросила трубку на рычаг. Ощущение какой-то другой, силившейся, но не сумевшей состояться судьбы на миг холодком обдуло ей сердце и тут же отпустило.
– А что, если пожалею?.. Всю жизнь вспоминать буду… И каяться...
Ей вдруг ясно представилась обидно пустая, неудавшаяся семейная жизнь мамы. Когда нет любви, всегда пусто. И ещё холодно… И в груди у Вики будто что-то заскулило.
На выезде из города к свадебному кортежу присоединилась чужая, постоянно сигналившая машина и долго ездила следом. Она даже не сигналила, а будто пронзительно вскрикивала, как смертельно раненое животное, и тогда Вике становилось страшно.