РОБЕРТ СЕРВИС
(1874 – 1958)
THE LAW OF THE YUKON
ЗАКОН ЮКОНА
Таков он, закон Юкона. Он ясен как светоч во тьме:
«Не шлите мне глупых и слабых; тех шлите, кто в здравом уме, —
Готовых для яростной битвы, бесстрашных и сильных людей —
Таких, кто по лезвию бритвы, идти будет к цели своей.
Столь быстрых, как барс на охоте, свирепых, как бурый медведь,
Отважных потомков бульдога, готовых лишенья терпеть.
Пошлите мне отпрысков лучших, как сталь закалённых — и я
Прижму их к груди и утешу, — они будут мне сыновья.
Я их одарю своим златом и снедью своей накормлю,
А тех, кто ни рыба, ни мясо — своею пятой раздавлю.
Кто проклят, отвержен, порочен, кто житель трущоб и ворьё —
Пошлите и вновь заберите обратно отродье своё!
Мои необъятны просторы; сурова, как смерть, моя власть.
Царил я мильон лет на троне — один, беспощадно и всласть.
И здесь, средь несметных сокровищ, я ждал, что придёт человек.
Нахлынул он мутным потоком, а следом — отбросы как снег.
Подлец, что дошёл до предела, и всяк щелкопёр-прохиндей, —
Их вычищал друг за другом, искал я достойных Людей.
Их ужасал друг за другом, губительным мраком стращал,
Их, обманув друг за другом, на верную смерть обрекал.
Топил их, как крыс, в моих реках, морил их, как вшивых собак,
Их плоть предавал я гниенью, и кровь вытравлял точно шлак.
Пугал я их лютой зимою и глух был к их жалким мольбам,
И, рожи бесовские корча, по-волчьи скулил по ночам.
Вот кто-то, слепой, спотыкаясь, по снегу бредёт сквозь пургу.
Вот труп в ледяной упаковке, он хрупок и согнут в дугу.
Бесформен, безлик и покинут, обглоданный стаей волков.
Его белоснежные ребра как струны для вальса ветров.
Грызя почерневшую корку, готовый свалиться в пике.
Он шепчет подобье молитвы, и палец его на курке.
Когда-то он вышел со свитой, теперь с губ срывается стон,
И он, помутившись рассудком, бредёт с чеком на миллион.
И гибнет, как вошь на кострище... А то, утешенья ища,
В прокуренном баре топчётся, с пьянчугой спиртягу хлеща.
Иль, канув на дне в мутной тине средь бренных останков и тел,
Всплывёт у границ отдалённых, куда так добраться хотел.
Иль где-нибудь в местном салуне с его неприглядным нутром,
С игорным и буйным притоном, где хриплый звучит граммофон,
Он свяжется вдруг с криминалом, кому идеал — жёлтый бес,
В тиши моих горных просторов, под сводом полночных небес.
Они — как рассадник заразы, они заставляли страдать,
Когтями так сжав мою Слабость, что Силу пришлось показать.
Но близкие люди по духу, из тех, что мне славу несут —
За них мне не стыдно, поскольку они мою честь берегут.
Кто ищет, бредя по равнинам, кому каждый шаг как борьба,
Берёт раз за разом пороги, чья в снежных заносах тропа.
Кто внутрь моих гор проникает, и кто извлекает мой шлих, —
Прижму их к груди и утешу, и стану защитой для них.
Я — край тот, что слушать умеет, я — край, что лелеет мечту,
С лесами и с чистой водою, что любит и чтит красоту.
Я ждал в одиночестве долго, в глуши непорочной своей
Угрюмых, отвратных и жалких, последних и первых людей.
Сквозь мрак я взирал на несчастных, сидящих у дымных костров
И чуял в себе зарожденье грядущих от них городов.
Мои необъятны просторы; сурова, как смерть, моя власть.
Я жду, кто меня завоюет, вот только бы им не пропасть.
Кто слаб, мягкотел и изнежен — не смогут меня одолеть,
Лишь те, кто пришёл с чистой верой, в ком викинг хотя бы на треть.
Кто дерзок, силён и отчаян, бесстрашен, кто кум королю —
Тех я одарю своим златом и снедью своей накормлю.
Я гордо от всех удалился, взвалив на себя боль и страх,
Земные все перипетии в моих отразились глазах.
Мечтал я один на отшибе, бесстрастный и мудрый, о том,
Когда прекратят меня грабить, с проклятьем покинут мой дом,
Что был изобильным и щедрым, покуда борделем не стал,
И я не поднялся во гневе, и в землю свиней не втоптал.
Мечтал я о праведных людях, что будут меня почитать,
О детях, рождённых в Безмолвье, кому бы отец был и мать, —
О реющей славе, как знамя, о поднятых в рост городах,
Тогда б все богатства земные лежали у мира в ногах».
Таков он, Закон Юкона: лишь сильному право дано
Выжить и цели добиться, а слабому пасть суждено.
Кто проклят, отвержен, порочен, кто ранен иль просто убит, —
Всё это по Воли Юкона. — Он ясен и твёрд как гранит!
---
The Law of the Yukon
This is the law of the Yukon, and ever she makes it plain:
"Send not your foolish and feeble; send me your strong and your sane —
Strong for the red rage of battle; sane for I harry them sore;
Send me men girt for the combat, men who are grit to the core;
Swift as the panther in triumph, fierce as the bear in defeat,
Sired of a bulldog parent, steeled in the furnace heat.
Send me the best of your breeding, lend me your chosen ones;
Them will I take to my bosom, them will I call my sons;
Them will I gild with my treasure, them will I glut with my meat;
But the others — the misfits, the failures — I trample under my feet.
Dissolute, damned and despairful, crippled and palsied and slain,
Ye would send me the spawn of your gutters — Go! take back your spawn again.
"Wild and wide are my borders, stern as death is my sway;
From my ruthless throne I have ruled alone for a million years and a day;
Hugging my mighty treasure, waiting for man to come,
Till he swept like a turbid torrent, and after him swept — the scum.
The pallid pimp of the dead-line, the enervate of the pen,
One by one I weeded them out, for all that I sought was — Men.
One by one I dismayed them, frighting them sore with my glooms;
One by one I betrayed them unto my manifold dooms.
Drowned them like rats in my rivers, starved them like curs on my plains,
Rotted the flesh that was left them, poisoned the blood in their veins;
Burst with my winter upon them, searing forever their sight,
Lashed them with fungus-white faces, whimpering wild in the night;
"Staggering blind through the storm-whirl, stumbling mad through the snow,
Frozen stiff in the ice-pack, brittle and bent like a bow;
Featureless, formless, forsaken, scented by wolves in their flight,
Left for the wind to make music through ribs that are glittering white;
Gnawing the black crust of failure, searching the pit of despair,
Crooking the toe in the trigger, trying to patter a prayer;
Going outside with an escort, raving with lips all afoam,
Writing a cheque for a million, driveling feebly of home;
Lost like a louse in the burning... or else in the tented town
Seeking a drunkard's solace, sinking and sinking down;
Steeped in the slime at the bottom, dead to a decent world,
Lost 'mid the human flotsam, far on the frontier hurled;
In the camp at the bend of the river, with its dozen saloons aglare,
Its gambling dens ariot, its gramophones all ablare;
Crimped with the crimes of a city, sin-ridden and bridled with lies,
In the hush of my mountained vastness, in the flush of my midnight skies.
Plague-spots, yet tools of my purpose, so natheless I suffer them thrive,
Crushing my Weak in their clutches, that only my Strong may survive.
"But the others, the men of my mettle, the men who would 'stablish my fame
Unto its ultimate issue, winning me honor, not shame;
Searching my uttermost valleys, fighting each step as they go,
Shooting the wrath of my rapids, scaling my ramparts of snow;
Ripping the guts of my mountains, looting the beds of my creeks,
Them will I take to my bosom, and speak as a mother speaks.
I am the land that listens, I am the land that broods;
Steeped in eternal beauty, crystalline waters and woods.
Long have I waited lonely, shunned as a thing accurst,
Monstrous, moody, pathetic, the last of the lands and the first;
Visioning camp-fires at twilight, sad with a longing forlorn,
Feeling my womb o'er-pregnant with the seed of cities unborn.
Wild and wide are my borders, stern as death is my sway,
And I wait for the men who will win me — and I will not be won in a day;
And I will not be won by weaklings, subtle, suave and mild,
But by men with the hearts of vikings, and the simple faith of a child;
Desperate, strong and resistless, unthrottled by fear or defeat,
Them will I gild with my treasure, them will I glut with my meat.
"Lofty I stand from each sister land, patient and wearily wise,
With the weight of a world of sadness in my quiet, passionless eyes;
Dreaming alone of a people, dreaming alone of a day,
When men shall not rape my riches, and curse me and go away;
Making a bawd of my bounty, fouling the hand that gave —
Till I rise in my wrath and I sweep on their path
and I stamp them into a grave.
Dreaming of men who will bless me, of women esteeming me good,
Of children born in my borders of radiant motherhood,
Of cities leaping to stature, of fame like a flag unfurled,
As I pour the tide of my riches in the eager lap of the world."
This is the Law of the Yukon, that only the Strong shall thrive;
That surely the Weak shall perish, and only the Fit survive.
Dissolute, damned and despairful, crippled and palsied and slain,
This is the Will of the Yukon, — Lo, how she makes it plain!
==