По течениям речным, один, спускаясь,
Я шёл без моряков, свободен от их дел.
Их взяли в плен индейцы, издеваясь,
Нагими привязав на цели своих стрел.
Я не заботился ничуть об экипаже,
Сукне английском, Фландрии зерне.
С матросами покончив в злобном раже,
Индейцы вниз позволили плыть мне.
Неукротимыми приливами замучен,
В безумии, как малое дитя,
Я побежал к Полуостровам ползучим
От катастроф земных к заливам и морям.
Благословенный грозами, ветрами,
Спесь фонарей я быстро забывал,
И легче пробки с бездной и волнами
Мятущийся, дней десять танцевал.
Нежней, чем яблок плоть – детишки,
Скорлубку-плоть волн зелень обняла,
От пятен синих вин как рвоты лишней –
Омыла, разбросав и руль и якоря.
И так, в Поэме вод с тех пор купаюсь,
Заполненной межзвёздным молоком,
Лазурью в ней зелёною питаясь,
Подчас с утопленником, схожим со бревном.
Там, синевой окрасившись, безумья
И медленные ритмы дня со мной
Сильнее вин, мощнее лиры – в трюме
От горечи любви крепчали рыжиной.
И небо я познал в разрывах молний, в смерче
И в шквалах, обрекающих на смерть.
Глядел в рассвет, сравнить который не с чем,
Такой, каким мечтают его зреть.
Я видел в трепете мистическом светило
Над фиолетовою твердью словно сталь,
Как лицедеи древних драм, валы катились,
Вращая лопасти, несущиеся вдаль.
Мне грезились снега зелёной ночью,
Глаза слепящие в лобзаниях пучин
И соки недр ды'бились воочью
При шуме жёлто-синих фосфорин.
Я дни смотрел истерики и зверства
Атак на рифы рвущихся зыбей,
Не находя святой Марии место
Для стоп её – смирить ту жуть морей.
Я задевал за странные Флориды,
Цветы в которых – блеск звериных глаз
В оттенках кож средь радуги флюидов
Над водами сине-зелёных пазл.
Садкам подобным, я левиафанов,
Смердящих гнилью, течью в тростники
Заброшенных видал и водопадов
Паденье в сердце бьющейся реки,
Потоки перламутра с небесами
При бликах льдов и меди облаков,
Гигантских змей, съедаемых клопами
На скрюченных деревьях средь суков.
Хотел бы показать поющих рыб детишкам
В полёте их как в танце золотом,
Цветную пену в ярких бликах, вспышках,
Как благовест ветров приятным днём.
Измученный простором, полюсами,
Бывала качка так приятна мне,
Что в час ночной к цветам, поднятым бездной,
Как женщина склонялся при луне.
Подобно острову, качая птичьи ссоры
За пищу средь помёта - я блуждал
И видел вновь утопленников в море
Как будто в сон спускавшихся под вал.
Меня, затерянного в бухтах и торосах,
Где даже птицам выжить редкий шанс,
И пьяного водой за дранный остов
Ни мониторы не спасут, ни парусники Ганз.
Сиреневым дымящийся туманом
И мачтами дырявивший зарю
(поэту пылкому, как деликатес гурману)
От пятен и сопель – как на ноздрю!
В медузах электрических, как в лунах,
Доской безумной средь морских коньков
Бежал, когда июль, круша дубиной, с шумом
Терзал Ультрамарин небес средь облаков.
И я дрожал, почуяв стон Мальстрима
За много миль и бегемотов диких гон.
Меня, искателя покоя, им гонимый,
О пирсах европейских скорбь брала в полон.
Я видел острова и звёзд архипелаги,
Открытых яростью неистовства небес,
Бездонными во время бега или сна, ночами –
Птиц золотых – мильон, грядущей Силы весть.
Я плакал много! Зорь изнеможенье
И горечь солнцепёка, ужас при луне,
Как острая любовь, пьянит оцепененьем;
Взрывайся киль – о, выйти б в море мне!
Европы воды кажутся мне лужей:
Холодной, чёрной, в сумерках зари.
Над ней ребёнок. Грустный, неуклюже
Пускает лодочку как бабочку – «на три».
Я больше не могу с томленьим вашим, волны,
Идти кильватером купеческих судов,
Пересекая курс плавучих доков гордых,
Плывя на жуткий взор далёких маяков.
21.12.15г.
Борис Бериев – автор перевода
На фото из Инета - поэт Артюр Рембо
ПРИМЕЧАНИЕ: великий французский поэт Жан Николя Артюр Рембо
– родился 20 октября 1854 года в Шарлевиле на северо-востоке Франции;
– умер на 38-ом году 10 ноября 1891г. в Марселе. Похоронен в Шарлевиле.
Уникальность Рембо в том, что после того, как ему исполнилось двадцать лет
и до самой смерти он не написал больше ни одной поэтической строки.
«Пьяный корабль» одно из самых известных и значительных произведений Рембо,
и одно из немногих, которыми он сам был доволен.
Arthur Rimbaud. LE BATEAU IVRE
Comme je descendais des Fleuves impassibles,
Je ne me sentis plus guid; par les haleurs :
Des Peaux-Rouges criards les avaient pris pour cibles,
Les ayant clou;s nus aux poteaux de couleurs.
J’;tais insoucieux de tous les ;quipages,
Porteur de bl;s flamands ou de cotons anglais.
Quand avec mes haleurs ont fini ces tapages,
Les Fleuves m’ont laiss; descendre o; je voulais.
Dans les clapotements furieux des mar;es,
Moi, l’autre hiver, plus sourd que les cerveaux d’enfants,
Je courus ! Et les P;ninsules d;marr;es
N’ont pas subi tohu-bohus plus triomphants.
La temp;te a b;ni mes ;veils maritimes.
Plus l;ger qu’un bouchon j’ai dans; sur les flots
Qu’on appelle rouleurs ;ternels de victimes,
Dix nuits, sans regretter l’;il niais des falots !
Plus douce qu’aux enfants la chair des pommes sures,
L’eau verte p;n;tra ma coque de sapin
Et des taches de vins bleus et des vomissures
Me lava, dispersant gouvernail et grappin.
Et d;s lors, je me suis baign; dans le Po;me
De la Mer, infus; d’astres, et lactescent,
D;vorant les azurs verts ; o;, flottaison bl;me
Et ravie, un noy; pensif parfois descend ;
O;, teignant tout ; coup les bleuit;s, d;lires
Et rythmes lents sous les rutilements du jour,
Plus fortes que l’alcool, plus vastes que nos lyres,
Fermentent les rousseurs am;res de l’amour !
Je sais les cieux crevant en ;clairs, et les trombes
Et les ressacs, et les courants : je sais le soir,
L’Aube exalt;e ainsi qu’un peuple de colombes,
Et j’ai vu quelquefois ce que l’homme a cru voir !
J’ai vu le soleil bas, tach; d’horreurs mystiques,
Illuminant de longs figements violets,
Pareils ; des acteurs de drames tr;s antiques
Les flots roulant au loin leurs frissons de volets !
J’ai r;v; la nuit verte aux neiges ;blouies,
Baisers montant aux yeux des mers avec lenteurs,
La circulation des s;ves inou;es,
Et l’;veil jaune et bleu des phosphores chanteurs !
J’ai suivi, des mois pleins, pareille aux vacheries
Hyst;riques, la houle ; l’assaut des r;cifs,
Sans songer que les pieds lumineux des Maries
Pussent forcer le mufle aux Oc;ans poussifs !
J’ai heurt;, savez-vous, d’incroyables Florides
M;lant aux fleurs des yeux de panth;res ; peaux
D’hommes ! Des arcs-en-ciel tendus comme des brides
Sous l’horizon des mers, ; de glauques troupeaux !
J’ai vu fermenter les marais ;normes, nasses
O; pourrit dans les joncs tout un L;viathan !
Des ;croulements d’eaux au milieu des bonaces,
Et les lointains vers les gouffres cataractant !
Glaciers, soleils d’argent, flots nacreux, cieux de braises !
;chouages hideux au fond des golfes bruns
O; les serpents g;ants d;vor;s des punaises
Choient, des arbres tordus, avec de noirs parfums !
J’aurais voulu montrer aux enfants ces dorades
Du flot bleu, ces poissons d’or, ces poissons chantants.
— Des ;cumes de fleurs ont berc; mes d;rades
Et d’ineffables vents m’ont ail; par instants.
Parfois, martyr lass; des p;les et des zones,
La mer dont le sanglot faisait mon roulis doux
Montait vers moi ses fleurs d’ombre aux ventouses jaunes
Et je restais, ainsi qu’une femme ; genoux...
Presque ;le, ballottant sur mes bords les querelles
Et les fientes d’oiseaux clabaudeurs aux yeux blonds.
Et je voguais, lorsqu’; travers mes liens fr;les
Des noy;s descendaient dormir, ; reculons !
Or moi, bateau perdu sous les cheveux des anses,
Jet; par l’ouragan dans l’;ther sans oiseau,
Moi dont les Monitors et les voiliers des Hanses
N’auraient pas rep;ch; la carcasse ivre d’eau ;
Libre, fumant, mont; de brumes violettes,
Moi qui trouais le ciel rougeoyant comme un mur
Qui porte, confiture exquise aux bons po;tes,
Des lichens de soleil et des morves d’azur ;
Qui courais, tach; de lunules ;lectriques,
Planche folle, escort; des hippocampes noirs,
Quand les juillets faisaient crouler ; coups de triques
Les cieux ultramarins aux ardents entonnoirs ;
Moi qui tremblais, sentant geindre ; cinquante lieues
Le rut des B;h;mots et les Maelstroms ;pais,
Fileur ;ternel des immobilit;s bleues,
Je regrette l’Europe aux anciens parapets !
J’ai vu des archipels sid;raux ! et des ;les
Dont les cieux d;lirants sont ouverts au vogueur :
— Est-ce en ces nuits sans fonds que tu dors et t’exiles,
Million d’oiseaux d’or, ; future Vigueur ?
Mais, vrai, j’ai trop pleur; ! Les Aubes sont navrantes.
Toute lune est atroce et tout soleil amer :
L’;cre amour m’a gonfl; de torpeurs enivrantes.
; que ma quille ;clate ! ; que j’aille ; la mer !
Si je d;sire une eau d’Europe, c’est la flache
Noire et froide o; vers le cr;puscule embaum;
Un enfant accroupi, plein de tristesse, l;che
Un bateau fr;le comme un papillon de mai.
Je ne puis plus, baign; de vos langueurs, ; lames,
Enlever leur sillage aux porteurs de cotons,
Ni traverser l’orgueil des drapeaux et des flammes,
Ni nager sous les yeux horribles des pontons
1871
Подстрочный перевод Э.Ю.Ермакова (взят с сайта «Викитека»
Когда я спускался по беззаботным рекам,
Я не чувствовал более себя ведомым бурлаками:
Краснокожие крикуны взяли их за мишени,
Приковав нагими у цветных столбов.
Я не заботился обо всех экипажах,
Перевозчиках фламандского зерна и английских хлопков.
Когда эти шумные покончили с моими бурлаками,
Реки позволили мне плыть вниз (по течению), куда пожелаю.
Среди сердитого плеска приливов,
Я, прошлой зимой более глухой, чем мозги детей,
Я побежал! И отвязавшиеся Полуострова
Не терпели беспорядка более победоносного.
Грозы благословили мое морское пробуждение.
Легче пробки, я танцевал на волнах,
Которые прозваны вечными носильщиками жертв,
Десять ночей, не жалея о глупых глазах фонарей!
Более нежная, чем для детей плоть верных яблок,
Обняла зелёная вода мою еловую скорлупку,
И от пятен синих вин и рвоты
Омыла меня, разбрасывая руль и якоря.
И, с тех пор, я купался в Поэме
Моря, заполненного звёздами, млечного,
Поглощая зелёную лазурь; где, бледно колыхаясь,
Восхищённый, иногда плывет задумчивый утопленник;
Где, внезапно окрашивая синеву, безумья
И медленные ритмы, в сиянии дня,
Крепче алкоголя, объёмнее наших лир,
Сбраживают горькую рыжину любви!
Я познал небеса, рвущиеся от молний, и смерчи,
И прибои, и течения; я познал вечер,
Рассвет, восторженный как племя голубей,
И иногда видел то, что человек мечтает узреть!
Я видел низкое солнце, захваченное мистическим трепетом,
Освещавшее длинные фиолетовые отвердевшие волны,
Подобные актерам древнейших драм,
Потоки, катящие вдаль свои лопасти!
Мне грезилась зелёная ночь со слепящими снегами,
Поцелуи, неспешно поднимающиеся к глазам моря,
Движение неслыханных соков,
Пробуждение, жёлтое и синее, фосфорических певцов!
«Я следовал, целые месяцы, истерическим
Свинствам — зыбь атаковала рифы,
Не ведая, что светящиеся стопы Марии
Способны взбить морды одышливым Океанам!
Я задевал, знайте, невероятные Флориды,
Смешивая цветы пантерьих глаз с кожами
Людей! Радуги, натянутые уздою,
Под горизонтами морей, у сине-зелёных стад!
Я видел, как бродят огромные болота — садки,
Где гниют в тростниках целые левиафаны!
Падение вод в сердце штилей
И дали у бездонных водопадов!
Ледники,златые солнца,перламутровые потоки и медные небес
Ужасные мели в глуби смутных заливов,
Где гигантские змеи, съедаемые клопами,
Лелеют скрученные деревья, пахнущие черными духами!
Хотел бы я показать детям этих дорад
Голубого потока, этих золотых рыб, этих поющих рыб.
— Пена цветов благословляла мои блуждания без якоря,
И несказанные ветра временами вздымали меня.
Иногда мученик, утомленный полюсами и областями —
Море, чьи рыдания делали приятной качку —
Поднимало ко мне цветы теней, с желтыми присосками,
И я отдыхал, как коленопреклоненная женщина...
Я был почти что остров, качая на бортах ссоры
И помёт злобных белоглазых птиц,
И я блуждал, а на хрупких путях моих
Утопленники опускались в сон спиной вперед!
Но я, корабль, затерянный в кудрях бухт,
Брошенный ураганом в эфир, что не видел птиц;
Я, чей пьяный от воды остов
Не спасли бы Мониторы и парусники Ганз;
Свободный, дымящийся, скрытый фиолетовыми туманами,
Я, дырявивший алеющее небо, будто стену,
Тот, что несёт (отличное варенье для лучших поэтов)
Лишайники солнца и коросту небесной лазури;
Бежавший, замаранный электрическими Лунами — малютками,
Безумная доска с эскортом чёрных морских коньков,
Когда июль крушил ударами дубин
Ультрамариновые небеса в пылающих воронках;
Я, дрожавший, чувствуя, как стонут лье за пятьдесят
В течке Бегемоты и вязкие Мальстримы —
— Вечный искатель голубого покоя —
Я жалею о Европе, её древних причалах!
Я увидел звёздные архипелаги! и острова,
Чьи неистовые небеса открыты плывущему:
— В эти ли бездонные ночи ты спишь или бежишь,
Миллионом золотых птиц, грядущая Сила?
Но, право же, я плакал слишком много! Удручают эти Зори.
Ужасна каждая луна и каждое солнце горько;
Острая любовь вдула в меня опьяняющее оцепенение.
О, пусть взорвётся мой киль! О, выйти бы в море!
Если мне нужна какая-нибудь вода Европы — то это лужа,
Чёрная и холодная, в которой, в благоуханные сумерки,
Ребёнок, полон грусти, на корточках пускает
Кораблик, хрупкий, как майская бабочка.
Я не могу более, окунувшийся в томление ваше, о [острые как лезвие] волны,
Идти в кильватере перевозчиков хлопка,
Или пересекаться с гордыми флагами и огнями,
Или плыть под ужасным оком плавучих доков!