Путник усталый из странствий далеких
зимней порой возвращался к родному
дому, боясь запоздать к зимним праздникам.
Лишь оставалось пробраться чащобою,
чтобы к деревне родной успеть выбраться
из лесу в пору почти предрассветную.
Да только ветер студил да нашептывал,
что не дойти ему, что не успеть ему,
что он останется в чаще заснеженной,
что повстречается с ведьмою белою…
Вроде и трепетно, вроде и боязно,
только не мог не вернуться он к празднику.
И, поминая всех дедов и пращуров,
путь продолжал он в метели и холоде.
Слышит – рыдает протяжно и жалобно
кто-то в метели и сердцу так тягостно
сразу становится, что не осмелился
путник озябнувший плач не заметить тот.
И увидал он у бука у старого,
корни чьи старше и деда, и прадеда
девочку, что даже младшего сына
меньше была. Светлокосая плакала
и говорила, что то духи снежные
в лес увели ее, гибель пророчат ей.
Путник решил ее из лесу вывести,
в доме своем приютить и до времени,
как успокоится эта метелица
выждать, а после сыскать ее матушку.
Да только путь оказался нелегким их.
Снежные духи все ближе тянулись к ним
и говорили все злее и явственней.
Первыми путь им в ночи заступили
ворона три, что снегов всех белее.
Очи алели как кровь иль рубины,
голос был страшен трех воронов снежных.
- Оставь свою ношу! Беги и спасайся!
кричали три ворона, в бешенной пляске
взметаясь над путником и причитая.
– Ты сгинешь до срока, коль ношу не бросишь!
- Ты сгинешь! Ты сгинешь! Тебе предрекаем!
Но страх свой отринул усталый тот путник
и мимо трех воронов путь свой продолжил.
Как можно в метели оставить ребенка
в лесу на погибель? Не смог бы потом он
в глаза посмотреть ни супруге, ни детям.
Но путь вновь был прерван.
Три пса белоснежных пред ними предстали,
рыча, угрожая, насмешливо скалясь.
- Отдай свою ношу ты нам, смелый путник!
то пес красноухий, что был всех крупнее
повел свои речи. – Тебя мы не тронем,
проводим из леса. Ее же оставь ты.
Она теперь наша! Не место ей между
людей будет ныне.
Но путник не верил словам этим страшным.
Твердил он слова, что молитвы древнее.
И шел не боясь, ибо чувствуют страхи
псы красноухие, шкура чья снежная.
Тихий спокойный их путь был недолог –
вышли из снежной завесы три девы
в белых одеждах да с алыми лентами
в светлых их косах. И были так сладостны
льстивые речи, что лились из уст их
элем бузинным.
- Ах, славный да статный пришел нынче странник!
тихо сказала та, что всех старше.
– Мы не желаем тебе страшной доли.
Слушай нас, странник, иначе погибнешь!
- Нынче все тропы закляты-запутаны…
с грустью сказала девица вторая.
– Из лесу выйдет лишь тот, кто отринет
чары и мороки белой колдуньи.
Верь же нам, странник, иначе не выйдешь!
- Лишь в одиночестве тропы спокойны…
с тихой мольбой говорила та дева,
что меж сестер всех казалась моложе.
– Выйди один – мы проводим ребенка.
Ну же! Решайся! Живым лес покинешь!
Губы шептали слова заклинанья,
что всех молитв оказалось вернее.
Девы потупили грустные очи
и отступили, исчезнув в метели.
Ветер утихнул у самой опушки.
От хмурых туч вдруг очистилось небо.
Путник усталый с ребенком озябшим
тихо прошел по уснувшей деревне,
с радостью в сердце направился к дому…
Но не пустили его обереги,
что от покойников, духов и мороков
дом сберегают и всех домочадцев.
Он до рассвета кружил вокруг дома.
В окна стучать и кричать порывался.
Но только голос его был не слышен
и отдавался болью и страхом
свет от свечей, что в ночь колдовскую,
силы недобрые в дом не пускает.
С первым лучом ледяного рассвета
путник истаял как и не бывало.
Девочка ж светлой головкой тряхнула,
переменилась да оборотилась
птицей лесною и скрылась в подлеске…