Хроники Ирсийи
Пролог
В Начале меня не было. Были только смутные ощущения тепла и холода, света и тьмы, сытости и голода, удовольствие от первого и недовольство от второго. Было явное стремление к теплу, свету, радости и сытости, а меня ещё не было (хотя это помню я). И наконец явился Он! Он явился для того, чтобы появился Я! Ну, может быть, он считал, что у него были другие задачи, и Я был создан просто, как спутник ему, но Я был создан. Создание происходило так:
Сначала была темнота и тишина. В этой темноте безмолвно светилась одинокая звёздочка, - Моё сознание. Оно сияло кротко, безмятежно и безвопросно, ни на что не реагируя, - реагировать было не на что, да и, наверное, нечем. Время неспешно шло, приближая Начало. Я постепенно стал ощущать своё тело, растущее, изменяющееся, родное и надёжное. Кроме этого Я определил, что Меня окружает мир, заполненный сытостью и теплом, это был исключительно Мой мир! Он принадлежал только Мне, Я был его центром и смыслом его существования (как мне потом не хватало этого ощущения моей исключительности и важности). Как потом оказалось, - он был таким маленьким. Я рос и развивался стремительно, и скоро перерос его, и рванулся наружу, - в Большой Мир.
И Я вырвался. Всё стало на свои места: мой маленький мир, - это было яйцо, из которого я вылупился, при этом не забыв своё ощущение мира в яйце и до него. Надо было знакомиться с большим миром, для которого я ещё только начинался. Но первое, что я увидел – это Его! Я звал его Путник, но почему, - не знал. Я даже не знал, что я этого не знаю.
Он же считал, что его задача, - найти душу этого мира и убедить её в том, что одиночество, - это тупик в развитии. Тех, кто в этот тупик попадет, ждёт безвременье и одичалость – возврат в яйцо. Я так его понял, но не считал сначала, что это плохо – возврат в яйцо, однако подумал: мне было хорошо в яйце потому, что я там готовился к жизни в большом мире, и согласился с Ним, что возврат не нужен.
Всё это я осознал, как только на него поглядел, без раздумий и рассуждений, а значит, - я и был предназначен к нему в ученики. Так мы и стали: он – Путник, а я, соответственно, - Спутник. С этого началась моя история и история моего народа - Ирсийя. Правда, несмотря на то, что предыстория моя была до времени забыта, я испытывал какие-то смутные сомнения в словах и делах Путника. Наверное, я просто очень люблю размышлять над всем и только со своей точки зрения.
После знакомства с Путником, я осознал себя, как единственного и неповторимого обитателя этой планеты, способного рассуждать, принимать и выполнять решения, а ещё, - чувствовать: любить, терпеть и ненавидеть! А вокруг меня был мой мир, правда, бедноватый на разнообразия в проявлениях жизни, но всё это было в моих руках и в моих силах (правда, и тогда я понимал, что подобных себе один я создать не смогу).
Несмотря на одиночество, ожидающее меня в моём мире, я его уже любил и знал. Знал всех его обитателей, чувствовал, что неизмеримо выше их, что отделяло меня от всех, и, наверно, поэтому согласился сопровождать Путника в его поисках Души мира (хотя и сомневался в цели поисков). А, может быть, это я Путника пригласил на поиски «моей души»? – честно говоря, уже просто не помню (да это для меня и не важно).
Мы пошли. Первое время, похоже, Путник ко мне присматривался, оценивал мои способности, старался не выпускать меня из виду. Интересно, что он при этом думал! Но мы шли молча. И довольно долго шли. Потом я заметил, что Путник стал идти как-то неуверенно, да и у меня как-то странно стали заплетаться ноги. И мы остановились. Мой папаша (а ведь фактически это было так) присел на вершинку скалы, а я встал перед ним на соседнюю, и… разразился речью:
- Похоже, мне надо бы обращаться к тебе – «папаша». По сути, это было бы верно. Но я всё же буду обращаться к тебе, - Путник. Ты, Путник, знай, что твоё странное деяние привело к скачку в эволюции этой биосферы…, а, может, и ноосферы, - сферы Разума. Правда, это теперь дело историка, - определить результат наших дел и оценить их. А у нас есть дела поважнее! Нам, точнее, конечно мне, надо срочно найти вход в памятный тебе пещерный зал, - только оттуда можно будет мыслью связаться с Адваллоном. А то Хозяин в теле планеты совсем потерялся: слишком много он может, а это чревато… -
Я это говорил, а в мозгу моём крутилась очень странная мысль: «А откуда я всё это беру, - рассуждения эти, и, главное, слова, которыми я их излагаю? Ведь в моей голове всё это звучит как-то по-другому! Даже не то, что звучит, а… видится, что ли? Или ощущается? Или существует? Кто в этом разберётся? И откуда я знаю то, что знаю?» – в общем, целая толпа вопросов осаждала меня изнутри. Поэтому я замолчал, и дальше мы отдыхали молча. Мысли подобного направления приходили ко мне и впоследствии. Я обычно находил ответы, но не на все вопросы. Я до сих пор не знаю ответа на первый вопрос: «Почему я мыслю не на том языке, на котором потом эти мысли излагаю Путнику?».
После отдыха пришлось (мне, по крайней мере) подкрепиться, прежде чем идти. Затем мы пошли дальше. Идти пришлось по лабиринту вершин и вершинок, стараясь не соскользнуть в долины к моим бывшим родственникам. Идти было чрезвычайно утомительно, поэтому шли мы сосредоточенно и молча. Это обстоятельство позволило мне углубиться в мысли о собственных интересах:
«Что даст мне контакт с этим одиноким сознанием, обладающим, похоже, неисчислимыми знаниями и умениями, но не умеющим ими пользоваться? Знания? Но как эти знания заполучить, не пустив их хозяина в мою собственную бесценную личность? Может, вызвать его на беседу? – Но ведь мы, наверное, не будем отделены друг от друга при контакте? Да, и ещё, - кто он? Последний Ирсийя? Но тогда почему я знаю, что я первый? Откуда это знание? Из сознания Путника? Но тогда, похоже, я могу извлекать информацию из чужих сознаний выборочно, не привлекая в себя чужие личности? Верно говорят, что не попробовавши варева, не поймёшь его вкуса. Но ведь, чёрт побери, мне и этого никто не говорил! А что такое: чёрт побери? И вообще я ведь живу только первый день! Ладно! Как говорится: утро вечера не дряннее. Опять же, - откуда я это взял?… и что это значит?» – вот такими метаниями были полны мои мысли. Пока я всё это перемалывал у себя в голове, мы дошли.
Я почувствовал, что помещение, в котором Путник общался с «душой» этого мира прямо под нами и сообщил ему об этом. ( Вот опять, - а откуда я узнал, что они где-то виделись? – ещё одна загадка). Пытаться вскрывать это помещение, было уже поздно, - солнце село и дневная жизнь замирала, поэтому мой «папаша» прилёг и заснул, завернувшись в кусок ткани и исчезнув из моего мира, а я, занятый своими мыслями – начал бродить вокруг. Да, подумать мне было о чём, но мне это не удалось.
Мне кажется, – это называется: заснул! Во сне я ощущал себя вновь тем, чем был в начале прошедшего дня, - то есть амёбой. Я вслушивался в «новые», - старые для меня ощущения как бы со стороны, оценивая их бесстрастно и равнодушно. Я видел сразу во все стороны, правда, не воспринимая цветов, слышал звуки и чуял запахи всем телом, «видел» силовые линии электрических полей (снова вопрос: откуда я знал, - что это такое?), одушевлял все её желания и порывы… и всё это анализировал. Проснулся я от ритмических толчков, которые мне передавал камень скалы: это на соседней вершине делал зарядку мой старший компаньон, - Путник.
Да, для ребёнка, начинавшего свой второй день жизни, я был изрядно просвещён, хотя порой и не мог сразу разобраться со своими знаниями. Спросонья я сразу же получил несколько новых мыслей, одной из которых поделился с Путником: использовать особенность организма «амёбы» к выделению излишков полученной химической энергии в виде направленной вниз струи газов. То есть, если «амёбе» скормить что-то взрывчатое, то неизбежен взрыв, причём направленный.
Тут же, в долинке между скал, отыскался подходящий экземпляр, которому мы «скормили»… патрон от нагана, оказавшегося у путника в кармане (чёрт, – откуда я узнал, что это такое: «патрон от нагана»?). Бабахнуло изрядно (наверное, это значит, - «капитальное слабительное»). Когда, через некоторое время мы были способны подойти (нас тряхнуло очень сильно, – ноги потом были, как ватные), вместо долинки мы увидели жерло туннеля, уходившее в тело планеты. Это был, так сказать, парадный вход в апартаменты души, и они приглашали нас войти. И мы вошли! Точнее, пожалуй, будет, - скатились, потому, что спуск в туннель был достаточно крут.
Поначалу ход был направлен под вершину той скалы, на которой мы прятались от взрыва. Солнце, невысоко поднявшееся над горизонтом, стояло так, что освещало его на всю длину, - до тупика (или поворота?), и, когда мы по нему шли, впереди нас мотались наши тени, закрывающие всю перспективу. Так что отчётливо мы видели только то, что было под ногами, - сравнительно ровный пол, скат которого потихоньку уменьшался. Я помню все эти, в общем-то, незначительные подробности, наверное, потому, что эта встреча многое объяснила мне в моих загадочных познаниях, точнее, в их источниках. А это, в свою очередь, дало направление моему развитию и развитию моего народа, ну, и придало ему, можно сказать, ускорение в нужном направлении.
За этими наблюдениями, мы быстренько добрались до поворота туннеля, так как хотели заглянуть за него ещё при свете быстро поднимавшегося солнца. Однако солнце нам помогло немного, - поворот был под прямым углом, и за ним быстро сгустилась пещерная темнота. Единственное, что мы сумели разглядеть, так это то, что дальше туннель не был естественной пещерой, а имел правильную геометрическую форму – половинку цилиндра. Мы свернули влево, и путник выдвинулся вперёд, сказав, что раз он был уже здесь, то и ориентироваться ему в темноте гораздо легче, чем мне. Он и не знал, что мои глаза более чувствительны к свету, чем его, и то, что для него было сплошной чернотой, для меня было серыми сумерками, так что куда идти, - я видел. Правда, и он неплохо сориентировался, не допустил ни одной существенной ошибки. До его зала мы дошли сравнительно быстро. Хотя, впрочем, почему - до его зала? Как ни парадоксально, но и об этом месте мне кое-что было известно.
Путник наконец-то вспомнил, что у него есть зажигалка (а я то это откуда знаю?), зажёг пламя, которое ударило по глазам, как взрыв, и осветил помещение. Да это был тот зал, который знал и я, но были в нём и отличия, мне незнакомые: во-первых, колонна, которая стояла в его центре, - она была… живой! Это было дерево! Живое дерево в пещерной темноте – его кора была твёрдой, но… тёплой! Во-вторых: за колонной у стены не было дивана, прилечь на котором я очень рассчитывал.
Несмотря на отличия, мы находились у цели своего пешего перехода, и… пора было начинать действовать мне! Я ощутил настоятельную потребность войти в контакт с душою моей планеты первым, и, только Путник расстелил кусок ткани на полу у колонны, сел на него и начал методично вводить себя в резонанс с… известным (откуда?) мне сознанием.
Я и сделал это первым, ко мне тут же поступил отклик, что-то типа: «Я слышу тебя…, что тебе надо!». Напрягши всю свою волю, я мысленно крикнул: «Мне нужны твои знания и возможности, брат Адваллон!». На это я получил довольно невразумительный отклик: «Нет смысла в действии любом, поэтому оставь меня, мятущийся!», а все последующие мои призывы, увы,… остались без ответа.
Признаться, единственным ощутимым результатом моего контакта с Адваллоном (опять знание ниоткуда), была крупная дрожь от какого-то распространявшегося изнутри глубокого холода. А из неощутимых..., через некоторое время я понял, что в чём-то изменились моё отношение к контакту, - знания и способности Адваллона мне показались уже не столь привлекательными. Но это я понял позднее, а сначала я попытался что-нибудь выведать у Путника, так же как и я дрожащего рядом, произнеся такую речь:
- Я пытался мысленно докричаться до Адваллона, сначала ничего не получалось, но потом, я ощутил, что становлюсь сильнее, и зову его громче, если так можно выразиться. Знаешь, я, по-моему, был услышан, но его ответ… не вдохновил. Он сказал: «Оставь меня, мятущийся», и выбросил меня из себя. По-моему, он заблокировался. А что было у тебя? Если судить по одинаковости наших реакций, то и ты был в контакте…, – на что он ответил:
- Похоже, что ответил тебе я, так как именно это запомнилось мне, - и это был мой ответ на чьи-то настойчивые просьбы – я, чтобы он не стал выяснять насчёт моих просьб о знаниях, обращённых к Адваллону, выдал такую тираду:
- Я думаю, наш хозяин просто спит, спит потому, что нет у него раздражителей, достаточных чтобы побудить его действовать, спасая свою жизнь или добывая знания. И нет стимула познавать что-то новое, ведь о планете он уже знает всё, да и о ближайшем её окружении, наверное, тоже…, но этим знанием ему не с кем поделиться. Вся наша проблема в том, как его разбудить, какой стимул предложить его любопытству, чтобы поддержать угасающий интерес к существованию. Ты можешь что-то предложить, Путник? – его ответ был похож на чью-то слегка искажённую цитату:
- Стучаться, стучаться и ещё раз стучаться…, может, и достучимся до него! – я согласился, так как это было бесспорно:
- Ну что ж, значит, будем пытаться достучаться! - и на этом обсуждение первого контакта закончилось. В зале установилась тишина. Но это не была тишина бездействия, - мы с Путником несколько раз пытались вступить в контакт с Адваллоном, хотя и безуспешно.
Тогда было решено сменить тактику: разбудить любопытство хозяина моей фигурой, - то есть Путник будет пытаться спроецировать воспоминания обо мне и о моём рождении в его спящую душу. Однако, результатом опыта стало лишь то, что нас «выдули» из сознания Адваллона, как докучливых мошек. Когда мы пришли в себя после такого афронта (опять что-то новое), то обнаружили, что зал… освещён и закупорен! Так как двинуться было некуда, то мы произвели инвентаризацию своих ощущений во время последнего контакта:
- Слушай, Путник, - рассказал я, - сейчас, там, у Адваллона, я вдруг увидел себя, причем, сначала стоящим внутри какого-то прозрачного столба с закрытыми глазами, а затем, - моё появление с твоей помощью и развитие, а так же наш поход от начала до конца. Неужто ты ему обо всём сообщил? Или, может, это он сам сообразил, или как-то выведал?
– Или он спит только частично и имеет контакт с планетой… – предположил Путник.
В зале ничего не менялось, никаких других реакций на наше присутствие тоже не наблюдалось, поэтому, прождав изрядное время, мы решили прозондировать мысли хозяина, ничего ему не стараясь внушить, так сказать, провести разведку, - что он дальше хочет делать. Но… наша разведка с позором провалилась: нас просто не пустили на порог и мы, увы, заснули.
Правда, потом оказалось, что сон наш содержал некоторую дозу информации. Обсуждая то, что мы увидели во сне, мы поняли, что нам нужно выбираться наружу, так как жизнь там подверглась опасности быть уничтоженной. Мне привиделись какие-то спиральные существа, сжигавшие всё в долинах между скал. Путник назвал эти создания термочервяками и рассказал, как они появились на планете. Узнав это, я срезу сделал вывод, - они будут мне опасны, так как обижены Адваллоном, а я на него похож (как, впрочем, и на них - в прошлом). Это были первые знания, источник которых мне был известен.
Но выбраться наружу не было никакой возможности, поэтому нам оставалось, как философам из древней истории мира Путника, гулять по периметру зала и рассуждать между собой. Из этих бесед я много узнал от своего «папаши» о жизни его мира. Не скажу, что меня его мир поразил чем-то (мне не с чем было сравнивать: я ведь и свой-то мир практически не знал), но кое-что мне показалось, ну, скажем так, - нереальным, или, скорей, несущественным. Так было, например, с таким понятием, как сочувствие, то есть учёт не только своих жизненных интересов, но и интересов тех, кто рядом с тобою.
Мне думалось, что интересы у всех живущих в одинаковых условиях существ одного вида одинаковы, то нужно стараться первым осуществить свои желания, а тот, кому это не удалось, - просто не имеет права на существование. Я, правда, не высказал этой своей мысли, - зачем её кому-то знать, просто решил, что Путник слегка привирает, - ностальгия, и всё такое подобное. Вообще-то, я старался больше узнать, чем поведать, - «предупреждён, - вооружён», как сказал мне Путник, да и чем я мог поделиться, - только знаниями, добытыми неизвестно где (похоже, что сам Путник знал об этом больше).
Так мы бродили и философствовали довольно долго, пока не обратили внимание на то, что под ногами, в такт наших шагов, ощутимо подрагивает пол. Волны дрожи пробегали не только по полу зала, но и по его потолку. Особенно сильна дрожь была в центре зала, у колонны, поэтому нам пришлось прижаться к его стенам. Через некоторое время, после особенно сильной волны тряски, с потолка в центре посыпались камни, раздался треск, и… потолок был проломлен наружу. Колонна, которую Путник называл «можжевеловой палкой», превратилась в то, что он по праву можно было назвать деревом. Зал был откупорен, в него хлынул свежий воздух, а вместе с ним дождь (или вода из долины между скал). Нам оставалось только подняться по «стволу дерева», - и мы были на свободе!
Мы тут же бросились на подъём и штурмовали его вдохновенно и самозабвенно, а, выбравшись, тотчас же развалились на камнях отдыхать, - так много сил отняли у нас «заключение» и «восхождение». Кстати, выбрались мы в долинку, из которой не было видно ничего, кроме окружающих скал и их склонов.
На склоны-то мы и обратили своё внимание в первую очередь: они были покрыты свежим слоем оплавленного камня. Значит, как сообщил мне Путник, - здесь побывал термочервяк. Отдохнув, мы выбрались на вершину и осмотрелись. Скалы в округе были изрядно оплавлены, а долины – опустошены: вода испарилась, а всё остальное, видимо, сгорело. Мой мир опять превратили в пустыню смерти.
Самих термочервяков мы так и не увидели, но следы их деятельности были на всём обозримом пространстве. Сначала, как только я это увидел, мне показалось, что надо бежать из мёртвого мира, но, через некоторое время, у меня вновь откуда-то возникло знание, что мир мой погиб не весь и где-то ещё существует жизнь. А, кроме того, я твёрдо знал, что эти самые термочервяки откуда-то узнали о моём существовании и собираются меня уничтожить, - значит, когда-то бежать всё-таки придётся. Поэтому я сказал Путнику:
- Я чувствую, - нам надо добраться до Купола, в котором выход на Дорогу, а там уж и решим… – и тут же оборвал сам себя, чтобы не рассказать всё, что мне стало известно (правда, не задумываясь, - почему мне это не хочется рассказывать). Я надеялся, что моё новое знание укажет направление на Купол, но здесь нам помогло чувство направления, которым обладал Путник. Он уверенно сказал:
- Нам туда! – и мы пошли.
Первые минуты пути мы спешили по стеклянной, похрустывающей под ногами корочке, а нас догоняла сплошная пелена дождевых туч. Как мы не торопились, тучи всё же нас нагнали, и разрядились довольно сильным дождём. Мы тут же решили идти дальше, а остановиться на отдых только после дождя. Путник достал кусок ткани и накрыл нас обоих. Под этой накидкой было сухо и даже, пожалуй, тепло, тогда как в остальном мире заметно похолодало. Шли мы так достаточно долго, наши плечи касались друг друга, нас обнимало и сближало тепло, и, к концу дождя я испытал странное ощущение, которое я мог бы назвать симпатией, или сочувствием к тому, кто шёл рядом (самым бесполезным чувством?). Это было так ново, так противоречило всему, что составляло основу моего «я», что, как только дождь кончился, я постарался устроиться на отдых подальше от Путника (а вдруг эти какие-то неведомые мне чары, - его оружие, отчего-то вдруг подумал я).
После дождя ветер сменил направление, и принёс оттуда, куда мы шли, родные запахи живущего болота, - значит, жизнь всё-таки где-то есть! Вскоре мы подошли к долине не пострадавшей жизни, видимо, термочервяки остановились здесь или повернули обратно. Я отошёл от путника позавтракать, но как только спустился к зарослям, тут же понял, что такого завтрака (а так же любого другого), мне вовсе не надо, а надо только несколько разрядов – молний от моих бывших родственников. Я, было, направился обратно, но тут меня «достало» вдогон новое предупреждение, по-видимому, Адваллона: червяки охотятся за мной! Вот это меня проняло, - я долго сидел, приходя в себя (видать, далеко из себя он меня выманил).
Когда я вернулся к Путнику, меня очень заботило, чтобы тот ничего не заметил, и поэтому, когда мы вечером подошли к Куполу, я предложил… провести ещё одну ночь в моём мире и попытаться в последний раз войти в контакт с Адваллоном. У меня, конечно, была ещё одна причина настаивать на этом: я надеялся узнать, почему на меня открыта охота, - ведь не только же из-за моего сходства с хозяином. Ночь прошла под знаком запутанных снов, поэтому я пробудился первым, и, пока был один, попытался пройти под Купол. И он меня не пустил! Когда мой друг проснулся, я начал разговор именно с этой новости:
- Во-первых, - я сейчас пытался пройти под Купол, и обнаружил, что он меня не пускает! Во-вторых, - вместо контакта с Адваллоном, у меня получился… разговор с Деревом! Причём об опасности встречи с тем, кого ты называешь «термочервяком». Опасности персонально для меня! В-третьих, ты знаешь, что мне ужас, как не хочется уходить на Дорогу. Итак, что ты на всё это скажешь? – так построил я свой, слегка нервный монолог. В качестве ответа получил:
- Во-первых, - и у меня вместо контакта с Адваллоном, тоже был контакт с Деревом, но без… разговора. Во-вторых, - после этого у меня был контакт (односторонний) с… тобой! И тоже без разговоров. В-третьих, - эти «термочервяки» – продукт эксперимента Адваллона, и могут иметь на него зуб! Отсюда предположение: кто-то из Вас с Деревом, - Адваллон! Как тебе такой ответ? - это меня вдруг как-то успокоило, хотя и не дало вообще никакой информации. Но спокойствия моего хватило не надолго, - на горизонте показалось то, о чём мы только что беседовали так непочтительно: термочервяки! Я обмер! Но не обмер мой папаша. Он накинул на нас обоих какую-то тряпицу, миг… и мы оказались совсем в другом месте.
Это была Дорога!
Странствия мои начались с Дороги. Сама по себе она на меня особого впечатления не произвела, разве что цветом камня, которым была вымощена: какой-то серебристо-жёлтый, под блёклым серо-голубым небом, - у нас небо куда ярче (интересно, почему у нас, правильней, пожалуй, - у меня!). Но вот окружающий пейзаж, - я такого никогда не видел, правда знал, что такое где-то может быть: пропасти, а сразу за ними, деревьев несметное количество, под деревьями – трава, на стволах деревьев, - тоже (правда, всё какое-то пыльно-серое). В общем, - царство растений. Пока я оглядывался, в самой Дороге произошли перемены: откуда-то появился камень близ обочины, на котором мы с некоторыми удобствами разместились (было даже мягко), и стали кого-то ждать.
Как потом оказалось, ждали мы существо, похожее на Путника (сколько же их, ему подобных, оказывается!), но несколько и отличающееся от него. Путник назвал его Ведуньей (значит, - самка, со странной дрожью понял я). После долгого разговора, к которому я не прислушивался, эта Ведунья упаковала меня в такие же одежды, что и Путника, и благословила наше дальнейшее путешествие:
- Ну, видать судьба Ваша такая, - дальше идти вместе и вместе вернуться. А значит: в путь! – и мы… прыгнули с Дороги.
Иномир
Приземлились мы на упругую поверхность, на которой высились какие-то живые скалы (как потом я понял, - это были такие же Деревья, как и то, что освободило нас их подземного плена), - об одну из них я чувствительно приложился носом (а рядышком, - и Путник), поэтому некоторое время не вполне правильно оценивал окружающую обстановку. Когда я пришёл в норму, первое, на что обратил внимание, - это было огромное разнообразие запахов, кстати сказать, - больше всего приятных, но непривычных. Затем меня поразило обилие незнакомых звуков, потом и красок. И всё это буйство сигнализировало об изобилии форм жизни в этом мире! Следующее открытие, которое выпало на мою долю (правда, поразившее меня не новизной, а привычной загадочностью, что ли), было то, что, не смотря на необычность этого мира, - я был уже с ним знаком! Я выдал свою тревогу Путнику, поэтому пришлось ответить на его вопрос о том, что меня встревожило:
- Мне откуда-то знаком этот мир, а я не знаю, - откуда. Вот, если идти в том направлении, можно выйти к реке, по которой плыла лодка – лебедь. Слушай, Путник, - откуда я это помню? – этим, по-моему, я отвлёк его от моих переживаний к своим. Он, видимо, стал искать объяснение, - но каким же оно могло быть, если мне, как личности всего пара дней, так что, похоже, он ничего и не нашёл, так как ничего и не сказал.
А тем временем, в этом мире цвёл полдень, стояло тепло, в прогретом воздухе носились разнообразные ароматы, пели птицы, и где-то вершинами Деревьев шуршал ветер, и… пора было двинуться в путь, скорее всего, к реке. Кратко посовещавшись, мы решили туда и идти.
Стоило нам двинуться, как птицы в округе перестали петь и с шумом рванули врассыпную. Пришлось Путнику накинуть на нас маскировку и идти дальше под ней, обнявшись крепко, как двум влюблённым (похоже, что часть знаний я позаимствовал всё-таки у него, - и это сравнение тоже). Кстати, его собственный запах чем-то сродни запахам этого мира.
Тем временем лесные жители успокоились, снова завели свои трели, а я задумался: «Видимо, они больше всего испугались меня, - с чего бы это? Неужто где-то встречались с такими, как я? Или просто, всё необычное их пугает?», – но ни к какому ответу не пришёл, - информации слишком мало.
Тем временем мы уже почти вышли на опушку леса (как мне подсказала память Путника), осталась полоса кустов, и мы взойдём на чистый взлобок, с обрывом к Реке. Но спокойно выйти нам не дали. Откуда-то сзади вдруг накатился странный незнакомый мне стрекочущий звук, - этакое ровное ворчание, которое вначале меня здорово напугало, а затем вновь показалось знакомым: звук работающего мотоциклетного мотора. Правда, это ворчание скоро заглохло, оставив вместо себя хруст сучков под колёсами, - нечто, называемое мотоцикл, катилось по инерции под откос. Пришлось этому «нечто» уступить дорогу, - ведь нас под маскировкой не видно и оно могло на нас наехать, - мало ли что будет в результате.
Только мы зашли за ствол небольшого деревца, как точно там, где мы до этого шли, прокатилось устройство, которое его седок потом назвал чоппером. На нём сидел, похоже, какой-то «родственник» Путника, весь в чёрном, с чёрным шлемом. Он крутил головой во все стороны, видать выбирал, куда ехать. На подъёме инерция мотоцикла кончилась, он остановился. «Родственник» соскочил с него, установил вертикально, и стал в нём копаться, - что-то искать.
Не найдя, видимо, того, что искал, он достал какой-то лист, сложенный как-то странно, и развернув его начал что-то рассматривать. Тут Путник подал голос из-под маскировки:
- Что случилось, Бродяга? Чем ты так встревожен? - на что Бродяга отреагировал несколько нервно: подпрыгнул на месте и выхватил откуда-то гладкую чёрную палку, начал ей как-то странно размахивать. В его «маханиях» чувствовалась какая-то система: никто не смог бы подойти близко, не получив удара этой палкой (это, наверное, и называется – самооборона).
Тут Путник вылез из-под маскировки, и, так сказать, возник перед его лицом… и у них тотчас завязалась беседа. Я не прислушивался, потому что у меня возникло опасение, - они друг другу более близки, чем я к ним, а вдруг они решат меня здесь оставить и идти дальше вдвоём! Что мне в таком случае делать? По-моему, надо стать им обоим необходимым, - решил я, и услышал кончик разговора. Говорил незнакомец (кстати, очень нервно говорил):
- Вы шутите, - другой мир! Лес то самый обычный, такой же, как и у Кунгура…. Я, конечно, понимаю юмор ситуации… - тут я решил, что пора вмешаться мне (пусть Путник думает, что это я ему помог). Скинув маскировку, я так же предстал перед незнакомцем:
- Придётся всё-таки поверить Путнику, незнакомец! Раз он говорит: другой мир, значит, - другой мир! И путь тебе предстоит с нами…, а насчёт этого… «чоппера» твоего, так я думаю, его надо дотолкать до Купола и спрятать в нём, - спокойнее будет: там-то его никто не тронет.
Сказать, что парень был ошарашен, - значит, ничего не сказать: он прямо был в шоке! (Что-то неадекватно испуганная реакция, - подумал я) Но шок прошёл быстро, и с моим предложением все согласились. К незнакомцу, как оказалось, надо было обращаться: Максим.
Закатывание мотоцикла под Купол заняло остаток дня, так что, вернувшись к месту встречи, мы успели только приготовиться к ночлегу. Ночь мы провели втроём, на куске маскировки «от Путника», укрывшись таким же куском «от меня» (оказывается, у меня и ткань-эвакуатор есть, что вселило в меня некоторое дополнительное спокойствие). Я был спокоен ещё по одной причине - они не сочли меня чужим (никогда бы раньше не подумал, что нуждаюсь в чьём-то понимании).
Утро было прохладным, обильная роса покрывала кусты так, что каждое наше движение вызывало холодный душ. Для меня это, конечно, не было опасным, но и приятным это не назовёшь, а для остальных, наверняка, - тоже, поэтому мы двинулись дальше только тогда, когда роса стала подсыхать. Путник сказал, что день будет ясным, раз такая роса, и пройти за него мы сможем много. Кстати, у него интересная привычка, - после просыпанья помахать руками и ногами зачем-то, он говорил, что это называется «зарядка». По-моему, это как раз разрядка, так как на неё тратится энергия, поэтому мы с Максимом в этом обряде не участвовали.
Мы быстренько собрались и, так как голода никто не чувствовал, сразу же двинулись в путь. Сквозь память Путника дорога выглядела знакомой: вот взлобок, с которого видна река, только на ней сейчас нет ладьи, вот овражек, в котором… да что это я, - не мои же это воспоминания. Я, было, разозлился, но ощутил, что мои спутники чем-то встревожены, и тоже стал испытывать тревогу. Она не относилась ни ко мне, ни к одному из близких мне, однако, покою не давала, заставляла всё ускорять передвижение к какой-то неизвестной пока, но вполне конкретной цели.
Мы почти бежали, растянувшись в цепочку, которую открывал Путник, а замыкал я, Максим бежал посредине. Такая гонка продолжалась долго, - я успел устать, но, конечно, не сознался в этом, как вдруг, взбежав на очередной взлобок, мы чуть ли не врезались в толпу существ, подобных моим спутникам. Толпа, правда, была значительно грязнее, и одета весьма скромно, так что выглядела диковато. Не смотря на свою дикость, толпа была занята тем, что слушала какого-то оратора, возвышавшегося над ней на валуне. Рядом с валуном стоял крест, на котором висело подобное всем в толпе создание, но, похоже, это была их самка (если судить по остаткам одежды и фигурке). Тут я понял, что на её спасение мы и спешили.
Посовещавшись в ближайшем овраге, мы «выработали тактику нападения» – так сказал Максим, то есть решили, кто что будет делать. По этой тактике основную работу пришлось делать Путнику: он под маскировкой подберётся к кресту и постарается снять его ношу, а мы в это время, – будем отвлекать внимание, - нападём на толпу с другой стороны. Путник, завернувшись в маскировку, скользнул в обход к кресту, а мы начали готовиться: Максим достал свою чёрную дубинку, а я снял комбинезон, - мне показалось, что так я буду более убедителен для этих аборигенов.
И вот, дождавшись своего часа, мы рванули на толпу (почему-то в этот момент она показалась мне многотысячной и… угрожающей). Мы специально начали с разных углов этой оравы, чтобы посильнее их напугать и отвлечь их внимание от креста. Не знаю, как Максиму, а мне, пока я приближался к толпе, самому было так страшно! Но, как только они меня увидели, роли поменялись, - они просто разбегались в испуге передо мной, не пытаясь ко мне даже прикоснуться, мне не пришлось даже использовать свои молнии. В пылу схватки, я, было, упустил из виду их оратора, а когда вспомнил про него и посмотрел в его сторону, то увидел, что он целится в меня из какого-то невозможного здесь оружия!
Я не успевал ничего сделать, ни собрать заряд, ни даже уклониться! Даже зажмурить глаза! Я смотрел в лицо собственной смерти! И ждал её! Время остановилось, и в этом растянутом миге палец этого гнусняка медленно давил на спусковой крючок. Вдруг, в полной тишине, голова моего врага резко дёрнулась вбок, от неё полетели какие-то ошмётки и его фигура, нелепо подпрыгнув, начала складываться и, наконец, рухнула на камень бесформенной тряпкой.
Я начал приходить в себя, - сначала ощутил, что я жив, затем, что стою съёжившись и весь трясусь и, наконец, что вокруг никого из этих аборигенов нет, а остались только мы втроём. Нет, пожалуй, вчетвером, если, конечно, брать во внимание фигурку, лежащую на ткани – маскировке Путника. Путник с Максимом хлопотали вокруг неё, а я, к моему стыду, только и мог, что отупело смотреть на их хлопоты, - меня ещё сильно трясло.
Но всё в своё время проходит, - прошла и моя трясучка. Я спустился в овраг, приоделся и вернулся к друзьям. И во время: фигурка, снятая с креста, видимо на краткий миг пришедшая в себя, не разобралась в ситуации и чем-то острым ранила Путника в локоть, который он подставил, заслоняя лицо, в которое метил удар. Теперь нашлась работа и мне, - надо было обработать ему рану и сразу же стало не до переживаний. Максим принёс воды, мы с ним промыли раны нашим подопечным, он – девушке, которая пока ещё была без сознания, я – Путнику, который перенёс эту процедуру стоически (правда, у него богатая мимика, - всё равно было понятно, что он при этом чувствует). Затем Максим достал откуда-то мази, обработал раны незнакомки (я уже понял, что она нам всем не знакома). Я так же поступил с Путником и даже забинтовал его рану. Закончив, я вдруг заметил, с каким пристальным вниманием мой пациент глядит в небо у меня за спиной.
Я обернулся. И во время: к нам приближались чудовища! Их было три: большое, поменьше, и самое маленькое, - раз в десять меньше большого, но раз в десять больше меня! Испугаться я не успел, - сработала «память Путника» и я понял, что это семейка гиппогрифов, и что они нам не опасны. Да и, кроме того, зрение у меня неплохое, - я сразу увидел, что на среднем по размеру гиппогрифе сидит какая-то человеческого облика фигурка, значит они приручённые.
Потом они начали приземляться. Сначала поодаль сел больший, - видимо, папаша. При этом земля содрогнулась так, что я на ногах не устоял! Второй села среднегабаритная, - мамаша. Она села почти рядом с нами, и… меня даже лёжа подкинуло и перевернуло ветром от крыльев! С мамаши соскочила её наездница и устремилась к фигурке, лежащей перед крестом. Я встал. Но, похоже, это я сделал рановато, - взлетевшая мамаша ветром своих крыльев вновь повалила меня. Я решил немного полежать на земле, - уж тут-то меня никто не уронит, но пришлось встать, так как все гиппогрифы уже приземлились, а люди хлопотали вокруг лежащей девушки.
Мне досталось заниматься костром. Так распорядилась прилетевшая на гиппогрифе… Баба – Яга, которую, как потом выяснилось, звали Властиной. Кстати, она назвала меня именем моего народа: Ирсийя, видимо, тоже откуда-то извлекла это знание (кстати, я зачем-то показал, что слово это мне не знакомо). А костерок у меня получился неплохой, хоть и был он первым в моей жизни. Как происходило лечение девушки, связно вспомнить теперь не могу, - я время от времени задрёмывал, покачиваясь над костром, изредка просыпаясь и подбрасывая дрова, за которыми сам же и ходил в овражек, - там кем-то были собраны кучи сухих сучьев. Успело стемнеть, когда процесс был закончен, и Властина сказала всем спасибо за спасение её дочери. Кстати, имечко у неё, - Синильга, я вам скажу ещё то имечко, хотя чем-то созвучно с Ирсийя. Это так, к слову.
В общем, улеглись мы у костра парочками вокруг этой Синильги: с востока, - мы с Максимом, а с запада, - Путник с Властиной, а с юга был костёр. Вкруг нас расположились гиппогрифы, - охрана надёжная, вряд ли кто решится нас побеспокоить. Максим, похоже, как и я, долго не мог заснуть. Ну, я то понятно, - продремался и сон разогнал, да и мысли разные в голову лезли, а он-то что, ведь уработался – сколько раз только за водой к родничку сбегал, устал, должно быть, а всё вздыхает, - не спит.
Послушал я его воздыханья, да и вернулся к своим мыслям. А направленье их было таково: Властина тут Путника папашей Синильги назвала, и я его так же папашей могу назвать (хотя в рождении Синильги он, по-моему, занят был как-то по-другому, чем в моём, - но не это ведь важно). А отсюда следует, что мы с девушкой, можно сказать, - брат с сестрой, в общем, родня. А что тогда от меня может потребоваться? Тут в мои мысли вмешался Максим, - он мне что-то горячо говорил, отчаянно отмахиваясь при этом от парочки гиппогрифов, круживших вокруг его головы. Когда гиппогрифы порозовели, я понял, что это просто сон.
Пробуждение было поздним. По крайней мере, для нас с Максимом, - Путник, Властина и Синильга поднялись раньше. Затем, как-то внезапно, вскочил Максим и тем разбудил меня, а то бы я ещё долго проспал (оказывается, это даже приятно). Раз меня разбудили, то пришлось вставать. Увидев, что все уже готовы, Властина скомандовала: «По коням!» и мы расселись по гиппогрифам. Оказывается, на спине гиппогрифа – папаши, была беседка, и даже с тентом, расположенная между передней парой ног и крыльями. Подниматься в неё пришлось по шипам, равномерно распределённым по внешней стороне ноги. Это было довольно удобно, но только я сел в эту беседку и посмотрел вниз, как мне сразу же показалось, что это слишком высоко (а что же будет в полёте?).
Остальные разместились на мамаше. Только это завершилось, как наши скакуны рванули в небо! Нас резко прижало к сиденьям и, наверное, от этого, у меня закрылись глаза. Открыл я их не скоро. Мы уже поднялись высоко, и это, как ни странно, оказалось не так страшно, как было вначале, когда наш транспорт только выпрямил ноги, поднявшись для старта. Полёт протекал спокойно, над нами было фиолетовое небо, под нами разворачивали картинку с гористой местностью, на нас дул ровный, без порывов, ветер, так что разговаривать было нельзя, и я, незаметно для себя, вернулся к мыслям, тревожившим перед сном.
Правда, теперь меня больше озаботило, как к нашему родству отнесётся моя новая сестрёнка, и, почему-то… Максим. К какому-то определённому выводу я, конечно, не пришёл, - данных было мало, и вновь задремал. Проснулся я от изменения ритма полёта, - мы поворачивали и, похоже, снижались. Полёт подходил к концу. А день лишь начинал клониться к закату.
То место, где нам был приготовлен приют, было со всех сторон огорожено скалами, практически сплошной стеной, причём довольно высокой, поэтому с земли было неприступным. Правда, когда мы приземлились, у меня мелькнула странная мыслишка: «Мы здесь не надолго», - но она мелькнула и пропала, не успев вызвать никакой реакции. После того, как мы с Максимом покинули борт гиппогрифа, я огляделся, и увидел: стена скал была сплошной, без трещин и имела высоту от тридцати до пятидесяти метров. В самой высокой скале, на востоке, у подножья, был вход в туннель, - похоже, это было логово «летающей семейки». В центре долины стоял высокий каменный столб, раза в два выше всех остальных скал. В его подножии было довольно широкое отверстие, - видно вход в пещеру, вокруг входа ковром росла мягкая трава. Вот и всё, что там было.
Наши хозяйки, поспорив о чём-то, разделились: младшая ушла в пещеру, что в подножии центрального столба, - похоже, готовить нам квартиры. Старшая подошла к нам, предупредить о том, что нам предстоит здесь задержаться. Солнце уже закатилось за скальную стену, поэтому мы были в тени, только вершина центрального столба отражая луч солнца, горела ясным светом, освещая траву перед входом и нас мягким светом. Расположившись рядом с входом в пещеру, мы занялись разговорами, точней Властина рассказала нам предысторию – её встречу с Путником, но я почти не слушал, - меня охватила тоска по моему миру. Когда-то я вернусь в него? Как он меня встретит? И, главное: кто там меня встретит? Почему эти мысли посетили меня именно сейчас?
Чтобы преодолеть тоску, я решил подключиться к разговору, и задал первый попавшийся вопрос:
- Властина, скажи, почему ты обратилась ко мне с таким странным словом – Ирсийя? Что это – имя или название? Почему я не могу его к себе применить? – на это последовала небольшая лекция по истории:
- Раньше, до людей, в мире жило много разумных и волшебных народов, это был их мир, мир, который они приспособили для себя. Но время шло, сила их истощалась, и они уходили…, никто не знает, куда уходили. Когда у человека появилась речь, из предыдущих рас осталось совсем немного: Бэньши, Лешие, Кикиморы, ну и Вы, - Ирсийя. Первые три названия придумали и дали существам люди, потому что их носители неохотно шли на контакт с человеком, и даже пытались ему вредить – не хотели уступать ему место. А вот Ваше племя, хоть и ушло в другой мир раньше прочих «прежних», но не враждовало с людьми, а даже кое в чём выручало их. Имя они дали себе сами: Ирсийя, что на Вашем языке значит – Цветущие. Так вот, - человечество Вас не забыло! – так ответила мне Властина. Почувствовав в этом некоторую неувязочку, я решил подкинуть такую реплику:
- Но в том мире, откуда я сюда пришёл, кроме меня нет других таких. Поэтому мне кажется, что и туда я подкинут из какого-то другого мира, но я ничего не помню…, за исключением встречи с Путником! – не рассказывать же всем, - что именно я помню! Но, похоже, скрытыми источниками информации пользовался не только я, потому, что на это мне ответила подошедшая тут Синильга:
- Возможно, аппарат и пульт управления когда-то, в другом мире, сделал народ Ирсийя для каких-то своих нужд, и, когда тот попал в живую протоплазму, то запустил механизм преобразования биотики по тому эргономическому принципу, по которому он был построен…, или, может, у него была программа такая – этот не вполне понятный ответ непонятно завершил наш разговор. Все оторопело замолчали.
Уже совсем стемнело, когда нас пригласили внутрь жилой пещеры, устроили (по крайней мере, меня, - отдельно) в отсеки, и… мы снова легли спать. Сначала, после ароматной ванны, снявшей мои тревоги, мой сон был безмятежным и без сновидений. Но где-то среди ночи меня разбудила тревога: я вдруг вспомнил, что когда после боя, пока Путник с Максимом занимались лечением Синильги, я осмотрел взлобок, то не нашёл тела оратора, а только кучку одежды, да оружие, из которого он в меня целился.
Тогда я как-то не задержал на этом своё внимание, а сейчас вспомнил, что в тот момент, когда в него попала пуля, он как будто подпрыгнул, удлинился, а затем упал, сложившись, как кучка тряпья, из которой вытащили начинку. Я пытался успокоить себя тем, что его тело уволокли с собой его подчинённые (только почему же без одежды?), - но они к этому месту не подходили, хотя, я мог этого и не заметить, пока приходил в себя от шока. Может его забрал Властина, - так и это нет: она прибыла после того, как я осмотрел «место происшествия». В общем, опять происходило гадание без кофейной гущи. Измаявшись, я решил встать, и, по примеру Путника, сделать зарядку. Отсек мой был достаточно просторен, чтобы я смог поизгибаться и попрыгать, разогнать кровь. Затем я с разбегу нырнул в ванну с проточной водой… и с воплем выскочил из неё: вода была ледяной! Пришлось растереться жёстким полотенцем, - я окончательно и бесповоротно проснулся.
Выйдя из своего отсека, я обратил внимание на то, что из общего зала можно было увидеть только мой отсек, - остальных, как не бывало! Решив, что это местный колорит, я переключил внимание на другое: в общем зале в его центре стоял большой прямоугольный стол, накрытый, как мне сначала показалось, цветастой скатертью, не спускавшейся за пределы столешницы. Потом, присмотревшись, я понял, что это карта окрестностей: объёмная, с яркими цветами и… живая! На ней стояли (именно – стояли) горы, текли реки и речки (именно – текли!), шелестели листвой леса и перелески, дымили костры у шалашей. Если нагнуться пониже, можно было разглядеть, как около шалашей копошатся какие-то фигурки (а в реках, наверное, можно было разглядеть рыбу). Вот какая это была карта!
Я занялся её разглядыванием с неспокойным сердцем: какая-то смутная, но весьма ощутимая тревога висела над этим игрушечным мирком. Я смотрел на карту, как на поле битвы, - но не видел на ней ничего тревожного, и… это меня не успокаивало. Я так углубился в своё занятие, что не сразу обратил внимание на то, что уже не один её разглядываю, - ко мне присоединился Путник. Он, видимо, недавно встал и сразу же подошёл к столу. Он стоял у дальнего от меня конца стола, и внимательно разглядывал, а порой даже ощупывал ближний к нему край карты и сразу показал мне, что привлекло его внимание к этому сектору карты: там, где горы, понижаясь, переходили в равнину, на карте было кроваво-красное пятно. Увидев это, я почувствовал резкий укол в сердце и усиление тревоги. Так как в пещере всё было безмятежно, Максим с Синильгой продолжали спать, мы вышли наружу. Властины около пещеры не было, гиппогрифы тоже отсутствовали, что тоже не способствовало нашему успокоению. Но разогнать тревогу, или прояснить ситуацию было некому, поэтому мы старались успокаивать друг друга, не особо в этом преуспев.
Вдруг с безмятежного пасмурного неба донеслись уже знакомые нам свистящие звуки: это с юга заходил на посадку гиппогриф. Приземлился он (точнее – она), свалив нас с ног толчком вздрогнувшей земли. С мамаши, как и вчера, соскочила Властина, взглянула на нас какими-то построжевшими глазами и, взмахом руки, пригласила нас в пещеру. Мы поднялись к карте на столе, и только тут она высказалась:
- С юга к городу движется орда! Она ещё в трёх днях пути, но нам, похоже, лучше начинать действовать немедленно! – и достала из-под полы знакомое мне оружие, - то, которое выронил вожак после выстрела Путника. Отдав это оружие Путнику, она как-то по-особому щёлкнула пальцами, и вместо карты на столе мы увидели… степь с редкими вершинами курганов, по которой, в походном порядке передвигалась туча всадников на лошадях, за некоторыми из них тянулись волокуши с каким-то скарбом. Впереди этой тучи неторопливо шли… слоны (спасибо памяти Путника!), их было с десяток, и на каждом из них, - по две закрытые корзины, в которых кто-то сидел. Потом мы «наехали» на одного их слонов, проникли сквозь крышу беседки из какой-то толстой кожи, и обнаружили среди трёх узкоглазых, несколько непривычного вида физиономий одну знакомую, - оратора для тех, кто пытался сжечь Синильгу. После этого изображение на столешнице исчезло. Пора было готовиться в путь. Так как решили лететь на гиппогрифе-папаше, то мне пришлось его открытую беседку сделать закрытой, - со всех четырёх сторон поставить прозрачные лёгкие щиты из какого-то очень прочного материала. Синильга сказала, что эти щиты не пробивает даже стрела из лука. Мои хлопоты были долгими, но вот и они закончились, мы все разместились в этой кабине и взлетели.
Полёт, как оказалось, предстоял нам долгий, - только к закату дня мы прибыли на место. Здесь предстояло высадить Путника, который будет действовать под покровом ночи и своей маскировки, пытаясь вынудить орду повернуть обратно (как он будет действовать, - мы совсем не обсуждали, согласились, что это решит он сам – по обстоятельствам). Если это ему не удастся, - вот тогда в дело вступим мы, а пока нам предстояло поскучать.
После высадки Путника, мы отлетели на четверть часа пути от него в сторону гор, и устроили лагерь между невысокими вершинами скал в заросшей кустарником долинке. Здесь нам предстояло провести ночь. Костёр мы не разжигали, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, а просто завернулись каждый в своё покрывало, и… заснули. Я предполагал, что в ночь перед боем не смогу заснуть, но, только прилёг, - глаза тут же сами закрылись и я провалился в какой-то вязкий туман. Проснувшись утром, я не мог вспомнить, что видел во сне, запомнилась только глухая тоска по моему миру (надо же, как и у Путника, - ностальгия). Но, мне тут же мне показалось, что возвращение домой уже близко.
Подъём наш был ранним: ещё солнышко не встало, а мы уже были на ногах. Свернув свои постели, упрятав их в беседку на спине папаши-гиппогрифа, который всю ночь охранял наш покой (правда, одним только своим присутствием, сон у этих гигантов очень чуток). Пока солнце не взошло, мы оставались на месте, - так договорились вчера. Странно, что у меня не было никакой тревоги по поводу того, что нам предстояло сражение, - мне было безразлично. Только первые лучи его показались над горизонтом, мы расселись по местам в нашей летучей беседке, и, дождавшись окончания восхода, резво рванули к месту высадки нашего «десанта».
Прилетев туда, мы не обнаружили никого из нашествия, сражаться с которым мы так спешили. Встретившись с Путником, я вдруг с удивлением понял, что волновался за него, волновался в глубине души, не отдавая в этом себе отчёта. Я понял это потому, что в первый момент встречи, когда я только увидел что он цел и невредим, ноги мои, прямо в беседке, подогнулись, - стали как ватные, и вылез я оттуда самым последним, стараясь не показать свою немочь. Я понял, что изменился, - наверное, повзрослел за эти четыре дня. Пока Путник убеждал остальных в необходимости тех действий, которые исполнил (меня-то убеждать в этом не было нужды, - я не стремился кому-то что-то доказывать оружием), я, худо–бедно, справился со своими переживаниями и бурно приветствовал решение поскорее отправиться на Дорогу. Это решение было продиктовано беспокойством Путника о тех, кого он туда уже переправил.
Я надеялся, что мы тут же кинемся на Дорогу, но прощанье выдалось весьма долгим, особенно у Максима с Синильгой. Я, конечно, в душе изнывал в нетерпении, но и их понимал тоже, поэтому старался не торопить события. Наконец, прощанье закончилось, обмен подарками состоялся (правда, мне-то некому, да и нечего было подарить, - так что я выступил в роли свидетеля) и мы, накрывшись тканью – эвакуатором: отбыли на Дорогу.
Домой!
Прибыв на неё, мы тут же убедились, что наши «отправленцы» спят самым преспокойным образом, и рядом с ними дежурит Ведунья, а это значит, что можно было и не переживать. Однако, похоже в воспитательных целях, встретила она нас не очень ласково:
- Ну, что, осмелели, - сходу огорошила нас репликой Ведунья, - вмешиваетесь в жизнь миров! Опасно это! Ну, Кощея, - это ещё куда ни шло, - он, как говорится не местный, а вождей-то зачем, - для страху, что ли? - так она обратилась к нам и тотчас отправила вождей обратно вместе с их постелями. Мне стало любопытно: а где они проснутся, ведь орда с их палаткой уже далеко. Долго же им придётся догонять пешочком, если они ещё и сообразят, куда надо идти.
Пока я таким образом отвлёкся от действительности, оказалось, что от нас сбежал «вдохновитель» похода орды, - тот кого звали Кощей. Так что нам придётся его догонять всем вместе. Но это значит, - ещё один мир, до возвращения домой. Увы, деваться было некуда: вместе, - так вместе. Правда, на прощание я получил от Ведуньи подарок, - что-то позвякивавшее в свертке. Вещь эта почему-то сразу успокоила меня, поэтому я и не удивился, когда после коллективного прыжка, я обнаружил себя и всех остальных в своём мире. Мир встречал нас дождём.
Пока я тихо радовался возвращению, Путник увидел беглеца, - тот опережал нас на несколько минут и спокойно шёл по направлению к дереву. Это его уверенное поведение и само направление его пути подкинуло мне новые загадки: кто он, - так уверенно мог идти только знающий мой мир. - Уж не сам ли Адваллон это? Почему из двух мишеней он выбрал именно меня, и, что естественно, - чего, всё-таки он хочет от Дерева?
Тем временем мы все двинулись в погоню, но таким образом, чтоб не очень привлекать его внимание к нашим персонам. Выглядело это так: мы шли не по самым вершинам скал, а пониже, чтобы наши головы не просматривались на фоне неба. Идти так было утомительно, - мы же двигались по склонам, так что одна нога была всегда выше другой, да и старались находить перевалы пониже. Всё это требовало времени, поэтому шли мы не быстро, но, как не странно, и не отставали. Поначалу наша погоня меня как-то забавляла, - ведь торопиться мне было некуда, но спустя некоторое время, я ощутил какой-то лёгкий азарт, быстро переходящий в волнение: я ощутил, что скоро должно произойти Нечто!
В этаком волнении я и не заметил, как выскочил на вершину скалы в тот самый момент, когда Кощей, как назло, оглянулся. Тут же наша погоня была замечена! Кощей заметался, а потом рванул напрямик, - теперь он нёсся в том же направлении перепрыгивая через долины. Несколько раз на бегу он оглянулся, он мы не отставали, а даже догоняли его. Мне показалось, что такая гонка могла длиться долго, но тут, после особенно длинного прыжка, наш преследуемый не удержался на ногах, и, перекувыркнувшись, скатился в одну из долин. Мы тут же (на всякий случай, - а вдруг от него тоже какой-нибудь взрыв будет) попадали там, где стояли. Но обошлось без катаклизмов, - раздался только его жуткий вопль.
Когда мы, поднявшись, подбежали к той долинке, от Кощея, попавшего на незваный ужин к амёбе в качестве пищи, уже ничего не осталось. Сытая амёба, благодарно повалявшись на остатках его одежды, вознамерилась разделиться. Мои друзья во все глаза за этим процессом следили, а я – как-то сразу заскучал, мне показалось, что уже нечего ожидать. Но, оказалось, что зря! Амёба поделилась не на две, даже не на четыре, а… на три жемчужные части! Так, а ведь мне надобно иметь трёх жён (так сказала мне Ведунья, - чтобы основать мой народ)! Да, ещё, - пока мы бежали, по негромкому позвякиванию предметов в моём (данном опять же Ведуньей) свёртке, я понял, что их там три! Это было не зря!
Бежать было уже не за кем, поэтому мы огляделись: солнце уже закатывалось за горизонт, мирная ночь была на пороге моего мира. Дождя давно не было, скалы были тёплые, усталость была велика, потому Путник решил, что мы здесь переночуем (похоже, он понял, - что эти три амёбы мне как-то небезразличны), никто этому не возражал, - тем более, что у меня на это место были свои виды. Ночь для меня прошла весьма неспокойно, - я был в напряжении: завтра великий День (правда, не знаю, почему)! Я не помню, что делал, наверное, бродил всю ночь по окрестностям, не замечая ничего вокруг себя, но с рассветом вновь был у той долины!
Сотворение
Все ещё спали. Однако, как только солнце поднялось над горизонтом, поднялся Путник. Пока он, как обычно, делал свою зарядку, я понял, что он должен мне сказать нечто важное и прямо спросил об этом:
- Ну, рассказывай, что ты, Путник, должен мне сообщить, пока солнце ещё не встало? – на что получил ясный ответ:
- Ты должен основать свой народ, выведя здесь трёх своих жён, но как это сделать, похоже, знаешь только ты.
Я намёк понял: надо скормить амёбам то, что дала мне Ведунья, - и я начал действовать: развернул свёрток, извлёк из него три короны, и, подумав чуток, бросил их просыпающимся трём жемчужным амёбам. Пока они усваивали моё подношение, я вдруг задумался, - а почему эти три жемчужно-голубы, когда все остальные оранжевые? До ответа я додуматься не мог, - не хватало информации, да и времени, потому что… Превращение началось!
На месте трёх сестёр-амёб уже лежали три такого же цвета овальных яйца, каждое – в мой рост! Мне долго пришлось ждать начала вылупления. За это время мы с друзьями успели распрощаться, я получил от Путника на память тот револьвер, из которого он стрелял в Кощея, от Максима, - несколько советов о том, как управлять семьёй (судя по советам – семьи у него самого ещё не было, ну что ж, - и у меня пока тоже), мы обнялись… и расстались. Они накрылись куском ткани и исчезли из моего мира, махнув отсюда прямо на Дорогу. Похоже, что больше мы с ними не встретимся! Печаль проныла у меня в сердце и… растаяла - я услышал подозрительный треск в долине.
Всё моё внимание тут же обратилось к яйцам, - к моему будущему! По ним уже вились трещины. И вот, ближайшее ко мне яйцо рассыпалось, и на его осколках выпрямилась невысокая стройная фигурка. Как она была прелестна, эта первая крошка, как соблазнительна (наверно, как Синильга для Максима). Я её так и назвал, - Аннуэн, то есть Первая женщина. Пока она оглядывалась, так же появились её две сестры, - Аннуир и Аннумо, то есть Вторая и Третья (да простят они мне сейчас и впредь эти числительные имена). Сёстры были почти одинаковы, но только почти: Аннуэн была самая стройная и красивая, Аннуир, - самая сильная и работящая, а Аннумо, – самая пухленькая, смешливая и говорливая, - как только вылупилась и увидела многоножку, которая самозабвенно удирала от такого зрелища, так сразу залилась смехом и очень долго не могла остановиться.
Таким же смехом она приветствовала и меня (возможно, ей показалось потешным сочетание цвета моей кожи с цветом комбинезона). А мне вдруг почему-то стало не до смеха. Я от чего-то уже начал тревожиться. Призадумавшись, я понял причину этого: я теперь был ответственен не только за свою судьбу, но и за них, а через них – за весь мой грядущий народ! Теперь я для них – Отец и Создатель!
Пока до меня доходил истинный смысл смены моей роли, мои девушки немного пришли в себя, огляделись и, похоже, распределили между собой свои роли. Они, гибко покачиваясь, поднялись из долины, и встали передо мной. Аннуэн, выйдя чуть вперёд, сложила ладони свои крест накрест на горле и, подняв на меня глаза, заговорила, причём, сначала её голосок немного отдавал в хрипотцу, а затем стал звенеть, как серебряный колокольчик:
- Наш господин и Создатель, прими наше присутствие в своей жизни, как присутствие твоих дополнительных рук, ног и иных органов, которые готовы повиноваться тебе беспрекословно в любую минуту! Мы твои слуги! Ты наш повелитель! Так повелевай нами бережно и мудро. Нам немного надо, чтобы качественно служить тебе…, например, для начала…, мы хотели бы приодеться…, хотя бы вот так, как одеты Вы! – так появилась первая проблема. Естественно она была решена, но потребовалось столько потрудиться: пришлось собрать свежие стебли растений, размять их, подсушить, растрепать, свить нитки, придумать и изготовить ткацкие станки, изобрести шитьё…, в общем, прошёл не один месяц, пока (естественно, с помощью самих девиц), не удалось нам создать нечто похожее на одежду. Интересно, пока одежды не было, мои девицы нисколько не стеснялись своей наготы, да и моей тоже (мне пришлось снять комбинезон, чтобы сохранить его подольше в качестве эталона), но только одежда была готова, они стали прятаться от меня и друг от друга, если были не одеты (оглушая всех при этом страшным визгом). Правда, «мода» на ношение одежды прошла довольно быстро, - всё изменили наши дети.
Хорошо ещё, что не было у нас проблемы с питанием, - мы использовали в качестве продовольствия электроэнергию, либо от амёб, либо из атмосферы планеты (при этом грозы, как явления природы, у нас почти прекратились). Эта особенность позволяла нам не привязываться к определённому району планеты, тем более, что климат везде был примерно одинаков, - практически постоянная температура с незначительными колебаниями не требовала каких-то особо утеплённых жилищ. Укрытия нам были нужны только от дождей, а для этого нам всегда хватало навесов из скал. Такая жизнь не требовала особого напряжения интеллекта, поэтому мы несколько заскучали (а может быть, и несколько отупели). Требовалась, видимо, встряска. Но то, что нас ожидало, просто встряской не назовёшь!
Подошло время моим жёнам произвести на свет потомство, - то есть отложить и высидеть по яйцу. Кстати, яйца, которые они произвели на свет, были очень невелики, по сравнению с теми, из которых появились на свет они.
Процесс этот проходил практически одновременно у всех троих, и все трое были практически обездвижены. То есть мне приходилось метаться между ними, выполняя разнообразные их пожелания: одной, - подстилку под яйцо потолще, другой, - воды глоточек, третьей, - помочь спрятаться от излишне холодного ветра. В общем, забот хватало, и некогда было не только заниматься осмысливанием жизни, но и оглядеться по сторонам. А оглядываться, как оказалось, надо было обязательно!
Мои мамаши выбрали для высиживания по отдельной долинке. И, хоть они были расположены рядом друг с другом, перебегать мне приходилось, поднимаясь на вершины скал (и это, как показало время, - хорошо). Выскочив на одну такую вершину (она, видимо, была повыше окружающих), я вдруг услышал сбоку вдалеке какое-то поскрипывание и попискивание и, хоть ситуация меня торопила, всё же глянул туда. Совсем близко, закрывая небо на четверть, ввинчиваясь в долины, сжигая и расплавляя всё на своём пути, на нас пёр «термочервяк»! Он мчался как ракета, и через пару минут готов был уничтожить весь народ планеты вместе с не родившимся ещё потомством!
Внутренне я остолбенел! Ужас чёрным покрывалом закрыл мне глаза! Я не имел возможности хоть как-то повлиять на происходящее. Да и как на это можно было повлиять, - это всё равно, что останавливать поток лавы с помощью стога сена, или моих молний!
Вдруг всё происходящее я увидел откуда-то со стороны: какая-то мелкая оранжевая козявка, вдруг выкатилась на моём пути и вскинула свои нелепые ручонки в межмировом жесте «Стоп»! Я надвигался на неё, как каток на спичку торчащую из асфальта, и ничто уже не в силах было меня остановить. Я пылал гневом! От этого праведного гнева плавились скалы! Ведь это он когда-то в прошлом, или в будущем, неважно, сам сделал из меня такого энергетического монстра. Так пусть же он умрёт!
Я почти наехал на козявку, но тут понял, - что козявка, - это… я?! И я же стремлюсь себя уничтожить! Резко остановившись, нависнув над ней, я вдруг услышал где-то внутри себя: «Цыплёночек мой! Хватит баловаться, однако, возвращайся скорее к маме! Поздно уже, она тебя заждалась!» – и, как в детстве, бросив камешки – игрушки, - рванул навстречу голосу моего папы, нашедшему меня.
Открыв глаза, я опять обнаружил себя стоящим на вершине скалы. Соседняя вершина, до которой добрался термочервяк, была здорово оплавлена и ещё дымилась, но самого червяка… нигде не было! Я ощутил только, что где-то внутри меня бежит по темнеющей дороге к заждавшейся его маме маленький мальчик, и ему, впервые за много-много лет становиться тепло на дуще, - как в детстве. А ещё я ощутил в себе гигантские силы и некоторые, новые для себя способности.
Однако, долго мне заниматься самосозерцанием не дали. Откуда-то сбоку раздался вопль:
- Вылупился! Ура! Все спешите сюда! У меня – первенец! - похоже, что моей «дуэли» с термочервяком никто не увидел и не оценил. Но, жизнь продолжалась, поэтому надо было работать на благо потомства.
Вылупившаяся крошка оказалась девочкой, - стройной, миниатюрной и спокойной. Имя ей придумала её мама, - Аннуир. Она назвала её Силена, - то есть спокойная. Имя пришлось как раз впору. Вторым был мальчик, - полная противоположность Силене, подвижной и крикливый Андр, появившийся у Аннумо. Третьей произвела на свет Аннуэн. И тоже девочку, - Красавою назвали, - уж очень хороша родилась. Итак, нас стало семеро, троих из которых необходимо было беречь от любых опасностей, в том числе и от непогоды. Необходимо стало жильё. Правда, у нас было ещё немного времени, пока малыши на руках, а вот когда они научатся передвигаться…, - как от опасностей их без дома уберечь?
Этот вопрос так бурно обсуждали в первый же день их жизни, что всю ночь я видел во сне, что усилием воли я переворачиваю пласты скал, размягчаю их и леплю, как из глины, такую же пещеру, как у Властины с Синильгой. Пробудился я на следующее утро вялый и обессиленный. Мамаши и детишки ещё спали вповалку, солнце едва ещё встало, и было сравнительно прохладно.
Это меня обеспокоило и я, вспомнив костёр, который мы разводили с Максимом, отправился собирать сухие ветки растений (пора их нам уже как-то назвать, - тут же подумал я, – например: хворост), и складывать их в кучу. Пока я этим занимался, обнаружил, что скала, рядом с которой мы все спали, заметно теплее всех остальных, - от неё так и веяло устойчивым сухим теплом (как от печки, почему-то подумал я)! Решив выяснить, в чём тут дело, я обошёл её со всех сторон (раз тепло, то с костром можно не торопиться).
И вот, со стороны, нашему ночлегу противоположной, из долины, в которой не было ни воды, ни обитателей, вглубь горы шёл ход. Я осторожно вступил в него. Прямо с первых шагов я его узнал: это был вход в жилище, которое я лепил из скал во сне! Кто его тут приготовил? И для кого? Почему я его видел во сне? И почему оно прямо с первых шагов так похоже на жилище Властины с Синильгой? И, наконец, почему его вчера вечером не было?
Размышлял я долго и пришёл вот к какому выводу: это от термочервяка я получил способность и энергию, так же как и он, плавить скалы. А вот откуда у меня способность усилием воли придавать расплаву нужные формы? На этот вопрос я так и не нашёл ответа (да и не особо усердно искал). Решил: ладно, дальше жизнь покажет! Обойдя пещеру, я понял, что скопировал её практически полностью, только отдельных ячеек было не три, а четыре, - видать по одной для меня и для всех моих жён с детьми.
Я вернулся к своей семье с радостной вестью о том, что у нас уже есть жильё, где можно спокойно растить детей…, а меня встречают радостными криками, о том, что наши детки с раннего утра уже улыбаются и пытаются держать головки, а Андр, - так вообще уже перевернулся со спины на животик. Да, детки растут стремительно.
Мы перебираемся в пещеру, в ней всё оказывается так же, как и в подсмотренной мной пещере другого мира, - даже ванны, не говоря о лежбищах для сна, даже стол. Правда на этом столе пока нет такой карты, но я чувствую, что когда будет необходимость в ней, - мы попутешествуем по планете и сами её сделаем (и не хуже, чем там). Поблаженствовав в такой цивилизованной обстановке месяц, мы, как ни странно, не заскучали, - нам не давали скучать дети!
Однако, примерно через месяц перед нами, а точнее, конечно, передо мной, как хозяином встала вновь проблема одежды, - на сей раз для детей. И слышали бы Вы, сколько было мне предъявлено разнообразных, а порой взаимоисключающих, требований к ней! И исключительная мягкость с исключительной прочностью, и теплоизоляция в сочетании с проветриваемостью, и непромокаемость в сочетании с незапотеваемостью…, в общем, это, конечно, ещё не всё. Ладно, хоть времени у меня на выполнение этих требований было дано много, - неделя, - срок, за который, как предполагали мамаши, наши дети должны научиться ползать.
Я вновь принялся за раздумья. Если делать из растительных волокон, - то трудно обеспечить мягкость и невозможно непромокаемость…, а из чего-то другого… - так у нас больше ничего и нет! Лучше всего, по-моему, подошёл бы мех, - да в моём мире в мехах ещё никто не ходил. Может камень… сделать волокнистым, - он то уж промокать не будет, это точно, да как это сделать?
В общем, ходил я в раздумьях великих, от которых меня никто не отвлекал, все были заняты делами: мамаши, - воспитанием, дочки, - разглядыванием себя и окружающего мира, - только Андр при моём приближении начинал улыбаться и как-то по-особому гукать и махать ручкой, причём, часто даже ещё и не видя меня. Мамаша же его, Аннумо, частенько отвлекалась от своих воспитательских обязанностей и сбегала поболтать к подружкам, оставляя его одного на ложе, по которому он всё бойчее ползал. Вот так уж получилось, что проблему с одеждой решил за меня… Андр, которому, видимо, стало вдруг холодно – мама, уходя, забыла задёрнуть полог своей ячейки, он вмиг оброс густой, но мягкой шёрсткой везде кроме лица, ладошек и стоп. Так сразу отпала проблема с одеждой, но появилась другая: как он это сумел сделать! Однако, только Андра в новой шёрстке принесли в общий зал, и он продемонстрировал (как топ модель) свой новый «костюмчик»…, как обросли такой же шёрсткой обе его сестрички!
С тех пор наше подрастающее поколение периодически подкидывало нам «детские загадки», разгадывая которые, мы учились жить. Например, мы поняли, что если холодно, то можно небольшим волевым усилием вырастить на себе шерсть (а женщины пошли дальше, - выращивали разноцветную шерсть, и даже с узорами!), а не придумывать, из чего бы изготовить одежду. Так мы росли вместе с нашими детьми.
Чуть подросли наши первенцы, едва встали на ноги, как подоспела следующая смена, - следующая кладка яиц. Как выяснилось, в нашей «родовой пещере» можно не только с комфортом жить, но и с комфортом высиживать яйца, - то есть их вовсе можно было не высиживать, а оставить на ложе, прикрыть одеялом, а оно уж нужную температуру обеспечит. Это значительно облегчило жизнь моим дамам.
Но не мою, так как мне досталась роль воспитателя моего сына, - Андра, а он, как Вы, очевидно, помните, был большим непоседой с весьма любознательным нравом. Так что уже к середине дня от общения с ним, у меня гудели ноги, заплетался язык, и болела голова. А он был неутомим, перебегая от одного «объекта» к другому. Его бесконечные: «Сько еко?» и «Как еко?» («Что это?» и «Как это действует?» - соответственно) сыпались на меня как дождик на скалы. И, так же, как на скалах прорастал от дождя мох, так и росли знания Андра, а вместе с ними, - его любознательность.
Надобно заметить, что он сразу запоминал мой ответ, если понимал его, - он переспрашивал, только те понятия, смысл которых ему был не ясен. С каждым днём мы с ним заходили всё дальше от дома, и Андр всё больше знакомился с обитателями планеты. Он уже узнавал их «в лицо» и начинал уже интересоваться тем, как всё это взаимодействует. Особенно его поражало то, что наши соседи друг друга едят (он то, как и все мы поглощал энергию, так сказать, в чистом виде, - электричеством из атмосферы или от «амёб» - наших «родственников»).
Однажды, во время обычной для нас с ним прогулки, он, ещё более подросший, вдруг замолчал посреди своего водопада вопросов, выпрямился и, повернувшись лицом к зелёной точке на горизонте (кроне единственного у нас пока Дерева, - сосны), произнёс отчётливо: «Надо туда!». Мне пришлось достаточно долго убеждать его, что туда идти далеко, что он должен сперва вырасти, а иначе мама нас с ним не отпустит. Он, как обычно, немного поскандалил, но, так как был, конечно, не злым мальчиком, то дал себя уговорить, выторговав у меня обещание, что как только он достаточно подрастёт, мы с ним сразу же пойдём отпрашиваться в этот поход. С тех пор он часто смотрел на эту зелёную точку и задавал мне странные вопросы:
- А зачем Дерево здесь? А Дереву не скучно одному? А можно ли с ним поиграть? А ответит ли Дерево на мои вопросы? - и многие, многие другие. На эти его вопросы у меня не было достаточно верных, с его точки зрения (да и с моей, пожалуй, - тоже), ответов, поэтому однажды я ему рассказал всю историю появления Путника и Дерева в нашем мире. Прослушав её, Андр долго молчал, а потом, уже вернувшись с прогулки, прежде, чем убежать к маме, сказал:
- Жаль, что меня с вами не было, - это было так интересно! -
Время шло, принося нам новых детей, а, значит, новые заботы и тревоги. Андр рос, время от времени напоминая мне о моём обещании. И вот, после моей очередной ссылки на необходимость получить разрешение матери (у которой, кстати, появилось уже кроме Андра ещё трое детишек), он заявил:
- А мама мне уже разрешила, только если ты не против. - После проверки его заявления (подтвердившей его правдивость), мне ничего не оставалось делать, как объявить о подготовке экспедиции к Дереву! Собственно говоря, вся подготовка свелась к тому, что мы с Андром оповестили всех, что покидаем их дня на три, или четыре и идём к Дереву. Наши родные не возразили, интереса особого к нашей цели не проявили, поэтому мы решили выйти на следующий день прямо с рассветом.
Исход
День начинался солнечный, с росой, выпавшей на растения и камни, и обещал быть ясным, когда мы отправились знакомым для меня маршрутом. Я испытывал некоторое волнение, - всё же, можно сказать, - путешествие в моё детство, а уж Андр, - тот весь «шипел и пенился» в предвкушении приключений. Не смотря на необычное волнение, а может быть, благодаря ему, он выключил фонтан своих вопросов, и, пока мы шли, был очень немногословен. Мы шли довольно долго, наверное, часа три, пока я услышал от него первые слова:
- Папа, давай отдохнём! - и то правда, идти по лабиринту скал было достаточно утомительно, надо было стараться сохранять равновесие, да ещё и прыгать через расщелины, наполненные водой. А тут ещё нам стали попадаться в долинах новые формы амёб, - по форме похожие на многоножек, но со способностью выращивать ножки везде, где это им было нужно. Мы присели на уже нагретые солнцем камни и принялись за ними наблюдать. Эти твари, в отличие от уже знакомых, передвигались значительно быстрее, и, наверное, были более приспособлены к жизни и к охоте на многоножек (интересно, что мы не видели поблизости не одной многоножки, - на кого же они охотились?). В общем, на привале мы несколько подзадержались.
Мы сидели, молчали, а наша многоногая амёба в это время подбежала к воде, вырастила откуда-то из передней части длинный хлыст… и забросила его в воду. Время от времени она пошевеливала этим хлыстом, видимо ждала «клёва», затем резко его втянула, вытащив из воды какое-то извивающееся существо, шлёпнула его о камни, и спрятала в отверстие, появившееся на её переднем конце. В общем, - закусила. Проделав это несколько раз, она, похоже, насытилась, так как её движения несколько остепенились, но всё-таки ещё раз забросила свою удочку. И тут её постигла неудача: вода вокруг удочки вдруг забурлила, из неё высунулась громадная (размером с амёбу) клешня, и, клацнув, отрезала хлыст удочки!
Наша амёба, проворно отскочив от берега, тут же убежала за кусты, а вода постепенно успокоилась. Похоже, в этом мире развивались не только мы, и развитие шло не без потерь: электрического заряда этой амёбы-многоножки мы не почувствовали. Решив, что это для нас неплохо, - меньше конкурентов, которые могут сдать сдачу разрядом электричества, мы отправились дальше.
Чем ближе мы подходили к Дереву, тем больше отличий мы находили в окружавшей нас природе: скалы постепенно понижались, долины между ними становились всё шире и заболоченней. Местами виднелись озерца и целые озёра открытой воды, появлялось всё больше незнакомой растительности, даже с зелёными листочками, а существа, похоже, в большинстве спрятались в озёрах, так что кроме многоногих амёб мы никого и не видели. Правда, если находилось время приглядеться к воде, то можно было заметить какие-то тени, проносившиеся под её поверхностью. Только разглядеть их нам не удавалось: вода была очень мутной, а двигались они чрезвычайно быстро.
Теперь нам приходилось перескакивать с кочки на кочку, и это было нисколько не легче, чем скакать по скалам, - кочки-то были скользкие и качались. Может быть поэтому мы очень быстро уставали и чаще, чем обычно делали привалы. Только наблюдать во время этих привалов было практически не за кем, - даже амёбы попадались всё реже, зато, если попадались, то носились по болотам ещё быстрее, - так что разглядеть их почти не удавалось. В начале каждого привала, мы сидели молча, а потом, немного отдохнув, Андр включал свой «водопад» вопросов. Интересно, что при этом он не просто ждал мои ответы, но и сам пытался как-то рассуждать, иными словами, - взрослел.
Да, мои надежды пройти путь своего становления ещё раз, не оправдывались: мир вокруг Дерева всё больше отличался от того, по которому шли мы с Путником, да и от того мира, в котором жили теперь мы. Последние часа два пути были больше похожи на то, что мы с ним видели в иномире (у Властины). За болотом, перевалив невысокую гряду гор, скорее ряд «камешков», мы попали в обширную долину, заросшую… обычной (только не для Андра) травой, да ещё и с кустиками. Долина была ровной, с небольшим повышением к центру, которым и было Дерево. Оно не было такой высоты, как сосны в том мире, но зато оно было таким толстым, что и два десятка моих соплеменников вряд ли бы его обхватили! Оно было таким раскидистым, что крона его закрывала добрую треть всего пространства долины! Под этой кроной лежал ковёр из опавших иголок вперемешку со старыми и вновь опавшими шишками. Под кроной вовсе не было травы. В этой долине царила такая тишина, что мы с Андром перешли на шёпот в своих разговорах. Пошептаться у нас с ним было о чём, но, почему-то здесь больше всё молчалось. Видимо, правильно Андр сказал, когда мы уже вернулись домой:
- Это не наше место! - да, мы около Дерева чувствовали себя незваными гостями, а не хозяевами планеты. Почему-то всё время чудилось присутствие… Ведуньи, хотя это и абсолютно нереально. Кроме этого, мы быстро поняли, что рядом с Деревом мы стремительно утрачиваем энергию, а восполнить её, как обычно, – из атмосферы, не можем, как будто всю энергию в округе забирает Оно (и у нас тоже)! Поэтому мы не задержались в долине, которую потом нарекли «Иномир».
Итак, мы с Андром, практически обессиленные, отбрели от Дерева за болота, и рухнули на камни, - отдыхать. Мир вокруг нас качался, гудел и пламенел разными оттенками красного. Чтобы немного отвлечься от него, мы закрыли глаза, лёжа на спинах и привалившись друг к другу боками и повалились в сон. Причём, каждый в свой, как потом оказалось.
Я, как стрела нёсся над ликующим океаном света и огня! Вокруг меня и во мне самом гремела рапсодия зарождающейся Планеты. Мы с ней были молоды, несмотря на то, что прошло уже не менее миллиарда лет с начала разогрева ядра того, что вначале было плотным пылевым облаком, затем мёртвым пуховым шариком с чуть тёплым ядром… И далее, когда сплоченные слои ядра начали расплавляться, их жар вызвал к жизни нас, - Бэньши, - так потом назовут нас люди.
Итак, я один из Бэньши, могучего народа, который первым заселяет новорождённую планету. И первым отвечает за то, как развивается планета – младенец. Нам не нужен ни кислород воздуха, ни вода, ни твердь земная, а только энергия, да высокая температура (от тысячи до пяти тысяч градусов, лучше даже и выше, но не ниже). Мы умеем переносить с места на место жар расплавов, чтобы будущая кора планеты остывала не островками. Ведь тогда могут образоваться пятна напряжённости и новорождённая кора может лопнуть, образовав здоровенные неровности на теле шарика-планеты. А эти неровности будут давить на океан магмы, вызывая в нём вертикальные волны штормов. Неровности эти потом будут погружаться внутрь жидкой магмы и лишать её возможности свободно циркулировать. В общем, всё это заставляет нас без отдыха кружить над планетой, отбирая излишнюю энергию у перегретых пятен и подогревая своим теплом слишком (на этом этапе, конечно) охладившиеся. Хотя, естественно, «заставляет» - это очень неподходящее слово, - мы выполняем это дело с восторгом, потому что только так мы слышим гармоничную мелодию, наделяющую нашу жизнь смыслом и радостью. Другой радости у нас нет, да и не надо!
Есть, конечно, у нас и враги! Первый и самый могущественный, - это холод межпланетного космоса, который стремится заморозить наш милый огненный мирок и тем самым лишить его (да и нас) жизни. Но этот холод, - не живое и своенравное существо, а просто… - объективная данность нашей вселенной, так что он безлик. Для борьбы с ним нам приходится объединять усилия многих тысяч, а иногда и миллионов Бэньши, правда, с тех пор, когда вокруг планеты образовалось «одеяло» из газов этот «большой враг» прорывается не часто. Но есть ещё один, очень хитрый враг. Он коварен, так как маскируется под нашего друга – тепло. Но, если вдруг где-нибудь начинает резко возрастать температура и пятно это начинает сиять бело-голубым светом, - жди беды: внезапно в центре такого пятна температура возрастает до миллиона градусов! Из центра вырастает пузырь, который лопается со всепланетным треском, выбрасывая до небес столб раскалённых газов и разгоняя на многие километры вокруг газовое «одеяло»… Вот тогда в прореху прорывается наш извечный враг – космический холод! И чтобы залечить прореху многим из нас приходится расставаться со своими жизнями, - отдавать планете всю свою энергию.
То, что я так подробно описываю, мелькнуло передо мной в доли мгновения и было, похоже, предисловием. Дальше был восхитительный полёт – парение над праздничным салютом животворящего пламени. При этом я был над планетой не один, нас в этом полёте – танце участвовало бесчисленное множество и каждый в этом множестве звучал по-своему. Наши звучания в танце сплетаясь творили вечно меняющуюся прихотливую и вечную мелодию жизни материи. Она была величественна и своенравна, потому, что своенравным был характер преобразуемой нами плоти, однако в ней вели спокойные ритмы созидания, очень редко перемежающиеся всплесками холодных эмоций. Мы творили. Для этого нам не надо было согласовывать свои действия какими-то дополнительными сигналами, - мы были едины и нам не нужен был дирижёр.
Я тоже вкладывал свои ноты во всеобщую мелодию, всегда чувствуя что, где и когда нужно сделать: где изъять излишек энергии, куда перенести, где добавить… Всё шло прекрасно.
Вдруг все мы ощутили ритм беды и кричащие болью ноты, врезавшиеся в наш гимн: там, откуда пришли они назревала катастрофа, - прорывалось излучение белой смерти! Те, которые могли сейчас бросить свои мирные занятия, стрелами ринулись на зов (звала сама планета радиацией, возрастающей перед взрывом).
Я был в числе первых, примчавшихся к месту. Там сквозь дымы прорывалось с кипящей поверхности расплава небольшое (пока) пятнышко сине-белого света, луч от которого уже разогнал облака и холодные звёзды, возможно, впервые равнодушно взглянули на поверхность юной планеты. Мысль: «Как убрать быстро излишек энергии у неустойчивых ядер?» волной прокатилась над всем «шариком» и нашла ответ… у меня (Того, кто видел сон). Я мысленно крикнул: «Пустите сюда космос!» - и тут же проснулся.
Андр лежал, свернувшись клубочком у меня под мышкой у сердца, тихонько постанывал и временами что-то невнятно бормотал. Что он пытался сказать, я так и не понял, но разбудил его, - слишком его видения были беспокойны, а ведь он ещё так мал. Проснувшись, Андр не изменил свою позу и не отодвинулся от меня, но и сказал только: «Я видел, как мы отсюда уходим!», и, помолчав, добавил: «Всем народом Ирсийя – из этого мира…». Больше о снах наших мы не говорили.
Ночь ещё не закончилась, уйти отсюда мы пока не могли, так что пришлось ждать. Мы с Андром молча лежали и терпеливо ждали восхода. А терпеть приходилось вялость и опустошённость, и всепоглощающую усталость, происходящую, казалось, от обоюдного ощущения одиночества!
Ощущение одиночества к нам пришло вместе с жарой, повеявшей на нас. Открыв глаза, мы в сереющей уже темноте ночи увидели слабо светящийся силуэт, от которого шёл устойчивый жар. Это был второй Термочервяк! Последний! Похоже, что он достаточно давно стоял рядом с нами, не предпринимая никаких действий, то ли отдыхая после долгой дороги, то ли позволяя нам набраться сил для битвы…, или беседы. Его неподвижная спираль закрывала нам полнеба и слабо светилась, переливаясь волнами разной яркости. Цвет его оставался почти постоянным – соломенно-жёлтым с красноватым оттенком. От него веяло такой тоской и одиночеством, что у нас обоих из глаз покатились слёзы, - нам было чего-то жаль…, то ли себя, то ли его, то ли весь мир.
Первым навстречу ему вскочил Андр и протянул к нему руки, как бы обнимая нашего гостя. Его махина шевельнулась, чуть качнувшись, и мы оба… оказались в каком-то незнакомом нам помещении. Оно было явно искусственного происхождения, - в форме лежащего цилиндра диаметром в два моих роста и такой же длиной. Помещение было слабо освещено, - светились стенки. Здесь было тихо, тепло и спокойно, поэтому Андр тут же начал засыпать меня вопросами, – открыл свой водопад:
- Папа, а как его зовут? Папа, а это последний термочервяк? А можно мы приедем на нём домой? Папа, а почему он один? А сколько их было раньше? А куда делись остальные? Папа, а знаешь, - он хочет с нами подружиться, - он мне сам сказал! Можно, когда мы приедем домой, я буду с ним разговаривать? - вопросы сыпались из него сплошным камнепадом, не давая мне возможности ни обдумать ответ, ни даже вставить хоть слово. Но вдруг этот водопад оборвался: мы услышали Голос. Он был слышен где-то внутри нас, он вещал:
- Соседи мои, - мои предки… или потомки! Выслушайте меня, повесть о жизни моей, жизни, которая возможно началась в Вашем отдалённом будущем и завершается в моём глубоком прошлом. Жизни, которая связывает эпохи, и разделила народ. Жизни, посвящённой познанию истины и… сокрытию этой истины от других. Вы знаете, что нам для успешной жизни практически ничего и не надо, - энергию мы получаем от электромагнитных полей планеты, можем изменять свои тела, чтобы приспособиться к изменившимся условиям жизни, усилием воли можем изменить окружающую обстановку, чтобы приспособить её к своим прихотям, - кажется, живи и радуйся! Но…, а для какой цели нам всё это дано? Мне кажется, что главная движущая сила нашей жизни, - это любопытство. Жгучее любопытство, которое вело нас по жизни. – Голос приумолк, затем, видимо отдохнув, или успокоившись, продолжил. Рассказ был долгим, поэтому я его несколько укорочу и представлю Вам, так сказать, изложение рассказа (кстати, звали нашего рассказчика – Карнак).
Карнак с самого раннего возраста (примерно соответствующего современному возрасту Андра), показал свой пытливый и любознательный ум, а так же способности делать выводы с помощью логических цепочек. На фоне всеобщего любопытства он выделялся тем, что знания пытался добывать сам, строя свои выводы на основании наблюдений и сведений, которые он добывал, расспрашивая окружающих. Его жгучее любопытство не только не давало ему спокойно жить, но и наполняло каждый день ощущением какой-то радостной тайны.
Понятно, что среди младшей группы детей, его достаточно быстро заприметили и, когда пришла пора выбирать дальнейший путь по жизни, посоветовали заняться наукой. Уже на первой ступени обучения, он показал своё умение на основании известным всем фактам строить неожиданные и парадоксальные выводы. Правда, его выводы не всегда приближали к истине при проверке их практикой, но найти слабое звено в цепи его рассуждений и доказать её несостоятельность было необычайно трудно.
На эту его способность и обратил внимание, тогда ещё молодой учёный, - Адваллон и приблизил к себе. Он тогда занимался проблемой познаваемости мира и разрабатывал интересную гипотезу о том, что мир многогранен, как кристалл. И, следовательно, чтобы познать его, надо посмотреть с разных сторон, или, как он говорил, - с разных точек зрения. А для этого надо было найти собеседника с иной, чем наша, точкой зрения, - то есть существо иного мировосприятия, но находящееся на одинаковой с нами ступени развития, причём найти в нашем мире, - не путешествуя по Дороге (кстати, о Дороге мы все знали от рождения). И вот мы, Ирсийя, никогда не интересовавшиеся нашими соседями по планете, начали искать себе собеседников. Чтобы разговаривать с ними и был приглашён я.
Надо сказать, что пока наш народ осваивал планету, жизнь на ней несколько раз выходила из океана и возвращалась в него, не справившись с тем, как мы преобразовывали климат планеты, изменяя его в своих интересах. Долгое время наши соседи с нами никак не контактировали, - пищей их мы не являлись, а являлись лишь источником неприятностей разного рода, вплоть до смертельных. Поэтому они и старались держаться от нас подальше.
Однако, при жизни поколения, предыдущего моему, стали появляться странные существа, которые не входили ни в одну из пищевых цепочек местного живого мира. Мы их назвали, - бэньши. Они представляли из себя какую-то неощутимую субстанцию, имели вид туманных кусков материи дымно-серого цвета, которые перелетали с места на место, колеблясь на ветру. Похоже было, что они ни на кого не охотились, но откуда-то энергию получали. Наблюдениями за такими существами мы и занялись.
Дело это было весьма сложным, - если бэньши замечал наблюдателя, то он тут же исчезал из поля его зрения. Было похоже, что они умели становиться невидимыми, так как наблюдатели обычно, кроме их зрительного восприятия ощущали присутствие какого-то движущегося энергетического поля, - проще говоря при приближении бэньши у наблюдателей дыбом вставали волоски шкурки, или причёски, - в зависимости от погоды. Так вот, когда бэньши, обнаружив наблюдателя, исчезал, то его силовое поле ещё долго ощущалось на этом месте, естественно, были замечены и перемещения этого поля.
Нас эта их особенность насторожила: зачем такая маскировка существу, которому никто не угрожает? Значит ли это, что они сами могут угрожать кому-то? Естественно, что нас в первую очередь обеспокоила возможность угрозы в наш адрес, и мы усилили наблюдение. Время шло. Мы потихоньку накапливали сведения, а наши наблюдаемые – потихоньку накапливались. Однажды наблюдатель, находившийся в пещере, увидел, как один бэньши разделился на три части, и эти части разлетелись в разные стороны. Мы, обсудив увиденное, поняли, что бэньши не чувствуют нас сквозь слой камня, значит для наблюдения надо строить в скалах бункеры, - наблюдать за ними из засады. И ещё мы поняли – как они размножаются. Но почему происходит деление на три особи? – Это было для нас неразрешимой загадкой. Пока не была предложена гипотеза о том, что они из другого мира и прибыли к нам сквозь космос (это мы определили по тому, что в районе купола, выхода на Дорогу, они старались не появляться).
Итак, мы стали строить бункеры. Наблюдение из них сразу показало очень многое. Самое главное, - откуда эти создания берут энергию! Они её брали от нас! Сомнительная честь этого открытия (очень угрожающего для нас открытия) принадлежит мне. Я увидел, как проходящий по долине и ни о чём не подозревавший ирсийя, внезапно с трёх сторон был атакован (иное слово не подберёшь) группой бэньши, облеплен ими, так, что его не стало видно (несмотря на то, что они полупрозрачны).
Некоторое время клубок оставался неподвижным, а затем бэньши резко разлетелись в стороны, а атакованного… уже не было! Он исчез! И сами бэньши как-то изменились, - они стали как бы плотнее. Стало понятно, что они питаются… нами! Причём, чтобы усвоить такой объём «пищи» им требуется объединиться! Ко мне сразу же пришло решение: надо и нам объединиться тоже! Иначе мы все исчезнем!
Это наблюдение и мой вывод я сообщил Адваллону, а затем и Совету, когда вернулся с наблюдательного пункта. Это мгновенно вызвало шок у всего нашего Совета. Все, конечно, сразу согласились, что объединение наших сил, и, главное, разумов для решения такой задачи необходимо, но как это осуществить на деле?
В нашей повседневной жизни у нас до сих пор не было ни одной мало-мальски реальной опасности, да что там опасности, - не было практически ни одной потребности (пожалуй, кроме продолжения рода), для осуществления которой каждому из нас был бы нужен хотя бы один партнёр. Мы и по отдельности могли всё (ну, да Вы это и сами знаете).
Единственное, что нас могло объединить в группу, - это любознательность, необходимость объяснить какой-то научный факт, но после объяснения факта, такая группа обычно распадалась. Остальные, если проявляли любопытство, могли узнать то, что выяснила группа в общем информарии. Если на то пошло, мы даже не знали, сколько нас живёт на планете. Так, что надо было сначала решить, как это объединение осуществить.
Однако, нам повезло, - оказывается, такое наблюдали не только мы, но и многочисленные ирсийя в разных областях нашего мира. И они пришли к такому же выводу, - нужно объединиться. Следовательно, убеждать в необходимости такого шага никого не пришлось. Трудность (и огромная) явилась в другом: необходимо было выбрать единый центр, которому бы все подчинялись, чтобы всем действовать заодно.
Ведь подчиняться то мы все и не умели (да и не нуждались в этом, пожалуй)! Только в научных группах, ненадолго, мы заставляли себя подчинять себя своему руководителю, так как он был умнее, - но это ведь не надолго. Да и большинство к таким группам чаще всего не имело никакого отношения. С большим трудом, в течение года, мы преодолели наши разногласия и выбрали единый центр.
Им была выбрана научная группа из южных поселений, - там условия жизни были посуровей, им приходилось чаще перестраиваться, или перестраивать окружающее, поэтому они, если можно так сказать про нашу расу, были подружней. Кстати сказать, наш лидер, по-моему, был не согласен с тем, что придётся играть подчинённую роль, но… пришлось подчиниться, - наша группа его возражений не поддержала.
Кстати, южные - единственные из всех нас попробовали противостоять пришельцам, - попытались, объединив усилия, ударить электроразрядами по бэньши, спрятавшемуся в невидимость! Вспышка освобождённой энергии, - и больше ничего! Остальные бэньши оттуда удрали. Повезло и группе с востока от нас, - они обнаружили базу этих существ, - что-то вроде огромного, в несколько километров в поперечнике яйца, в которое прятались от наблюдения эти твари. После нескольких успешных попыток уничтожения отдельных особей и набольших групп, мы решили объединённой армией выступить на уничтожение их базы. Мы очень долго готовились, чтобы во время массовой атаки не поразить друг друга, а суметь направить энергию в одну точку, чтобы наверняка уничтожить опасность в её логове.
И вот этот день настал. Явно мы никаких приготовлений не производили, но под слоем скал провели дюжину коридоров, подходивших к базе со всех сторон. Все коридоры подходили к общему кольцевому бункеру, по окружности охватывавшему долину, в которой стояло «яйцо». За ночь в этом бункере собрались все. Нас оказалось около пяти тысяч.
Наблюдатели, остававшиеся в бункерах всю ночь, доложили, что существа всю ночь прибывали на базу со всех сторон, - похоже, что откуда-то прознали наши планы уничтожить их на корню и решили нам противостоять. Когда начался рассвет, - мы увидели, что яйцо их базы окутывает какая-то шевелящаяся мгла, - по-видимому, какое-то защитное поле.
И настал день! Когда взошло солнце, мы разглядели, что база плавно приподнимается над камнями и медленно всплывает всё выше и выше. Мы не могли допустить, чтобы эти твари избежали уничтожения, поэтому тут же нанесли удар! От каждого из нас в яйцо ударил жгут молний! Слой камней над нами испарился! На месте яйца вспыхнул ослепительный шар, раздался громовой удар, над местом взрыва поднялся серый гриб из дыма и пыли… и всё!
Когда к нам вернулось зрение, мы стояли в котловине, над которой дрожал раскалённый воздух, и… больше ничего не было. Мы их уничтожили! Правда, я заметил, что когда молнии впились в оболочку яйца, оттуда выскользнул какой-то пепельный лучик, который задел голову нашего руководителя Адваллона, стоявшего рядом. После взрыва он был несколько рассеян, печален, и я решил за ним понаблюдать, пока не сообщая никому о том, что видел (кроме меня, это не видел, похоже, никто).
Это были дни всеобщего ликования, и я думал, что никому мои сведения не были бы нужны, да и не представляли для нас опасности. Но время показало, как здорово я ошибался!
После победы над общим врагом, мы стали как-то подружнее, - чаще сходились друг с другом, чтобы просто пообщаться или поразмышлять вместе (а иногда и повеселиться!). Чтобы на переходы не уходило много времени, мы все поселились рядом, образовав единое поселение неподалёку от места, где вместе боролись и победили. Лишь немногие вернулись к семейному типу поселений, - ушли в те местности, на которых проживали до объединения. Да Адваллон всё больше тяготился общением и задаваемыми ему вопросами, почему-то они его раздражали, - он говорил, что сбивают с мысли. Как-то и я решился задать ему вопрос:
- Скажи, Адваллон, что произошло с тобой? Я ведь видел, что в тебя попал какой-то лучик из яйца пришельцев. Может тебе чем-то нужно помочь? - на это он метнул в меня молнию, которую я, конечно, отбил, и тут же бегом удалился. Я не стал его преследовать. Как я понял позднее, зря! На следующее утро мы нашли невдалеке от поселения его тело. Мёртвое тело. Мы его, конечно, похоронили. И это событие стало началом конца нашего народа.
Объединившись, мы все могли неизмеримо больше, чем по отдельности, поэтому решили узнать, что же находится у нас под ногами, внутри планеты, - начали проплавлять глубокую скважину к центру её. В ответ тут же начались землетрясения, мощь которых мы с трудом могли сдерживать. Скважина была уже глубокой, когда по ней из глубины хлынула лава и вмиг залила часть нашего поселения! Выжили немногие. И те немногие, что выжили, завидовали тем, кто погиб. Вслед за извержением лавы, вдруг исчезла вся вода с поверхности планеты и из воздуха. Мы стали высыхать.
Как я потом понял, всем этим руководил Адваллон, спрятавшийся где-то в недрах планеты. Для меня и ещё одного моего друга Сорвейна, он приготовил самую жестокую долю: он сделал нас термочервяками, - дал нам тела из чистой энергии, и теперь всё с чем мы соприкасались, горело и плавилось. Наши тела управляли нами: так как чтобы нам не погрузиться в недра планеты и не быть раздавленными пластами породы, нам надо было постоянно двигаться, то мы вдвоём быстро сожгли и оплавили всю поверхность планеты. Так мы уничтожили всю жизнь! И вынуждены были продолжать это дело. Так что об одном прошу Вас: освободите!
Так он закончил свой рассказ. Мы долго молчали. Я раздумывал над парадоксом: Бэньши из моего сна были созидателями, а бэньши из рассказа Карнака были скорее погубителями, один ли это народ, или разные? Но ведь они так похожи! А может, те, вторые, после охлаждения их планеты были вынуждены искать любые источники энергии, чтобы не погибнуть? Может с ними можно было договориться? Но все мои размышления ни к чему не привели.
Андр, по-видимому, размышлял о чём-то своём, потому что сидел на корточках с отсутствующим видом и смотрел на свои ладони. Так продолжалось довольно долго, затем он вскочил, протянул вверх руки, как бы обнимая кого-то, в них ударили молнии из стен нашего убежища и… мы плавно опустились на скалу, под открытое небо. Пора было возвращаться домой с грузом новых знаний… и умений. Главное, что мы узнали, - для жизни любознательности мало, нужна ещё дружба.
Потом прошло много лет. У моего первенца, - Андра уже растут внуки и даже правнуки, но урок, преподанный нам историей из будущего, мы все помним. Так хорошо помним, что установили службу наблюдения за небесными телами (раньше то они нас не интересовали, так как не могли изменить что-либо в нашей жизни, ну, а мы – в жизни их), чтобы не пропустить возможного прибытия бэньши. Да и вообще, оказалось, что небо и днём, и ночью – просто красивое зрелище и, прямо так и располагает к размышлениям о чём-то возвышенном.
Так, во время таких размышлений, у меня появилась мысль о ветвящихся мирах, - о мирах, которые похожи друг на друга, и развиваются похоже, но каждый с какого-то момента «ответвился» от другого и развивается своим путём. Они должны быть разделены временем, но занимают одно пространство, поэтому можно путешествовать между ними, находя отличия. Мне показалось, что мир Адваллона, - это такой, мир соседней ветви, а не развитие нашего. Правда, проверить эту мысль я не успел: к нам появились… бэньши!
Они, конечно, не застали нас в врасплох, даже, скорее наоборот, - мы их озадачили своим появлением на месте их высадки. Мы были готовы драться за свой мир, но, на всякий случай, решили начать с мирной встречи. После того, как осели клубы пыли, и рассеялся дым на месте их посадки, на ближайшую вершину вышел я в сопровождении одиннадцати своих внуков. Остальные, - практически всё мужское население нашего поселения, спрятались под слой камня и приготовились воевать. Но воевать не пришлось.
Только мы появились на скале, из их корабля появились три туманных «гостя». Они подлетели к нам, и, выслушав наше приветствие, тут же ответили тем же (кстати, общение шло на мысленном уровне, то есть – на уровне правды, - при таком общении ощущаешь все аспекты мысли партнёра). В общем, мы договорились о сосуществовании, когда узнали, что они – беглецы со своей планеты, которую поглотил внезапный взрыв их солнца. Они ищут для себя свободную планету, и просят нас приютить их на время, которое им нужно, чтобы выбрать следующую цель путешествия. Чтобы мы не мешали друг другу, было решено, что они расположатся вокруг Дерева, которое раскинуло свою власть уже достаточно далеко (мы не могли жить рядом с ним, так как для нас там не было энергии, а бэньши могли усваивать энергию излучения солнца и этим жить). Их корабль и сейчас стоит там, а сами они, - ушли по Дороге, искать свой мир, - мир жёстких излучений, расплавленной материи и юной планеты.
Наше пространство всё больше уменьшается, - планету завоёвывает Дерево, и рядом с ним уже появились первые приматы, чем-то похожие на Путника. Значит, скоро то время, когда и мы уйдём по Дороге, искать себе новый мир для жизни, - мир такой же молодой, каким он был, когда его посетил Путник и зажёг в нём искру нашего разума. Будут ли помнить нас остающиеся здесь приматы, или забудут, несмотря на нашу помощь им, не так уж и важно. Где-то это всё равно уже было.