РАМОККИА
ТТ почтмейстера
ТОЛСТАЯ ТЕТРАДЬ. ПИСЬМА В НИКУДА
Тема № 2. ВОКРУГ ЗИМА
С О Д Е Р Ж А Н И Е
В ночь 17
Замело 17
***Ночь опустилась на село... 17
Бог устал... 17
Лютая зима... 18
***Белые берёзы, небосвод и снег... 18
Пулей из гравюры взгляда 18
Пилигрим 18
Веры рёв 19
За деревенькой 19
Ледоруб 19
***Снег в декабре столовым серебром... 19
Элегия Ж 20
***Гонит ветер по небу отары... 20
Рубщик 20
И Ёлка 20
Декабрьская элегия 21
Соловки 21
Человек 22
Улёт 22
***Тут всё в снегах... Глубокая зима... 23
***Слишком часто мысли-пилигримы... 23
«Горько!» 23
Сретенье минуло... 23
Ледовое побоище... 24
***И падал снег... 24
***Февраль, я болен, выжги вьюгой... 25
Зимней ночью на Каширском... 25
***Когда снега засыплют горизонт... 26
Дал январь... 26
В бреду 26
Обожжённый листок... 27
А год дали... 27
Последний магистр... 28
В ночь
Кололся снег. В ночь так мело...
Лицо под ворот... Не приметить
зрачками фар... Февраль в ответе ль,
что ночь, что ведьма с помелом?
К утру притихло... И в просвет
судьёй на то шоссе глазела
рассветная звезда. Всё в белом,
в белом всё... Сугроб. Кювет.
Галдели сойки оголтелые.
Кружился снег и свет...
Замело
(разнобуквица, 26)
Зима. Ясь к юрте шёл. Эхо ж в губы: «ЧП!»
* * *
Ночь опустилась на село.
Но слышно, как кудахчут куры,
коров мычание. Ветер хмурый
снежинки гонит. Намело
за день прошедший и за вечер,
что у крыльца сугроб прилёг...
Нет. Не слыхать шагов и речи.
Хозяин спит аль занемог?
Не дышит печь, оплыли свечи...
То – чую: дом покинул Бог!
Бог устал...
(разнобуквица, 29)
Просьбы людей: «Э, мяч!», «Тёщу – ниц!!», «ВАЗ!», «ЖКХ!»...
Лютая зима
Мороз... Мороз! Леса и горы
глубоким снегом замела
зима. Зима –
на всех просторах,
белее бороды посла...
Увязли сани пред вратами
оплота Золотой Орды
и так загружены мехами –
не откопать и до весны...
Разводит молча князь руками.
Оскалом в небе – серп луны...
* * *
Белые берёзы, небосвод и снег.
Белые гвоздики. Белых мыслей бег.
(Камень. Краток век.)
Белые ресницы. Тает из-под век.
Белые гвоздики. Белый, белый снег...
Пулей из гравюры взгляда
Берёзки закружились... Снежок – мелом...
Пронзила грудь и улетела...
Пилигрим
В полночный час, в промёрзлой темноте
брёл пилигрим, взывающий к звезде
путь указать. Взорвавшаяся вьюга
мела с небес, вела слепца по кругу,
сбивала с ног. Он поднимался, шёл,
молился, веровал упрямый богомол,
что он дойдёт, что путь его прямой...
Следы метелью заметались за спиной.
Ветра хлестали завывая. Стыла кровь.
Он чуть дышал и, покачнувшись, падал вновь
в снега, в объятия ледяной пурги,
вставал и шёл... Круги,
круги,
круги...
Буран крепчал. Старик насквозь промёрз.
Упал в сугроб, не в силах встать, пополз...
Он не желал быть пленником снегов,
он так боролся с призраками снов, –
он губы – в кровь, он грёб как мог,
твердя метелям: «Да со мною Бог!»
Веры рёв
(в перевёртышах)
– Верим!! – и рёв,
веры рёв, –
летел!
Ты сыт
им? И
как?!
А попробуй убор попа
сам, «ас»,
и воззови!
За деревенькой
Мороз и солнце – не чудесно...
Восторг остался за сугробом.
Лопату – в сторону. Из местных
ломом долбит размер в размер...
Ледоруб
(анаграмма)
Дело – руб. «Доел» бур...
* * *
Снег в декабре столовым серебром
присыпал город, выцветший за осень.
Тьма белых мух искрит под фонарём,
вращаясь в вальсе отгулявших вёсен.
Их танец прерывается в метель.
Под колким ветром неженки твердеют,
уносятся в холодную постель,
там всех живых, накрыв собою, греют...
Элегия Ж
который уЖ январь
круЖалит на ладонь
седины Же мои белее
всё Ж белее
всё тяЖелее Жизнь
и всё уЖасней Ж
Жжёт
пораЖён
на Жертвенник уЖом
соЖЖён
* * *
Гонит ветер по небу отары
Арктикой откормленных барашков,
а внизу метели ткут рубашки,
кофточки и платьица-сафари
девицам-берёзкам, грузным елям,
что невест оденут в одночасье,
белые б одежды всех согрели,
да не в скорби сшитые, а в счастье!..
Рубщик
(разнобуквица, 29)
– Чай, вздор гущ – тын я «съем»!.. Эх, бью ж, ёлки!!
И Ёлка
(в перевёртышах)
– Саша! С
какого..? Как
летим?!
Шмит, Ёл-
ка... Так
и летели...
Декабрьская элегия
Красноречивей молчать удобней в кресле,
как в плотном строю горланить песню:
сфальшивь – не заметят, демарш на месте
не станет поводом к Красной Пресне.
Я в прихожей пристроился. Тут на комоде
бюст императора (Клемент вроде?).
Я шарф – на вешалку. Не по моде –
у кесаря нос – в диссонанс породе.
Реалии жизни вгонят в прострацию,
мысль от конвульсии – в ассоциацию,
вождям к лицу мрамор, тут прав "Гораций",
поэт – не объект для папарацци.
А серый цвет – с большинством по жизни,
как с декабристами – снег Отчизны,
дивиться – нечему – мишку гризли
сытые б волки – не загрызли!..
Меня тут, «любя», когортой лупили,
где был вчера, там поди забыли,
как Гавриил о космической пыли,
отряхнув крылья...
Соловки
(в перевёртышах)
По прокурору: корь, поп,
ворьё... Серов
равнял их... (Иль январь?)
Мело полем.
Равнял январь...
Человек
Комната. Четыре стены.
Канделябры. Ночь за окном.
Снегопад стёр дорожку луны.
Стук часов. Стон гитарной струны
по истлевшим годам...– ни о чём...
Время к полночи. Сыплется снег.
На стене отразилось от фар.
Веки вниз. Марафонец-мозг-грек
переходит от шага на бег, –
сидя в кресле вздремнул человек,
тело помнит о жёсткости нар.
Ему грезятся осень тайги,
лай собак, перекличка, этап
и та ночь, что не видно ни зги,
голоса, бег, нажаты курки...
Пал беглец вниз лицом... Листопад...
Лагерь. Вышка. Барак и донос.
Крутит память кино-лихо вспять.
И опять конвоиры. Допрос.
Надо выжить, чтоб снова бежать...
Он проснулся и глянул в окно:
звёзды, месяц, покой января...
В доме чисто, уютно, тепло
и готова постель. Нет, не зря
жил он... Не имярек...
Безмятежно двадцатый плыл век...
Улёт
(перевёртыш)
Летел. Утро. Пса путём мету... Паспорт улетел...
* * *
Тут всё – в снегах... Глубокая зима...
А хочется весны, тепла и лета.
И в сновиденьях не тревожит ум она
и не присядет рядом с сигаретой...
Не спросит Муза: «Как, дружок, дела?»
А впрочем, по лицу и так всё видно...
А крепко ль сплю, храплю, соплю ли я?..
Не Музы рядом очи – очевидно!..
* * *
Слишком часто мысли-пилигримы
по сугробы голову морочат.
Сам процесс мышленья – пантомима,
а ледок-то сердце точит, точит...
Чтоб душа не стала тела тенью,
надо бы встряхнуться на мгновенье,
так стрела в стремленье слиться с целью
расправляет боевое оперенье.
Вот её поймал, хвост обломил
да пером тем напишу как есть я –
фразу, но не слово (нет уж сил,
так затюкали «люблю»): «Мы будем вместе!»
Что для счастья старикам-то надо? –
Дом с павлинами, как в фильме ретро,
созерцать томатные закаты,
с мандаринами встречать рассветы...
«Горько!»
Мэр обмэрил Егорку,
объегорил!..
Сретенье минуло...
Сретенье минуло, а ты всё молчишь,
завёрнутый в кокон. Край одеяла
приспущенным флагом свисает. С крыш
«манна» не падает, те минералы
минус не выточил. С черепиц,
гор не державших в эту зиму,
редкая капля, сорвавшись ниц,
дробью бьёт в жесть, т.е. в спину
карниза... В немытом стекле,
без зимних, причудливых узоров,
не предстаёт ничего, что вне
четырёх глухих стен достойно взора.
Сретенье минуло. Взгляд в окно,
столкнувшись с заслеженным пространством,
к мыслям подталкивает, что
в переплетениях их – постоянство,
присущее укладу дней,
что вкупе жизнь – не что иное,
как цепь мгновений, что звенья в ней,
перетираясь, скрипят в миноре.
Сретенье минуло. Не в укор
стрижей затянувшимся гастролям
в ландшафтах юга
вороний хор
картавит молебен по ушедшим вьюгам.
Сретенье минуло. С листа,
распятого кнопками на мольберте,
следят за движениями то ль Христа,
то ли зрачки архангела смерти...
Ледовое побоище
(в перевёртышах)
«О, те не жар – сраженье то?» –
Тень. Отраженье: «Жар тонет!»
«Не тьма там?» – Тень.
Отраженье: «Не жар – то?!»
«Не твори миров!» – Тень.
«Не жарь – то! Отражён!!»
* * *
И падал снег...
Скачки по веткам.
Сорвавшись,
белка пошла следить...
За елью человек,
прицелившись
(попал-таки!)
в бегущую вослед куницу...
«Пожалуй, зверь не хуже, чем лисица...» –
подумалось ему.
«Ну, пронесло!» – «сестрица»
запетляла дальше.
И падал снег
на седину...
* * *
Февраль, я – болен! Выжги вьюгой
жар, леденящий изнутри.
Могу я заключить пари:
тебе недолго ждать циклонов с юга.
Луна полнеет. Ночь – на убыль.
Взрослеет день. Смотри,
лишат тебя шикарной белой шубы!
Да знаю я, Февраль, ты – франт, беспечен.
Что те фронты циклонов? Цикл – бесконечен.
Ты в шубе новой каждый божий год
приветствуешь живущих на планете,
за щёки, за нос ущипнёшь... На свете
кого нет – помянешь завыванием
вьюги... Только вот,
Февраль, я болен осознанием... –
я – не вечен!
Зимней ночью на Каширском...
ПЕТАРД СНЕГИГИРЕЙ
ВЗМЕТНУЛО ВОРОНЬЁМ
МНОГОГОЛОСЬЕ ЭТАЖЕЙ
РАЗБИЛО В ПЕРЬЯ
ИХ ДУМЫ ЧАЙКОКРЫЛЫЕ
СНЫ ЛЕБЕДЯ ПОЛЕЙ
НА УМ ВПЕЧАТАЛОСЬ
ЖАВР;НОЧКИ МОИ
ГРАЧИМОСТЬЮ РОДНЫХ
И ТОРЖЕСТВОМ
РАЗРЫТОГО ПОГОСТА
* * *
Когда снега засыплют горизонт
и лёд скуёт прозрачные озёра,
на юг продвинется холодный фронт,
пургою наметёт сугробов горы,
с тоскою по утрам встаёшь,
и небо серое, и всё такого цвета...
Но где-то там, внутри, осознаёшь:
переживёшь и, бог даст, доживёшь
и до весны (а там рукой – до лета!)...
Дал январь...
(оборотень)
– 119 лат – пешня?! Лёд – ударю! Юра дудел, Ян шептал: «911».
В бреду
Бреду... Метель с цепи сорвалась.
«Но мне осталось, мне осталось...»
В гортани всплыло, оборвалось
росою красной роз...
Вспотел слезами грёз...
(За все грехи воздалось!)
«О, Муза!
Я не успел.
Я сделал малость.
Дай время мне!»
В лицо богиня рассмеялась:
«Какая жалость!»
Исчезла и не попрощалась.
Такое бремя...
Простой
до ужаса
вопрос:
зачем мы с музами всерьёз?!
Обожжённый листок
Узоры выжег на стекле те
дед Февраль,
снаружи выл
как реверс: сунь – и минус!..
И добавляли дум о лете
крепкий чай,
чадящий примус,
как добавка к сигарете,
возникло ощущенье – нет, не жаль!
Тетрадей стопку
в топку
в плюс
и в минус –
один листок...–
я под диктовку Гоголя писал!
А год дали...
(в перевёртышах)
Ладога... На года ль?!.
Равнял январь
сёла да лес.
Мело полем.
Лёни шинель
худа, а дух –
насморком окромсан,
Ох, и липнут стужи лихо...
Мело полем,
как
и мело Гоголем, и
тут
(а был Гоголь – ого глыба!) –
тени... И не жив, движений нет...
Лес у сёл.
Ель. Волки. К ловле
их и
мороз взором
лих... И хил
сони нос!
Лёня!! Пьян?! Ел,
Отче, что
он?! О,
буди, Мать! И мело Гоголем и там... И дуб
будил, и дуб будил, и дуб...
Последний магистр
Рассвет... Блестит, что сталь
меча магистра, даль...
Лежит под мантией Февраль,
сражённый Мартом... Календарь
повёл отсчёт весне...
Но дух магистра вьюг Зиме
так предан был, что тень
его и на девятый день
воюет...