В руине пыльный луч
сквозь щёлку между ставень,
как гильотины нож
в живую плоть ударил. Но,
услыша стон в углу,
где кто-то лом оставил,
я телом принял дрожь
листочка календарного.
Он,раненный лучом,
безветренно вспорхнул,
припав к моим устам
с такой тоской немыслимой,
и тут же за плечом
пронзило тишину:
"Васятка, перестань!
Зачем терзаешь численник?!"
На этот бабий вскрик
протопали шажки
в проём, где банда птиц
картавых правит гульбище.
Но мне-то что до них -
вослед я вёл зрачки
по скрипу половиц
давно не существующих.
Смешочки. Тусклый звяк
пустого чугунка...
А сор от паутин
почти забил дыхание.
Пока страдал я так -
из стен, из потолка
пошёл сочиться гимн
надгробного рыдания.
Напротив на стене
висел зеркальный скол
и щерился в глаза,
всё не мигая, видимо,
показывая мне
в холодности косой,
как становлюсь я сам
уже почти невидимым.
И так пришпорил страх,
что, бросив инструмент,
я в жизни в первый раз
летел, не глядя под ноги.
...В заброшенных домах
забытых деревень
не клады манят нас,
а входы в преисподнюю.