Как-то в вечер, в поздний час я застоялся у окна.
Снег шёл за окном, и ветер дул морозный.
Я всё смотрел, вспоминая те дни, когда впервые меня посетил собственный страх.
Помню, был ноябрь, когда умерла моя Ленор, и с тех пор я часто стоял у окна,
осознавая то, что не услышу её блаженного голоса никогда!
Я услышал громкий стук в дверь и вздрогнул. "...Открою её и снова там, на пороге будет чья-то тень..."
— произнёс я голосом дрожащим.
"Это просто кто-то постучался, постучался и ждёт ответа?"
Был порыв открыть дверь, но услышав негромкий стук, я замер.
Казалось тишина, тревожно замерла вместе со мной.
Сколько времени я был в оцепенении, я не помню...
Но вскоре стук повторился и забил в окно ветер; найдя небольшую лазейку, ворвался в комнату, распахнув настежь окно.
Яростно накинувшись на страницы моего романа, лежащие на столе: белые листки, которого с шелестом взметнулись вверх, а стук снова повторился.
Робкие звуки сошли на нет, и только ветер бесчинствовал вокруг, сердито касаясь каждой страницы, разбросанного на полу романа.
Я открыл дверь и там одна только Тьма, за которой крики слышались.
Крики были ближе к женским: стонам, плачам и рыданиям.
Это Тьма ко мне приближалась, несся за собой смерть.
Крикам, плачам и рыданиям не было конца, не было покоя мне и грешникам.
Наверно, в этих рыданиях и плачах где-то проживает моя Ленор,
Что всегда была мне рада, но в шуме этом я не расслышал ничего.
Мороз становился крепче, метель, подвывая, кружилась со снежной крупой,
и больше никого.
Вдруг раздался скрип, и старое дерево на соседский дом обрушилось.
Тьма накрыла тот дом, и крики теперь оттуда новые доносились.
Я закрыл дверь, вернувшись в комнату. И моему взору предстала картина:
на столе сидел чёрный ворон по прозвищу - Никогда!
- Что тебе, птица-дух, здесь надо, — устало проговорил я, — Улетай отсюда
- жить ещё хочу! Проваливай птица, слышишь, я жить хочу! А тебя ни видеть, и ни слышать не желаю!
Ворон гордо на столе моём сидел, слушая каждое слово.
Птица, замахав крылами, издала свой крик, словно о чём-то мне говорила.
А затем ворон взлетел, вылетая в полуоткрытое окно, голосом человечьим произнес: Никогда!
«Что имела в виду, эта глупая птица под этим словом «Никогда»?
Останется для меня загадкой...» Дунул ветер, с грохотом закрыв окно, вылетая прочь
за вороном. Остался я без воздуха в комнате дома моего, свечу мою ветер погасил.
И вот, согреваясь в свой смертный час, я в темноте дописываю роман, покуда светит мне луна, свечи замена. Страх, — и больше ничего...
«Никогда» — не давало это слово голове моей покоя, я ещё живой, я гений, я творец, бессмертным останусь на века, даже когда мне придёт конец.
Вот, закончился кипяток в кружке моей, еды нет, от ужасов холода умрёт, возможно, безумец.
Роман кто-нибудь найдёт и опубликует, тогда, когда я запущу в начинающих авторов трезубец.
- Да, - скажет народ про меня, спустя века: «Он был безумцем».
Обо мне заговорят, что роман принёс бы в будущем мне признание и славу.
Но лучше умереть вдали от людей, оставив вместо завещания роман.
Первые главы я писал, когда была жива, вдохновляя меня, Ленор.
Благодаря ей, я проник во Тьму и погубил ею свою Ленор.
А теперь убиваю ею себя!
Мир во Тьме... Подождите меня безумцы, я иду!
И снова слышу хлопанье чёрных крыл, это Ворон за мной прибыл.
- Скажи мне, птица, после смерти отнесёшь меня к моей Ленор и туда, где тишина?
Ворон внимательно всматривался в меня при слабом освещении луны...
Он каркнул мне в ответ: "Никогда!»
И забился я в крике, упав на пол... Ворон каркал, что-то говорил, чётко выговаривая букву «Р».
Птица, взмахнув крылом, исчезла. Я не понял почему, и, вставая на колени, вглядываясь в окно, увидал надвигающуюся Тьму.
- Вот и я, моя Ленор, скоро мы увидимся и под пение дождя, будем танцевать.
Охвативший меня страх, что я держал, в себе вырвался на свободу...
Луна исчезла, Тьма мой дом накрыла...
Оставался я теперь в кромешной пустоте и не важно, что теперь скажут про меня. Роман опубликован, но не все ещё знают, что есть и ещё мои работы, которые дописать при жизни не успел.