Жаркий солнечный зайчик, проскользнув сквозь дырочки узора в шторах, пристроился у меня на левой щеке. Тепло, светло, почему-то щёкотно, а ещё… как-то предпразднично, что ли. Понятно, что пора вставать, но мне так хорошо спится…, а этот зайчик заигрывает со мной, пытаясь разбудить. Я, конечно, помню, что скоро в школу, значит надо себя поднимать, но… это так неохота, да и будильник ещё не прозвенел, и я продолжаю блаженствовать в полудрёме, потихоньку всплывая к жизни. И это «всплывание» приносит всё усиливающееся ощущение будничности. Хотя, на этом будничном фоне меня начинают уже тревожить некоторые несообразности. Они пока не пугают, скорей вносят элемент какой-то неизвестной ещё мне сказки в начинающийся день.
Первое, что недоумённо стукнуло мне в мысли: а почему я жду, когда прозвенит будильник, если он давно уже не звенит, а поёт, ну, или точнее, - играет мелодии, каждый день разные. Но эту мысль я пропустил достаточно равнодушно. Второе, - а почему, собственно, в школу? Ведь я уже давно работаю (и не в школе, а в училище)! Эта мысль кольнула меня, смутила немного и уплыла в сторону. Третье, - а откуда появился этот солнечный заяц, если вчера вечером был разгар зимы, конец января, темнотища должна быть несусветная. А солнечные зайцы смогут запрыгнуть в наше окно только в июне – июле. И, наконец, почему меня довольно ощутимо покачивает? Приплыла вдруг этакая неразумная мысль-ответ: «Опять Дорога!», - и заставила спешно разлепить веки.
То, что я увидел, ещё больше озадачило (но, в общем-то, не напугало) меня! Комнаты не было вовсе! Вокруг, вместо стен, потолка, и прочих атрибутов привычного мне быта…, - зелень огромных, прямо как у виктории-регии, листьев, которые покачиваются величаво под утренним ветерком снизу и по бокам, да сверху просторное небо, - ясно-голубое, с редкими прожилками перьев-облаков. Я, прилёгши, похоже, в развилке ствола дерева тоже покачиваюсь вместе с ними, правда, несколько слабее, чем окружающая меня зелень. То, что мне во сне казалось мягким и тёплым одеялом, вдруг оказывается… мягким, пушистым, полосатым, серо-коричневым…, хвостом, под которым я, свернувшись калачиком, почиваю на кучке каких-то листьев. Я пока отношусь ко всем этим открытиям довольно спокойно, - проснулся ещё не полностью. Но вот, потянувшись, и расправив своё тело, я поневоле заметил свои руки.
Руки? Скорей я бы их назвал лапками! Они и на самом деле были лапками, ну, для меня может быть и лапами, покрытыми густой светло-коричневой шерстью, длинной на плечах и постепенно пропадающей к запястью. Заканчивались лапы достаточно развитыми пальцами с острыми когтями. Тут-то я проснулся окончательно!
Не дай, Боже, кому-то ещё так проснуться!
Похоже, у меня случилась истерика, - я что-то орал, то ли: «Где я?», то ли: «Кто я?», а может и: «За что, мать Вашу!», - этот момент я начисто не помню. Сколько продолжалась истерика, тоже сказать не берусь.
Но…, она прошла, и настала пора искать ответы на вопросы, которые в пылу отчаянья я бросал в пространство. «Похоже, что я в этом звере надолго…» - это была первая достаточно рассудочная моя мысль. Значит, я уже успокаивался. Можно было жить дальше.
И в этот момент успокоения мне вдруг… стало стыдно! Я прислушался к окружающему миру, - он жил своей жизнью: поскрипывали ветви деревьев, шелестели листья, где-то распевали птицы. А вокруг меня они молчали, - по-видимому, их спугнули мои вопли.
Кругом был лес. И лес обычный, не экзотический, а простой смешанный лесок с берёзками и клёнами, елями и рябинами, правда, деревья выглядели гораздо больше тех, к которым я привык, а может просто, – я стал меньше. Но это уже больше не тревожило меня так сильно. Я начал привыкать к этой сказке.
Вдруг что-то прошуршало по стволу моего дерева, кстати, - густому тополю. Это шуршание приблизилось к моей развилке (я при этом почему-то не встревожился), и из-под ветки, на которой я лежал, послышался знакомый голосок:
- Микк, тебе что, опять приснилось, что это не ты? И кем же ты был сегодня? – голосок был мягким, даже можно сказать, нежным, правда, с некоторым поскрипыванием, а тон, - сочувствующим, и у меня внезапно потеплело на душе: я был не один. Ко мне поднимался давний мой друг, - древесник по имени Зийц. И я сейчас был я, - просто полосатик по имени Микк. А человеком я буду во сне, - сегодня ночью, может раньше.
Я ещё раз с чувством потянулся, и, увидев между ветками коричневую удлинённую мордочку моего друга Зийца с небольшим, но острым рожком на кончике носа и добрыми, слегка сонными, чёрными подвижными глазками, я тут же расхохотался. Засмеялся я не над ним, а просто потому, что день начинался славный: и солнышко светит, и начался он с доброго друга с которым мы сейчас пойдем, подзаправимся: он - всякой пробегающей мимо мелочью, я – зёрнышками или орешками, и двинем мы к новым приключениям. И жить будет очень интересно!
Пока древесник, не торопясь заползал на мою развилку, я вдруг вспомнил, что человек назвал бы его ящеркой (а меня, соответственно, - бурундуком), и это вновь кольнуло меня тревогой, - я значит оставался не только собой, но и тем, кто приходил в мой сон – так было впервые. Чтобы заглушить эту, как мне показалось, необоснованную тревогу, я издал наш боевой клич: «Йю-у-ххуу!» и подпрыгнул вверх.
Лучше бы я этого не делал! Подпрыгнул то я, конечно, невысоко, но сумел увидеть там, откуда вставало солнце, - чёрную полосу! Со вчерашнего утра она, похоже, ещё расширилась! Я вспомнил, что это злая тьма, которая отбирает у нас мир, захватывает его, и убивает всё, чего коснётся её мертвящая тень. Я вспомнил, что если заглянуть в лес, накрытый этой тьмой, как облаком чёрного тумана, то увидишь, что знакомые тебе деревья оставшиеся вдруг без листьев, корчатся, скручиваются и застывают, как хищники в засаде. От них так и веет угрозой всему движущемуся. Тех, кто попадает в чёрный лес, ждёт смерть: деревья разрывают его своими ветвями, как лапами и жадно высасывают кровь. Та же участь грозит тем, кто неосторожно окажется слишком близко к границе тьмы, - она бросится на него, как Змея из кустов! Мигом, из почвы рядом с зоной, на несчастную жертву выпрыгивают корни деревьев тёмной зоны. Жертва своей неосторожности погибает, а тьма делает ещё шаг вперёд!
Так что от этой напасти бегу я и все мои соседи. Бежим, и не первый день! Сколько нам остаётся бежать, никто не знает, но край нашего леса недалёк, - такими темпами осталось около недели. А дальше Река! А многие из убегающих не могут плавать!
Поэтому на сходе всех обитателей лесов, которых с места согнала тьма, было решено срочно искать помощь! И искать её в соседних мирах. Теперь я, а со мной несколько сотен «слухачей» (тех, кто может общаться мысленно на расстоянии и сквозь время), каждую ночь отправляем свои души в свободный поиск соседей, которые могли бы нам хоть чем-то помочь, хотя бы только советом, или идеей. Поэтому я теперь каждое утро просыпаюсь с воплями, возвещающими о встрече с иным разумом. Поэтому каждое утро Зийц с надеждой задаёт свой вопрос:
- Микк, тебе что, опять приснилось, что это не ты? И кем же ты был сегодня? – но ещё не разу утром я не вспомнил, кем же был во сне. Помнил я только то, что во сне всё всегда было настолько непривычным, что прямо страх. А, значит, я не получал практически никакой информации, а уж тем более - помощи!
Но сегодня не так! Во-первых, сегодня я помню, кем я был во сне. Во-вторых, я ощущаю где-то внутри себя его, ошарашенное пока, присутствие. Он, конечно, хорошо спрятался, ничем не проявляет себя, привыкая к ситуации, но время от времени подбрасывает мне мысли – реплики, абсолютно мне не свойственные. Так что сегодня я могу ответить Зийцу на вопрос, - кем я был во сне! И я отвечаю:
- Знаешь, Зийц, я сегодня был человеком. Правда, я ещё не знаю, что он за существо, и чем может нам помочь, но чувствую его присутствие во мне! Так что обо всём мы теперь будем думать вдвоём. Может чего-то и сообразим, – на что приятель мой выкрикнул:
- Ага! Я так и говорил! Ну, вы тут посидите, подумайте, вдвоём-то, а я побегу скажу об этом Уйгру. То-то он обрадуется! Кстати, «человек» - что-то мне припоминается из доисторического прошлого… – и Зийц бодро соскользнул с моей развилки и заструился вниз по стволу. «Умеет ведь, когда захочет» - привычно подумал я и почувствовал, что мои мысли ощупывает и оценивает кто-то изнутри меня. Ощущение было, признаться, не очень приятным, но не неожиданным, - я понимал: раз в моём мозгу теперь нас двое, то мы и связаны более тесно, чем в обычном разговоре, может быть, и я буду так же ощупывать и оценивать его мысли.
Оставшись один (точнее, всё-таки, вдвоём), я прилёг, свернулся калачиком, и, накрывши себя хвостом, принялся размышлять. Сначала я припомнил, с чего началась вся история Чёрной зоны. А началось всё так:
Чуть больше года назад, так же в период цветения злаков, под вечер, обитатели всех окрестных лесов далеко на востоке были вдруг привлечены к странному действу, происходящему на небе, - по нему мчался какой-то огненный шар с хвостом. Он мчался как-то неровно, скачками, и при этом ужасно взрёвывал. За ним тащился огненный хвост, такой же полосатый и пышный, как мой. Похоже было, что он снижается и скоро рухнет.
«Вот тогда грохнет!» - ещё подумал я, но этого не произошло, - над горизонтом шар как-то странно подпрыгнул, как будто его снизу пнули хорошенько. От него даже искры посыпались! Шар подпрыгнул ещё раз… и стал медленно удаляться прямо вверх! Затем он внезапно сверкнул, ярко как солнце, ослепил тех, кто за ним наблюдал, а когда зрение у них восстановилось, - ни в небе, ни под ним – в лесу ничего не было. Только там, где просыпались искры, вяло поднимались тонкие струйки чёрного дыма. Дымки эти скоро развеялись, и этим, как нам показалось, всё закончилось. Но не тут-то было. Понятно, что всё это я видел глазами кого-то из «слухачей», способных передавать изображение (тут же мой «гость» прокомментировал: «Телевизионная программа Вести» - правда я не понял ни одного слов, но суть, вроде бы, уяснил).
После этого несколько дней никаких сообщений с места падения не было. Затем начались исчезновения. Первым исчез Сквирл, по своим делам пролетавший над одним из пепелищ, - его прямо в воздухе перехватило и засосало ветвями единственное тогда почерневшее дерево. Так как он летел не один, а со стайкой своих сородичей, то о его гибели было сразу растрезвонено по всем окрестным лесам, да ещё и со всеми подробностями.
Понятно, что лесная общественность не могла пропустить без внимания такое, поэтому за всеми очагами почернения леса сразу же было установлено наблюдение. Так же понятно, что этим наблюдением занялся отряд летунгов – человек бы сказал: белок-летяг. Они и выяснили, что зона леса, ставшая опасной, расширяется, захватывая всё новые участки, причём расширение происходит по низу, за счёт расползания корней поражённых деревьев.
Стоило корню поражённого чернотой дереву коснуться корней нормального дерева, как тут же нормальное дерево начинало чернеть и скручиваться, - становилось больным и злобным (если так можно выразиться). Тут-то нам, полосатикам, да и другим подземным квартирантам, и пришлось первыми из уютных норок в корнях деревьев перебираться повыше, - в дупла, в оставленные гнёзда, в развилки ветвей, чтобы не сделаться лёгкой добычей подземной, невидимой, и поэтому очень страшной, черноты.
Летунги выяснили, что вверх опасная зона простирается на полтора роста деревьев, а вот насколько она продолжается в глубину, так выяснить и не удалось: копы (кроты), пытавшиеся прокопаться под плодородным слоем почвы не смогли подобраться достаточно близко к зонам. Они погибали сразу, как только приближались к границе тени, причём на любой глубине, которую смогли достичь. Время шло, зоны расширились, сплелись в одну, и начали наступление на наш мир во все стороны. Надо было спасаться, но никто из нас не знал, - как! Бегство ведь давало лишь некоторую отсрочку гибели…
Мудрый Фубу, ночной летун и охотник, предложил искать ответ в других мирах, которые расположены внутри нашего мира (человек сказал бы, - как матрёшки), но отделены от нас мигом времени. Для этого нужно было использовать «слухачей», которые могут посылать сновидения в поиск контакта, ну, и среди всех прочих, - нас, полосатиков. С тех пор мы и пытаемся вступить контакт с теми, кто может нам помочь.
Однако, насколько я знаю, пока надёжно связаться хоть с кем-то не удалось никому из моих коллег. Может быть, ведутся и другие работы по поиску выхода, но я об этом ничего не знаю: нам не говорят, чтобы лишнее знание не помешало нам искать. И мы ищем! Вот сегодня я, наверное, могу сказать, что контакт есть. Но принесёт ли он решение проблемы, - не знает никто из нас. Даже, наверняка, и тот человек, разум которого прячется во мне. А я – тем более.
Внезапно тот, который скрывался во мне, решил себя проявить: я увидел его со стороны, так как он видит себя отражённым в зеркале. Признаться, зрелище весьма впечатляющее, - он очень похож на Уйгра (одного из медоедов, хотя почему их так называют, - не знаю, ведь они же всеядны, правда, мёд любят и знают где его искать), вставшего на дыбы. Рост его раз в восемь превышал длину моего тела вместе с хвостом! Кстати, на его плече я увидел себя, видимо для сравнения (похоже, в его мире водятся такие же).
Итак, знакомство с его внешностью состоялось. Я почувствовал, что обмен информацией, даже качественного характера возможен. Значит, дело пойдёт. Я слегка напрягся, мысленно крикнул этой фигуре: «Эй, как к тебе обращаться?» (признаться, просто так крикнул, - без особой надежды на ответ, но от души), и тут же получил: «А чего ты кричишь? Не напрягайся, - я слышу! Ко мне можешь обращаться: Мир. Я тебя буду называть Микк, как называют тебя друзья» - и наш диалог начался.
Первым делом я поведал своему мысленному собеседнику о том, как возникла у нас нужда в этаком контакте, - то есть изложил «историю с метеоритом», - как Мир назвал её позднее. Оказалось, что и у него есть, что рассказать мне: по их планете в тех же направлениях, что и наша «чёрная зона» распространяется эпидемия болезни, названной людьми «куриный грипп». Её не останавливают никакие «санитарные кордоны» (я с трудом понял, что это такое). Для слабых организмов, особенно детей, эта болезнь смертельна!
Мы попытались сравнить «ареал распространения» болезни в его мире и «чёрной зоны» - в моём, но не смогли ввиду скудности моих познаний в таком предмете, как география. Иными словами, мы по-разному воспринимаем и описываем нашу землю, да и общих ориентиров маловато. Ну, да ничего. Мы договорились считать, что, возможно, оба процесса идут похоже, а, значит, и остановить их можно одинаково. Осталось решить только один вопрос: «Как?».
Мне потом было очень интересно, как мы подошли к такому неожиданному выводу, - ну, об одинаковости процессов в наших мирах, но я долго не мог прийти ни к какому определённому ответу, - не хватало данных, а Мир сказал непонятное слово – «интуиция».
В поход
Пока мы вели этот научный диалог, к моему дереву подошли Зийц и Уйгр (мы трое составляем единую команду, просто потому, что очень дружим). Я спустился по стволу в развилку пониже, чтобы быть на уровне головы Уйгра (Мир тут же назвал его медведем) и пересказал наш разговор с Миром. Оба моих приятеля долго ошарашено молчали. Уйгр мотал головой. Зийц пришёл в себя несколько быстрее, и тут же задал главный вопрос:
- А что же со всем этим нам теперь делать? – и мы, все четверо, замолчали надолго. Вдруг я услышал голос Мира… вне себя: оказывается, он воспользовался мной, как «рупором» (он мне потом объяснил, - использовал мой голос, как свой). Он вещал:
- Если наши миры подобны, то их, возможно, разделяет время. По впечатлениям Микка, я понял, что Ваш мир, похоже, является продолжением нашего. Некоторые Ваши места так похожи на наши, что их еще можно узнать. Кроме этого, в Вашем мире есть что-то напоминающее следы нашего пребывания. Вот, если Вы повернётесь налево от Микка, то увидите ложбину, пересечённую рощицей берёз. У нас по этому месту проходит просека и высоковольтная электролиния (боюсь, что слов про электролинию из нас никто не понял, но не обратил на это внимания). Похоже, что наша просека у Вас уже заросла, и заросла довольно давно. Если Ваш мир действительно продолжение нашего, то у Вас должно сохраниться поблизости одно наше устройство, которое мы назвали Хранитель. Оно может создавать охранное энергетическое поле, которое может быть и сможет Вас защитить от распространения «чёрной зоны». Его надо только найти, пробраться к нему и включить! Микку я передам, как до него добраться…, ну и всё остальное, что потребуется – на этом мой голос замолчал.
Мы тоже ошеломлённо молчали. А потом как закричим:
- Ага! Мы получили помощь! – и тут же начали торопливо обсуждать, кто пойдёт. Хотя чего же тут обсуждать, - пойдём мы все трое, как команда, уже не в первый раз принимающаяся за общее дело (мы вместе не раз ходили в разные «экспедиции»).
«Голому собраться, – только подпоясаться» - всплыла откуда-то, в общем бессмысленная для меня фраза. И мы, не долго раздумывая, тут же вышли в поход. Наш путь вначале шёл вдоль границы зоны на юг по опушке нашего леса. Стояло коренное лето, – так что было тепло, даже жарковато, особенно для Уйгра в его толстенной шкуре. Но он шел довольно ходко напрямик, продираясь сквозь кусты, да ещё тащил на спине нас с Зийцем, как он обычно делал, когда мы торопились. Наконец, выйдя на опушку леса, почти на открытое место, он припустил ещё быстрее, и нас на его спине стало ощутимо потряхивать.
Пришлось вцепиться в его шерсть покрепче. В остальном наш поход проходил пока спокойно, если не обращать внимания на чёрную полосу, тянущуюся вдоль горизонта со стороны восхода. Солнышко весело слепило глаза, вяло поддувал тёплый ветерок, лениво шелестели листья осин (листья берёз и ив лишь слегка покачивались), лесные птички натужно чирикали, - не спеша обсуждали последние новости, касающиеся того, кто сколько птенчиков уже высидел, да скольких ещё ждёт. В общем, день был мирным. Однако не всё в нём забыло о наступлении «чёрной зоны». Даже малые птахи в своих разговорах о вылупляющемся потомстве обязательно добавляли:
- Если успеем всех высидеть… - или – … до того, как придётся снова убегать. – Даже такие мирные разговоры теперь не обходились без тревожных ноток. Что уж говорить о более серьёзных обитателях леса. Правда, в такую жару, в которую мы вышли в поход, вряд ли кто из них вздумал бы заниматься разговорами, - они большей частью сейчас прячутся где-нибудь по оврагам да балкам, у воды, или просто в тени. Ну, а мы вот шли себе и шли. Утро заканчивалось.
Вдруг обступившая нас жара как-то стремительно спала, солнечный свет потускнел, стал отливать чернотой и на наши души обрушились какие-то неземные, но гармоничные звуки. Мне показалось, что дело именно в них, - в звуках. Именно они накинули чёрный налёт на солнечный свет, принесли холод вместо жары и, самое главное, - тоску и безысходность одиночества в наши души. У нас с Миром одновременно появились мысли: «А зачем всё это, - наши старания, да и вся наша жизнь. Ведь это всё суета, суета без цели, без смысла и без удовлетворения. Как трагически мы все разобщены, - нам никогда до конца не понять друг друга. Даже находясь в одном теле, мы остаёмся разделёнными своими я. А как прекрасно слиться в единое целое. В один, единый организм, в одну душу. Для этого надо совсем немного, - пройти преображение. А это значит – прийти в чёрный лес, и через восторг всепоглощающей боли преобразиться в часть Целого, в котором и растения, и животные едины и неразделимы. Им там не надо стараться понять друг друга, им не тоскливо жить в мире, они всегда сплетены в узор вечной радости бытия. Они навсегда свободны…» - мысли эти бежали непрерывной цепочкой, не давая нам времени обдумать их и хоть как-то отреагировать. Похоже, что-то похожее происходило и с моими друзьями Зийцем и Уйгром, потому, что движение наше вперёд застопорилось, - Уйгр стоял на месте и качался из стороны в сторону, а Зийц, - тот вообще поджал лапки, отцепился от шерсти и скатился на землю.
Тоска у меня в душе стояла такая, что в пору так же отрываться от «носителя», в которого я вцепился, да бросаться прямиком в чёрный лес. Я с отчаянием глядел, как Зийц, скатившись со спины Уйгра, переворачивается на ноги и начинает потихоньку ползти на восток, - мне так хотелось к нему присоединиться. Однако я, не смотря на все мои судорожные подёргивания, никак не мог отцепиться: в длинной шерсти запутались мои гибкие пальцы. Я дёргался всеми своими четырьмя лапами, и уже почти освободился, как тут меня достал мой собственный вопль:
- Не поддавайтесь тоске! Это чёрная воля чёрного леса пытается помешать нам оградиться от неё! Скорее вперёд! Цель уже близка! – понятно, что это кричал Мир, на которого, видимо, меньше всего повлиял этот жуткий зов. Я очнулся. Однако, Уйгр, похоже не услышал призыва моего советника, потому, как потихоньку трусил уже к границе чёрного леса. Пришлось куснуть его за загривок и крикнуть:
- Берегись, - погибнешь! – после чего он встал и повернул ко мне своё ухо. Пришлось пересказать ему суть происходящего, а затем догонять Зийца, который за это время уполз довольно далеко. После того, как мы его догнали, пришлось мне дать ему пару тумаков, чтоб он смог воспринять то, что мы ему наперебой говорили. В результате Зийц на нас слегка обиделся за тумаки и долго сидел спиной вперёд, отвернувшись от меня и от Уйгра. За это время солнце успело подняться высоко и грело уже вовсю, а мы, - подойти к обширному холму, восточная сторона которого уже была захвачена чёрным лесом, а с его западной стороны стояли массивные камни, образующие вход в таинственную пещеру, - нашу цель.
Получалось, что вход к Хранителю находился довольно близко к чёрной зоне, - правда, ещё не в самой опасной близости. Однако, уже к вечеру, пожалуй, внутрь уже будет не попасть! Мы ринулись к его арке. Между камнями, которые Мир назвал «бетоном»… прохода не было!
Защитник
В глубине арки виднелась тёмно-серая плоскость, полностью перекрывавшая проход. Проникнуть было не возможно! Уйгр попытался, используя свои когти и огромную силу, прорвать преграду, но… дверь (как её назвал Мир) даже не шелохнулась! Мы, все трое, присели рядом с дверью и призадумались. Я сразу же мысленно обратился к моему другу и услышал: «Сейчас, похоже, придётся поработать тебе. Дверь заблокирована изнутри. Чтобы она открылась, тебе надо будет сквозь щель у пола проникнуть в туннель, подняться по его стене и найти коробочку, вмурованную рядом с дверью. В этой коробочке две кнопки. Тебе предстоит нажать зелёную, после этого дверь откроется ровно на минуту. Поэтому твоим друзьям после этого следует поспешить войти! Ну, всё. Удачи всем Вам!» - я тут же пересказал своим друзьям, то, что услышал.
Пора было начать действовать мне! Но было просто страшно. Пока я трясся, мои приятели, обследовав дверь, обнаружили понизу щель, достаточную для того, чтоб я в неё пролез, и сообщили об этом мне. Я загнал свой страх поглубже, чтоб не мешал работать, и полез.
Да, задача это была трудная: щель была узкая, да ещё и изогнутая в вертикальном направлении (то есть сначала пришлось ползти вперёд, затем поворачивать вверх, а края поворотов такие острые!). Пришлось ползти «на выдохе»: вдохнул, - застрял, а выдохнул, – прополз вперёд. Долго или коротко, но я пролез. И оказался в темноте! Правда темнота была неполной и, через некоторое время, я начал различать некоторые детали вокруг. До этого момента я сидел в уголке этого помещения и прислушивался всеми органами чувств. Было жутковато. Вокруг какая-то неживая тишина. Да и всё вокруг было какое-то неживое. Ко мне начал подкрадываться какой-то незнакомый мне страх. Мне было страшно оттого, что темно и нельзя различить ничего ни вблизи, ни вдали. Мне было страшно оттого, что я здесь один, - пропали куда-то даже мысли Мира. Да и оттого, что всё вокруг было мёртвым, - мне тоже было страшно. Постепенно глаза мои полностью привыкли к тусклому освещению, и можно стало лезть вверх.
Тут уж страху пришлось снова отступить, так как подниматься по стенке оказалось нелегко, - уж очень она была ровная. Хватаясь за малейшие неровности, я довольно долго карабкался на эту стену, упарился весь, пока не увидел почти рядом с собой нишу, в которой угадывались выпуклости «кнопок». Я забрался в эту нишу. Чтобы не свалиться пришлось тремя лапками уцепиться за края ниши «в распор», а потом долго вглядываться в темноту, пытаясь определить, - какая из кнопок зелёная. Они обе были чёрными (верхняя, правда, была чуть светлее)! Я от отчаяния чуть было не отцепился от краёв коробки и не сверзился вниз!
Переводя дух, я, с колотящимся где-то в глотке сердцем, в недоумении застыл в нише. Лапки потихоньку немели от напряжения. Пора было выбирать, а то не удержусь! Вдруг у меня вспыхнула мысль: «Верхняя!» - и я нажал.
Следующие события произошли, как мне показалось, одновременно: щелчок кнопки, моё падение на жёсткий пол, вспышка света, ударившая меня по глазам, какое-то жужжание, приведшее к распахиванию двери. От удара при падении у меня отчаянно болела спина, но мне пришлось вскочить на ноги и убраться с дороги моего друга Уйгра, так как он, помня о том, что дверь скоро закроется, ринулся внутрь, как только дверь приоткрылась. Однако, дверь оставалась открытой довольно долго. В неё успел с достоинством войти наш друг Зийц, которого Уйгр в спешке просто забыл прихватить с собой. Наконец, дверь закрылась. Можно было действовать дальше.
Пока дверь была открыта, я успел получить от Мира кучу инструкций насчёт того, как действовать внутри, но, как мне показалось, я не успел ничего понять, не только что запомнить. Когда дверь отсекла его мысли от моих, я не успел даже запаниковать, как тут же вспомнил: «Не паникуй, - когда что-то нужно будет сделать, ты об этом сразу же вспомнишь!». И тут же вспомнил, что нужно теперь спускаться по лестнице.
Вглубь земли действительно вела лестница и сейчас она была ярко освещена каким-то мертвенным быстро-быстро мерцающим блёкло-голубым светом. Лестница спускалась на глубину в два роста Уйгра, и там… поворачивала. Мы пошли. Повернув раз десять, лестница привела нас в короткий коридорчик, который шёл в том же направлении, что и верхний и упирался, как мне показалось, в ствол какого-то гигантского серого дерева. Опять тупик, успел подумать я, и тут же вспомнил, - это ещё одна дверь. Из её середины торчал сучок квадратной формы, на который надо было надеть рукоятку, спрятанную в стенном шкафчике. Долго же мне пришлось объяснять каждое действие Уйгру (мне самому просто не хватило бы сил даже достать эту рукоятку, а не то, что её крутить, - она была раза в два больше меня самого).
Наконец, после долгих и эмоциональных объяснений, наш гигант уяснил и выполнил то, что требовалось. Когда он начал крутить рукоятку, в двери что-то вздохнуло, щёлкнуло, и она начала с едва слышным рокотом поворачиваться к нам, Пришлось отступить. Дверь эта была гигантской, - как половина ствола дерева, она, открывшись, заняла почти весь коридор! Чтобы пройти дальше, пришлось закрыть дверь – гигант, и так же открыть по очереди ещё две, не такие массивные, как первая (рукоятки торчали прямо из них) и плоские. Мы вошли во внутренний коридор. В нём так же послушно вспыхнул уже привычный мёртвый белый свет. Мы приостановились. Нас окружала тишина. Мёртвая тишина, в которой чуть слышно что-то звенело (может быть, у нас в ушах). Воздух, к которому мы поневоле принюхались, был чистым, без запахов, - и он тоже был мёртвым. Только тут я заметил, что мы все трое идём молча, что, в общем-то, невероятно для нас с Зийцем. Уйгр то, конечно, молчун, а вот мы…, но тут и мы молчали, как в рот воды набрав.
Тишина, в которой мы очутились, была настолько полной, что даже наше осторожное дыхание казалось нам громом, - оно здесь было таким неуместным. Дальше мы пошли, стараясь не производить никакого шума, лишь глазея по сторонам. Это было похоже на пещеру, которую прогрыз в земле гигантский дождевой выползок, каких немало выползает из земли в эту пору лета перед дождём. Кроме огромных размеров (Уйгр, поднявшись на дыбы, не смог достать до потолка), да правильной формы, эта «нора» поражала нас дорожкой, по которой мы шли. Она была подвешена над полом норы и слегка покачивалась! Нас немного пугало то, что она направлена в сторону «тёмной зоны», но идти-то нам всё равно было надо! А куда было деваться, если мы хотели спасти свой мир!
Шли мы довольно долго, пока не дошли до разветвления. Коридор раздваивался! Куда идти? Но, прежде чем я успел запаниковать, - мне вспомнилось: направо! И мы повернули (по-моему никто из друзей не успел заметить, что мне стало страшно… - и это хорошо). Но дальше коридор… упирался в тупик! Мы встали перед сплошной серой стеной, перегораживающей путь! Память мне ничего не подсказывала! Нас поглотила полнейшая тишина. Мы молчали: мне было нечего сказать спутникам. А тут ещё нам послышался лёгкий шорох! Он шёл со всех сторон! Наверное, это корни деревьев «чёрной зоны» пытались пробиться в наш коридор, чтобы уничтожить нас (или присоединить к себе?)! Не знаю, как остальные, а я запаниковал! Шутка ли: с потолка даже начали сыпаться крошки камня, - с таким напором корни мёртвых деревьев штурмовали единственную нашу защиту.
Однако, тут произошло событие, которое мы даже сейчас не можем объяснить: наш уравновешенный друг Уйгр вдруг подошёл к стене, перегородившей наш проход, поднялся на дыбы, да как рявкнет! Его рык громом прокатился по всему коридору, - даже шуршание по его стенам прекратилось на краткое время! И, самое главное, - стену перед нами пересекла вертикальная трещина, и обе половинки плавно разъехались перед нами. Можно было входить!
Мы вошли в помещение, размеры которого во много раз превосходили размеры коридора: это был шар, посредине которого была подвешена площадка, на которой стояли… как бы два пня вплотную друг к другу. Сверху эти пни имели плоские, слегка наклонённые друг от друга поверхности. Мы подошли по такой же, как в коридоре, подвесной дорожке. Стена за нами сомкнулась, отделив нас от коридора и от шуршания.
Я вспомнил, что эти пни в мире людей назывались «пульты управления» и что на них одновременно надо было набрать (то есть нажать на выступы со значками на верхней поверхности) слово «Пуск». Само по себе это слово для меня ничего не значило, но если мы его «наберём», это будет означать – Жизнь для нас и, главное, для всего нашего мира! Вот только как его набрать одновременно? Уйгр в этом деле нам ничем помочь не мог, - его когти слишком велики для этой работы. Значит, придётся обучить этому Зийца (хотя, конечно, и Уйгра пришлось бы, если что, обучать).
Мы с ним поднялись по шерсти нашего приятеля и спрыгнули, каждый на свой пульт. Сначала я Зийцу показал, что и в каком порядке надо нажимать, потом мы договорились с Уйгром, что он нам будет считать громко вслух, и приготовились. Не знаю, как у друзей, а сердце у меня трепетало, - я даже боялся, как бы этот трепет не помешал мне попадать по нужным кнопкам, но вот Уйгр взмахнул лапой и начал отсчёт! Мы с Зийцем одновременно запрыгали по своим пультам, тыкая когтями по кнопкам. Это продолжалось не долго: ведь всего четыре символа, но мы оба взмокли! Пар валил от наших шкурок, когда мы закончили и прислушались.
Мёртвая тишина рухнула под напором разных звуков: сначала что-то протяжно провыло, как вульфес зимней ночью на луну, затем что-то громко щёлкнуло, и стал нарастать странный механический свист. Этот свист рос, ширился, становился выше и громче, пока не стало больно ушам. После этого все звуки исчезли, и установилась какая-то ватная тишина. Но в этой тишине чувствовалось басовитое гудение какого-то колоссального устройства: Хранитель начал действовать!
Теперь нам пора уходить, потому что скоро (как я вспомнил – через десять минут), помещение с Хранителем будет наглухо закрыто. Нам не оставалось ничего другого, как бежать! Мы с Зийцем вскочили на Уйгра, вцепились в его шерсть, он рявкнул, и с места рванул бегом, - благо дверь в зал от его рявканья тут же распахнулась.
При побеге пришлось пережить несколько страшных мгновений: корни чёрных деревьев уже проникли в коридор, но тянулись к нам уже как-то вяло, что и позволило нам галопом проскочить под ними! Однако у дверей пришлось задержаться. Пока Уйгр крутил рукоятки, да открывал первые двери, проклятые корни чуть было нас с Зийцем не сцапали! Но не успели! Уже после первых дверей этих корней не было! Но всё равно пришлось бежать, так как что-то за нами завыло второй раз. После третьего воя двери заблокирует, - вспомнил я (правда не вспомнил, что значит, «заблокирует», - но, наверное, ничего для нас хорошего). Наша гонка продолжалась, теперь уже по лестнице. И вот, наконец, последняя дверь! Ура! – она открыта! Мы вывалились из неё и тут же она плавно захлопнулась! Мы своё дело сделали!
Результат
Вот теперь можно оглядеться. Посмотреть: а что же изменилось в мире в результате наших действий. Так: солнце уже садится, - закат багровеет, облачка по небу к восходу спешат; закат освещает всё тот же лес, - живой пока; сзади над холмом виднеется чёрное облако, - верхняя граница чёрной зоны. Вроде бы ничего не изменилось! Только мы пришли к этому выводу, как вдруг землю под нами что-то мягко качнуло, пролетел упругий порыв ветра, согнув вершины осин, и из холма, под которым спрятан хранитель, полез какой-то прозрачный пузырь на манер тех, что на лужах при сильном дожде бывают. Слышно стало какое-то поскрипывание. Пузырь всё рос, и вот уже бочком подобрался к нам, без сил лежащим на траве. Мы видели, как сквозь него проходили деревья, - они ни в чём не изменялись, даже колыхание листвы у них не меняло свой ритм. Вот он накатил на нас, - мы воспринимали всё происходящее, как посторонние наблюдатели. - До того умаялись! Вот мы прошли сквозь его тугой бочок, ничего не ощутив, вот он продолжил своё расширение, - и только закат стал отливать зелёным. Больше ничего не изменилось (на нашей – «живой» стороне, по крайней мере).
Мы вскочили. Надо было тотчас же проверить, а что изменилось на «мертвой» стороне. Обогнув холм, мы все (каждый своим ходом – просто не сообразили, что на Уйгре-то быстрее) подбежали к границе чёрной зоны. Такое впечатление, что мы стояли на границе лета с осенью: Деревья стояли без листьев (даже с елей осыпалась хвоя), трава была пожухлая и, похоже, хрупкая, – видно было, как ветерок, сгибая травинки ломал их. Но деревья уже не выглядели, как звери в засаде, - они не были перекручены, а только высушены, как при засухе.
Мы с Уйгром не успели ещё поверить в это, как наш Зийц рванул через границу в засохший лес. Пока мы стояли, как в столбняке, он заскочил на пожухлую траву, попрыгал по ней, и, к нашему облегчению, бегом вернулся к нам. Он был невредим! Значит, чёрная зона остановлена? Я не успел сформулировать свой мысленный вопрос Миру, как ощутил уже мысль-ответ: «Хранитель поставил барьер на пути этой чёрной нечисти. Барьер этот непреодолим. Те участки, что попали под него обеззаражены. Но… он не распространяется на всю Землю. И то, что за пределами барьера со временем будет, возможно, захвачено. Кроме того, барьер, - это такой вид энергии, который отрицательно (со временем, конечно) скажется на здоровье его обитателей, особенно на репродуктивной способности (детей потом не будет, - понятно?). Поэтому – защита эта временная. Нам, всем вместе, вчетвером, то есть, надо будет продолжать искать способ избавления от этой заразы!» - и в голове у меня наступила тишина. Не было даже собственных мыслей. Осталась только непонятная застарелая тоска, усталость и желание тут же заснуть. И мысль: «Привал на долгом пути, мне силы мои возврати…».
Мы все провалились в сон.
Снова утро.
И вновь солнечный зайчик ворвался в мой сон. - Вот ведь какой баловник, так и скачет по щеке, так и норовит на закрытых веждах пристроиться, да и разбудить! А я вот будиться не буду! Посплю ещё вволю, - перед ночным никто рано поднимать не будет. Хотя, конечно, со временем вставать всё равно придётся!
Что за странные, явно не мои, мысли опять пришли в мой предутренний сон? Что за «вежды» и при чём тут ночное? – Ни разу в нём не был, читал только, точнее, изучал по литературе что-то там такое, эдакое.
Да, ещё: почему голова моя лежит на чём-то довольно жёстком, если я её с вечера положил на мягкую подушку? И почему так терпко пахнет сохнущей травой? И звуки вокруг какие-то мне незнакомые: хрумканье какое-то, чьи-то тяжелые вздохи, шорохи, мягкий топот, да и мысли незнакомые, - к слову сказать! Придётся, видимо, всё-таки глаза открыть. А тут и возможность появилась: солнечный зайчик какая-то тень перекрыла. Всё, открываю глаза!
Перед глазами, закрывая встающее из-за рощицы солнце и, вообще, почти весь мир вокруг, маячила морда лошади, выдёргивающая из-под меня подстилку, - скошенную и сваленную кучей траву, прикрытую каким-то войлоком. Я вскочил. Меня при этом ощутимо качнуло. Пришлось осмотреть себя.
Так: я – человек (не бурундучок и не ящерка). Но… какой-то из древней истории, - в кольчужной рубашке со стальными бляхами на груди и животе, в кольчужных же штанах с наколенниками и прочими накладками. На поясе висит кинжал в ножнах, длиною в локоть, на сене лежит видавший виды, но аккуратно заштопанный и застиранный блёкло-бирюзовый плащ-накидка, под ним – прямой меч в потёртых кожаных ножнах и в головах – седло, шлем-шишак (пожалуй, правильнее – шелом, так как я, похоже, - русский воин, точнее витязь, раз на коне) и круглый чёрный с красным щит. Ну, в общем, теперь понятно: я переместился сознанием своим из бурундучка мира будущего (хотя это не очевидно) в этого витязя, - в мир прошлого (нашего ли?). Значит, пора бы проснуться и хозяину тела. Да что-то он не торопится. Что ж, подождём. Без него, однако, я не справлюсь со всем его снаряжением.
Однако, вместо хозяина тела проснулся кто-то другой (не во мне, конечно, а рядышком): когда лошадь (извините, - конь всё-таки!) отошла, я обнаружил за ним бурую массу, кучей возлежащую на траве и уже потягивающуюся всеми четырьмя лапами. Это был медведь (Уйгр, - я вспомнил). Вдруг в моём мозгу зазвучал голосок:
«Извини, Мир, но Микк ускакал позавтракать, Уйгр, - он с вечера закормленный, а я, Зийц, вот, - травкой пробавляюсь. Не понимаю, чего это я её раньше не ел, - такая вкуснотища!» – напоследок ржанул конь. Теперь мне стало понятно, - мы все четверо: я, Микк, Зийц и Уйгр продолжаем своё путешествие, но уже в другом мире и некоторые - в другом обличье. Похоже, ищем истоки Зла, поразившего наши миры. Значит, пора-таки делать зарядку.
Помахав руками-ногами, разогнав после сна кровушку, я решил заняться анализом ситуации, в которой мы очутились. Начал с себя, точнее с вопроса, - а в чьём я теле? Внешний осмотр выявил приличную физическую форму, несколько застарелых шрамов на руках и шее. А когда я посмотрелся в зеркальную поверхность щита, то, вдобавок к этому, различил пшеничные кудри и бороду. Ну, точно не я! Точнее, конечно, тело не моё.
Но где же тогда сознание хозяина этого тела? Как я без его помощи справлюсь со всей этой утварью, - вооружением, упряжью, снаряжением? Ответов ни изнутри, ни извне меня не было! И я перешёл к своим друзьям. Помнится, вчера они меня вытащили из моего тела, спрятали в тело бурундучка…, простите, - не в тело, а в сознание, ведь я его телом управлять не мог! Значит, сегодня меня и моих друзей кто-то сюда вытащил? То есть мы явились сюда потому, что должны продолжить в этом мире, то, что начали в том? Примем за данность.
Размышляя таким сугубо практичным образом, я вдруг обратил внимание на себя, - ну, в смысле, на тело, ставшее моим. Оно в это время напряжённой работы мозга тоже не дремало. Придётся пояснить: обычно, в своём теле находясь, я в задумчивости глубокой, верчу в руках какой-нибудь предмет, - ключи там, карандаш, или расчёску (чисто машинально). И здесь тоже.
Только вместо небольших предметов (ключей там, расчёски), я держал в руках… щит и меч и довольно профессионально изображал… напряжённый бой с тенью. И тени приходилось не сладко! Так, по крайней мере, сказали мне мои друзья, собравшиеся вокруг меня поглазеть (даже Микк прискакал с кедровой шишкой в зубах, прервав свой завтрак). Ну что ж, можно считать, что одна проблема решена, - с вооружением витязя я разобрался (или это не я? – ну не важно), значит, может, и с остальными проблемами, - упряжью, да снаряжением, тоже управлюсь (или друзья помогут, - тот же Зийц, например, - раз уж теперь он боевой конь). Стало как-то спокойнее.
Однако, встала во весь рост главная проблема: что мы все в этом мире должны делать? Ведь для того, чтобы искать источник зла, надо, как говорится, разведку произвести, - вызнать, а в каком облике сюда зло пришло? А, значит, придётся с местными жителями контакт налаживать. А, извините, на каком языке? Одно только понятно, что разговаривать с аборигенами придётся, всё-таки мне! Хотя, может быть и мои друзья тоже смогут с ними изъясняться, - мысленно. Даже, может быть, получше чем я с помощью речи. Вон ведь как мы с Микком быстро друг друга поняли при мысленном-то контакте. Но общение, - это проблема номер два: сначала надо их найти, местных-то жителей. (Интересно, кто нам эти проблемки подкидывает? В мир Микка я «прибыл» по его вызову. А сюда кто нас вызвал?)
Тут мои размышления прервало внезапное событие: к нам на поляну из лесной чащобы вывалился огромный медведище! Встречей были ошарашены все присутствующие (даже вновь прибывшие – видать не ожидали здесь никого встретить). Образовалась немая сцена (как в Ревизоре – Гоголя). Кстати, я успел отметить, что стою с мечом наголо, а рядом со мной – мой боевой конь (Зийц)!
Пришелец (нет, пожалуй, всё-таки абориген) вытянулся во весь свой гигантский рост (метра три с гаком!) и приготовился зареветь во всю глотку. Но тут вперёд выскочил наш Уйгр и чего-то успокаивающе ему пробурчал. Видели бы Вы в тот момент его собеседника: от обалдения он шлёпнулся на задницу и нижняя челюсть его отвисла чуть ли не до земли! Как потом нам пояснил Уйгр, он был удивлён тем, что его родич не служит человеку под угрозой (колдовства, например), а просто дружит с ним.
«Мы идём вместе, и не несём угрозы для тебя» - примерно так сказал ему наш мишка. А когда потом он разглядел остальных друзей, - удивление его ещё более усилилось! Я только успел вложить свой меч в ножны, - а беседа двух гигантов уже закончилась (похоже, большая её часть была мысленной), пришелец-абориген, не всякий случай, всё-таки обогнув нас, отправился по своим делам, на ходу озадаченно покачивая головой.
Мы проводили его озабоченными взглядами: всё-таки он был раза в полтора больше нашего Уйгра, вздохнули, и приготовились выслушать мысленные его объяснения:
«Здесь, у них в лесу, - спокойно, но в двух недельных переходах отсюда на восход недавно произошло сеча двух людских воинств несметного количества. Они друг у друга побили почти всех. Остатки нападавшей стороны пока отдыхают, но скоро двинутся, может быть и сюда. Здесь, недалеко (Уйгр махнул лапой куда-то на север), - в дневном переходе, сразу за рекой, текущей поперёк пути, живёт человеческое существо, может быть знающее об этом больше, но мой коллега не советовал бы к ней обращаться, - ибо колдунья она, заморочить может». – Такой монолог выдал нам Уйгр и устало затих. Похоже, что нам придётся идти к этому «человеческому существу», - как её охарактеризовал абориген. Она поближе места сражения будет, и, может, в силу своих колдовских способностей, что-то да и знает.
А прежде, чем выйти в путь, неплохо бы нам подкрепиться, хотя, похоже, голодным остался я один. Придётся мне что-то здесь приискать. Однако, искать не пришлось, - так как обо мне мои друзья позаботились: Уйгр приволок колоду с мёдом, - прям, хоть ложкой черпай, Микк – орешков принёс в туеске, кем-то утерянном, вот и получился у меня обед из двух блюд. Да, Зийц мне потом показал ключик с чистейшей водой, которой я всё это запил «внападку», да ещё и с собой взял в баклажку такую походную. Прихватил так же остаток мёда и орехов, и мы двинулись в путь.
На север
Сориентировавшись по солнышку, отыскав север, мы туда и направили стопы свои. Причём двинулись мы «верхами» - я, как положено витязю, верхом на коне (без удил и поводьев, - Зийц сам знал, куда и как идти), а Микк, - верхом на Уйгре. Поэтому и движение наше было достаточно быстрым. Двигались мы друг за другом (причём Уйгр шёл первым) по опушке смешанного леса, обращённой к закату по местности холмистой, причём округлые гряды холмов располагались вдоль нашего пути и мы могли их легко обходить, не намного удлиняя путь. В оврагах между холмами попадались выходы старого известняка, так что, похоже, эти холмы были южными отрогами Уральских гор. Мне эта местность была, если так можно сказать, - знакома в будущем, и это ощущение знакомства как-то успокаивало, делало наше путешествие каким-то домашним и будничным.
Поэтому мы, поглядывая, конечно, по сторонам, занялись вялым разговором, который протекал, правда, как обычно – мысленно. Каждый из собеседников слышал мысли всех, но не путался, так как у каждого из нас были свои особенности, так сказать, подачи мысли, да и звучали они по-разному. Мысли Уйгра, например, отличались слегка замедленным темпом, но были краткими и звучали в голове, гулко, как в бочке, Микк мыслил восторженно с привлечением ярких, чаще всего растительных, образов и слегка посвистывал. Зийц частил, иногда «проглатывая» окончания образов, был многословен и изредка шепелявил. О себе сказать не могу, но и мои мысли, вплетаемые в разговор, как-то сразу всеми узнавались.
Беседа наша началась, естественно, с нашего вчерашнего сотрудничества, которое признали весьма успешным, но не достигшим полной победы. Это было не так интересно, поэтому я в этой части почти не выступал. Затем, часа через три пути, когда мы все решили сделать привал, и повалились на уже прогретую солнцем траву, Зийц, пощипывая неподалёку от нас травку, вдруг задал вопрос:
«Интересно, что мы всей бригадой сюда направлены…, нет, пожалуй, я это неправильно назвал – направлены, скорей, наверное, - вызваны…, прошлую работу мы сделали все вместе…, успешно сделали…, а что нам предстоит сделать здесь? Тогда мы не очень-то рисковали, ну, только, пожалуй, - когда удирали от корней чёрных деревьев…, а сейчас как? Знаете, я сейчас ощущаю у себя незнакомые до этого способности, - боевые, я бы сказал (он не уточнил, - какие)…, раз они есть…, значит, они где-то пригодятся? Вот что меня волнует».
«Да и Мир наш, помните недавно что вытворял! Так что, я думаю, насчёт возможных опасностей ты прав!» – подумал в ответ Микк, а Уйгр ограничился неопределённо-утвердительным ворчанием (вслух). Я промолчал, так как размышлял о том же самом. Вывод напросился сам собой: мы и мыслями дополняли друг друга.
Так как фактов для обсуждения больше не было, тема исчерпалась. Мыслить, конечно, в этом направлении не перестал никто, но общего разговора не было (может, мы опасались друг перед другом проявить свою неуверенность?). На этом и привал наш закончился. Мы тем же порядком двинули дальше.
Стоял солнечный день, примерно середины июня, - по небу спешили редкие полупрозрачные облачка, деревья развернули уже свои листья, но они были ещё такие яркие, да свежие. На земле уже пришла пора белых цветов и зацветали клевера, пташки исполняли свои самые лучшие песни: самцы приманивали самочек, - в общем, благодать, если не считать жары, несколько омрачавшей наше путешествие. Вся эта железная сбруя, в которую я облачён, хоть и была серебристого цвета, но раскалилась так, что уже я начал в ней тушиться в собственном соку, несмотря на толстую ватную подкладку. Солнце забралось почти на затылок, и от него некуда было скрыться. Правда, я на это далеко не сразу обратил внимание, только тогда, когда уж совсем припекло. Вот тогда-то я завопил (мысленно, конечно):
«Караул! Поджариваюсь! Скорее в воду!» – Зийц тут же понёс галопом…, но воды на нашем пути не было. Пришлось довольствоваться неглубокой тенью, отбрасываемой обрывом следующего холма, а там достать из мешка и развернуть мой плащ. Я ловко (как будто каждый день это делал) закрепил его на макушке шишака светлой стороной наружу, скрывшись под ним целиком, и мы поскакали дальше. Теперь всё моё железо было в тени и не накаливалось так лучами солнца, а набегающий ветерок быстро остудил то, что было раскалённым. И стало комфортно. Так этот мир преподал мне первый урок.
Местность несколько изменилась: гряды холмов стали круче, выше и были удлинены теперь уже под углом к нашему пути, поэтому чаще приходилось подниматься-спускаться, чем объезжать. Выше и стройнее стали леса на этих холмах. Из-за всего этого пришлось снизить скорость. Но до вечера было ещё далеко, а силы наши уже таяли, поэтому Уйгр вдруг рявкнул: «Привал!», и тот час растянулся на травке, в тенёчке. Он шлёпнулся так, что Микк едва успел с него соскочить (оказывается, он заснул). Я не стал дожидаться, что Зийц повторит манёвр Уйгра, а соскочил с него сам, даже довольно изящно (как мне представилось).
Перекусили: мы с Уйгром – мёдом, с Микком – орешками, и только Зийц свою травку ел один. Всё было чинно и пристойно, как вдруг какой-то пожилой уж (а, может, полоз) метнулся на нашего бурундучка! Микк, естественно, заверещал и ударился в бега. А самым безопасным местом он выбрал… мой загривок!
У напавшего на него ужа даже челюсть от удивления отпала и волочилась за ним, пока он от моего меча удирал. А я, похоже, вовсе и не жаждал ужовой крови, только так - шуганул (хотя о том, что это что-то не ядовитое, я сообразил уже позднее). Это нападение вызвало продолжение нашего разговора. На философствование потянуло меня. Правда, проблема этого стоила:
«Как вы думаете, откуда в нашем мире появилось зло? И что это такое? Я буду говорить о знакомом мне: о мире людей. Человек рождается таким беспомощным, что ему первое время нужна опека полная. Рассказать о своих нуждах он не может, - только плачет, когда ему чего-то не хватает, улыбается и смеётся, когда всё в порядке. Он тогда такой хорошенький (со стороны). А вот когда он начинает знакомиться с миром, и познаёт понятие «нельзя», - он тогда начинает поначалу протестовать против ограничения его свободы. И ему не объяснишь: то, что он требует вовсе ему и не нужно, и даже вредно, иногда. Вот, по-моему, тогда в младенце появляется зло. А дальше, всё зависит от того как воспитать: зло может уменьшиться до приемлемых размеров (ну, чтобы не мешало жить среди себе подобных), а может и вырасти, и направить его на путь преступлений. В детстве человека есть период, когда он наиболее подвержен злу…, интересно, а что если зло в мире, - это проявление… детскости, ну, или кусочка детства мира?»
«Ну…, не знаю, – гулко вступил в разговор Уйгр, - тогда истоки зла надо искать в детстве планеты, - её животного мира, то есть. Но в чём там зло? В том, что есть хищники? – но они нужны. Ведь хищник сможет добыть себе в пищу только того, кто не способен убежать, спрятаться, или защититься. Значит, он ведёт, так сказать, отбор самых приспособленных. Где же тут зло? Мы, каждый в своём роде, взаимозаменяемы. Ну, меньше друг от друга личностями отличаемся, не то, что Вы, - люди. Может, в этом причины вашей обособленности… и зависти, что ли друг к другу… ну, и зла?»
Вдруг Микк, ехавший на Уйгре, и в начале моих мыслей, повернувшийся к нам, вступил в беседу, но совершенно не по теме:
«Внимание: у нас гостья! – подумал он, - похоже, нас оценивают».
При этом он глядел куда-то чуть правее моей головы. Я скосил глаза, и… столкнулся взглядом с… довольно большой ящеркой! Она была даже красива, - стройная, с изящной головкой, на макушке которой росли три чудных рожка, образуя подобие короны. Под этими рожками сверкали зелеными сполохами ясные, какие-то человеческие по форме глазки. Шкурка её переливалась изумрудной зеленью. Красота, да и только!
Однако, как только мы её успели заметить, как тут же она исчезла. Мы поневоле замолчали. Но потом стали тормошить Микка, чтобы он рассказал об этой ящерке поподробнее, ведь он раньше нас её заметил, может, разглядел получше.
У Хозяйки
Он сообщил только, что наша гостья появилась из-за моего плеча (видимо поднялась по плащу), и сидела во время всего «разговора». Он сначала не обратил на неё своего внимания (она немного похожа на Зийца в его истинном облике, а Микк так к нему привык), но потом, когда углядел её три рожка, он сразу нам закричал. А то, как она исчезла, видели все, и тут же пришли к выводу: нами интересуются.
Наш «разговор» оборвался сам собой, мы встали и пошли дальше. Некоторое время мы шли, погрузившись в собственные мысли. Правда, прошли мы недолго, - примерно через полчаса, выйдя из очередного леска, впереди увидали реку, пересекавшую наш путь. Похоже, это была та река, о которой предупреждал нас местный медведь. А раз так, то надо переправляться. И надо обсудить, как нам лучше это сделать, - такие препятствия нам ещё не попадались. Медведи, конечно, плавают, кони, - тоже (правда Зийц сказал, что дома ему плавать не приходилось, но я думаю, что это умение он получил вместе с новым телом, как я – умение сражаться), Микка перевезёт Уйгр. А вот как быть мне: я то в таком количестве железа не переплыву, как Ермак, - бульк, и на дно. Строить плот, - так поблизости нет подходящих деревьев. Таскать издалёка, - так дай Бог, только к утру справимся, натаскаем, а время дорого. Сделать плотик, на него сложить всё моё железо, - так опять раздеваться надо, что тоже долго. Обсудив проблему со всех сторон, мы только тут заметили, что наш Уйгр в беседе не участвует, а старательно бредёт по воде наискосок течению, погрузившись по брюхо в воду, и что он уже почти на середине. Вот он дошёл до берега, повернул назад и снова вернулся к нам. Только тут он выдал реплику:
«Вброд перейти можно, течение не сильное. Я иду первым. За мной пойдёт Зийц, на нём – ты, всадник, чтоб не промокнуть. Микк поедет у тебя на плече. Ну, - пошли!»
И мы пошли. Мне только на середине реки пришлось поднять свои железные башмаки, да подтянуть плащ, чтоб не замочить. А Микк, которому ничего делать не пришлось, оказывается весь путь проехал, закрыв глаза, и всеми четырьмя лапками вцепившись в кольчужный шарф на моём плече. Так, что переход прошёл спокойно.
Вот и берег, к которому мы стремились. Он более высокий и крутой, на его вершине растёт уже настоящий, сосновый бор. Сосны высокие, стройные, между ними виден негустой подлесок. Идти по этому лесу будет не трудно.
Но, до него надо ещё добраться, - то есть подняться по весьма крутому склону. Опять препятствие! Но и здесь нас выручил Уйгр, сообщив, что немного выше по течению есть овраг, по которому легче подняться на возвышенность берега. Мы так и сделали: прошли несколько вдоль воды вверх по течению и, увидев в обрыве берега расселину, устремились по ней вверх. Дно её поднималось не так круто, как сам берег, и мы смогли подняться. Правда, нам с Уйгром пришлось помогать Зийцу: я его тянул за повод, а Уйгр толкал его плечом сзади, потому, что ноги Зийца проскальзывали по мокрой глине, - по дну оврага тёк ручеёк. Но, вовсю упарившись, мы всё же влезли на вышину и тут же упали отдыхать.
Наш отдых был непродолжительным, так как солнце уже плотно сидело на горизонте, и надо было хотя бы решить, - идти ли куда-то дальше, или становиться на ночлег. Поэтому, повалявшись с четверть часика, я решил отправиться на разведку, - всё-таки большую часть пути я проехал, а значит и устал меньше, чем Уйгр и Зийц. Микк пошёл вместе со мной. Точней, поехал на мне, – на правом плече, вцепившись коготками в кольца кольчуги.
Двинули мы с ним в сторону от реки. Немного ещё поднявшись на самый взлобок, мы увидели чуть впереди невысокий, метров десять, камешок, - то есть известняковый останец, формой похожий на дом с двускатной крышей. Понятно, что это был не дом, так как на его вершине в рядок стояли три берёзки, а под ними сплошным ковром росла трава и цвели ромашки. Мы подошли поближе, - чем-то он нас привлекал, видимо. Он был на редкость целостный, - на поверхности его не было ни одной трещины, и даже окраска его была без вкраплений - равномерно-серой. Решив осмотреть этот «домик» со всех сторон, мы повернули к востоку и пошли вдоль его южной «стены». Здесь трава росла гуще и мне стало трудней сквозь неё продираться. С востока, как бы спереди «дома», посередине стены мы увидели удивительное круглое пятно переливающейся зелени, - выход малахита. Северная «стена» была похожа на южную, зато с запада, куда ещё светило солнце, рядом с «домом» лежала глыба малахита, - как бы пристрой к дому.
Там нас уже ждали! На глыбе малахита, верхний край которой был на уровне моей головы, сидела… ящерка. Та самая малахитоглазая! О том, что она нас ждала, говорило то, что смотрела она в нашу сторону, и, как только мы показались в поле её зрения, - заструилась в нашу сторону. Остановилась она, достигнув края глыбы, оставшись на уровне моих глаз. Нас разделяло метра два и я мог её подробно рассмотреть. Хотя, конечно, мог и смог – слова весьма разные, потому что она всё время слегка изменялась, - как бы переливаясь и цветом (в пределах зелёной гаммы), и формой (волнами: то слегка утолщаясь, то утоньшаясь). Неизменными оставались глаза, да рожки на манер короны.
Мы все молчали (и мысленно тоже). Вдруг я услышал, как мне показалось, сзади:
- Ну, здравствуй, Воин-друг! Похоже, дождались мы того, кто добром зло побеждать станет! Доброй ли к Вам была дорога?
На миг обернувшись, - на голос, я там, конечно же, никого не обнаружил, а когда повернул голову обратно…, то ящерки на камне уже не было! Вместо неё перед камнем стояла… девица-красавица! Высокая, статная, зеленоглазая, в малахитово-зелёном платье, со смоляно-чёрной косой по спине почти до колен и в маленькой трехрогой короне, как мне казалось, чудом державшейся на её голове! Мы с Микком обалдело молчали, и только таращили на неё глаза. Однако, молчи не молчи, а отвечать на приветствие надо мне. Я основательно прокашлялся (чтоб придумать, как ей ответить в том же стиле) и промолвил:
- Ну, здравствуй, Девица-красавица! Дорога к нам была доброй, а вот как ты здесь поживаешь, - в гордом своём одиночестве? Не скучно ли? Не трудно ли? – и задумался, что бы ещё этакое возвышенно-приветственное сказать. Но, чтобы придумать, надо было глаза от неё оторвать, а это было выше моих сил, почище «Момента» держали! Поэтому я замолчал.
Тут затрещали сзади нас ветки, и на поляну перед домом вывалились остальные наши «коллеги» - Зийц и Уйгр, а у меня в мозгу прозвучала почему-то виноватая реплика Микка: «Я их позвал. Так…, на всякий случай». Красавица, однако, не обнаружила признаков волнения, а просто ответила на мои слова:
- Тому, что дорога к Вам была доброй, я рада. А что касается твоих опасений о моём одиночестве, - так я не одна: взгляни-ка кругом!
При этом она взмахнула рукавом своего платья, указывая куда-то нам под ноги. Мы оглянулись. Под ногами, вместо ковра из опавших сосновых игл, переливался ковёр… из целой армии ящерок! Каких тут только не было! Прямо всех цветов радуги! И они не сидели спокойно на месте, а непрерывно, как потоки воды, струились по ней. Поневоле нам пришлось замереть на месте, чтоб не раздавить никого из этого хрупкого воинства. Это нас всех так ошарашило! У меня начали шевелиться смутные подозрения о том, что с этим аттракционом я уже знаком, похоже, читал о нём где-то.
Покопавшись в памяти, я без труда, в общем-то, вспомнил! Сказы Бажова! А среди них, - «Хозяйка медной горы». Точно! Там так же описано, хоть и значительно позднее по времени, похоже. Как завершение знакомства, прозвучала реплика Хозяйки:
- Ты прав, вспомнив будущее моё. Ну что ж, я буду называть Вас по именам, мне они ведомы, а Вы зовите меня Хозяйкой. Однако, вечереет. Ты, Уйгр, не в службу, а в дружбу, принеси припасы Ваши оттуда, где вы их оставили, да и пойдёмте в дом. Поужинаем, посидим рядком, да поговорим ладком.
Я так и не понял, была ли это речь вслух, или мысленно, но её услышали все. Уйгр быстренько, на задних лапах, сбегал за нашими тючками (ящерки его пропустили туда и обратно), а когда он вернулся, неся их в охапке, мы все сразу же двинули за Хозяйкой (её воинство мгновенно куда-то исчезло – как будто и не бывало). Мы обогнули дом с южной стороны и, подойдя к его восточной стене, запросто прошли гуськом… сквозь выход малахита! Причём, сначала всё сделалось ярко-зеленым (цвет был такой переливающийся и радостный), постепенно эта малахитовая пелена спала, и мы вышли на… свет закатного солнца. Мы шли по коридору, стены и потолок которого светились всеми оттенками тёплых тонов: от лимонно-желтого, до карминно-красного. Хозяйка довольно долго вела нас по этому коридору, который постепенно спускался куда-то вглубь земли. Наши ошалелые восторги и удивления постепенно прошли, когда мы, наконец оказались в огромном зале, стены которого светились солнечно-жёлтым светом. Здесь наш путь закончился.
Весь зал мягко сиял, но стены его невозможно было разглядеть. Не светился только пол, поэтому все обратили на него своё внимание: он был гладко-серым, похоже базальтовым и состоял из единой глыбы. Пока мы пытались оглядеться, успокоиться и немного прийти в себя, путь наш закончился около гигантского стола из розового мрамора, - вокруг его овальной столешницы можно было рассадить, наверное, с сотню человек (а то и две), - бестеневой свет, льющийся со всех сторон, скрадывал перспективы. Однако, когда мы подошли стол оказался ровно таким, за которым можно было усесться… только нам четверым! Только это было ещё не всё. Рядом со столом стояло большое корыто, в котором был насыпан овёс (понятно, для Зийца в его конском обличии), а на самом столе чего только не было, - даже мёд в колоде (видать для Уйгра).
После приглашения к столу надолго установилась относительная тишина, - все дружно, с завидным аппетитом ели (и Хозяйка тоже). Однако, примерно через полчаса, сам собой возник разговор. Начала, понятно, Хозяйка:
- Вы пришли ко мне в надежде услышать от меня слова истины, которые объяснили бы Вашу задачу в нашем мире. Что ж, кое в чём я постараюсь Вам помочь. Например, сказать, что Вам предстоит победить зло, конкретное зло, источник которого объединяет три наших мира, при этом используя только силы добра. А для этого, видимо, придётся искать коренные истоки зла. Как и где это можно найти, я Вам сказать не могу, - они могут быть скрыты в глубоком прошлом Земли, а, может быть, в глубинах души человеческой…, этого здесь не знает никто. Могу я лишь направить Ваши поиски на восход, к бучилу Забвения. Там очень легко заблудиться, - из ориентиров только солнце, так что не ходите туда в пасмурные дни. Там, мне кажется, Вы можете найти истоки добра и зла, - сил, основавших и поддерживающих наш мир – слишком уж это место отличается от всего остального. Ещё одно условие: там Вы можете найти только то, что действительно ищете, ищете всей душой, всем сердцем и разумом! Кстати, о прибытии Вашем я узнала сразу утром, - мне об этом сообщил медведь, который первым Вас встретил. Подтвердил это сообщение и уж, которого ты, Мир, так неласково встретил, затем и я сама не утерпела – сбегала, посмотрела. Да и книги мои кое-что подсказали.
На протяжении речи Хозяйки все мы напряжённо молчали. Так же молча мы пришли к единому выводу, что больше ничего существенного, похоже, нам не узнать, а значит, завтра поутру – снова в путь: на восход. Хозяйка уловила наше молчаливое согласие с её речами, так же молчаливо кивнула нам головой, и добавила:
- Кроме этих слов, что я Вам сказала, и которые не очень прояснили то, что Вам предстоит сделать, добавлю, - в этом походе помогать Вам будет сила жизни: когда Вам в пути, или в битве понадобится какое-то умение, оно у Вас будет. А к утру, тебя Мир, я постараюсь снабдить кое-каким, надёжным оружием. Теперь, однако, время позднее, - пора и отдыхать!
Она взмахнула рукой, как бы показывая нам нечто, находящееся справа от нас, и мы обнаружили там… двери в три отдельные комнаты, и тут же, без перехода, очутились в них. Как разместили моих друзей, я не знаю, но меня приняла сперва ванна с ароматной расслабляющей водой, в которой я очутился уже голенький, затем облако-полотенце, и уже засыпающего, - огромная и мягкая перина. Сон навалился на меня со всех сторон.
Снова в путь
Проснулся я свежим и, даже можно сказать, хрустящим, как молодой огурчик. Энергия так и бурлила у меня в жилах, требуя немедленного действия. Я сделал энергичную зарядку, благо в комнате было достаточно места, пофехтовал мечом и с разбегу ухнул в ванну, откуда-то заранее зная, что в ней ключевая, холодная вода. Энергично растерся жёстким полотенцем, оделся (то, что я одел, было похоже на спортивный костюм и одевалось под кольчугу, кстати, самой кольчуги и шлема не было, что меня вовсе не встревожило) и быстрым шагом вышел из комнаты. Меня уже ждали. Все были вокруг вчерашнего стола совещаний, на котором, однако, завтрака ещё не было. На его столешнице (а может быть, внутри её) была… карта, на которую все напряжённо смотрели. Подошёл и я, и загляделся: карта была объёмной и живой!
Тут заговорила Хозяйка, она выглядела какой-то озабоченной:
- Вот путь, который предстоит Вам пройти до бучила (болота - по Вашему) Забвения. Чтобы с него не сбиться даю проводника, – и она подала мне… клубок ярко-красной шерсти. Добавила – А теперь, завтракать.
Несмотря на энергию, которая у всех нас появилась, завтрак прошёл молча. Позавтракав, каждый своим любимым блюдом, мы так же молча воззрились на женщину нас приютившую, понимая, что сейчас она нам что-то расскажет. Но рассказа не последовало. Хозяйка поднялась и кивком головы позвала меня с собой.
Мы пошли каким-то извилистым узким коридором, стены и свод которого мягко светились переливчатым красно-жёлтым светом. Женщина шла чуть впереди, молча, ни словом, ни мыслью ко мне не обращаясь. Поневоле и мне пришлось молчать, хотя мне так хотелось слышать её голос. Поход по коридору закончился неожиданно: коридор упёрся в глыбу малахита, привычно уже пройдя сквозь которую, мы попали в длинный зал, - похоже, арсенал, так как в стеллажах, стоящих вдоль стен там лежали луки, самострелы, стрелы, копья, щиты, доспехи, боевые топоры и мечи разных времён и народов. Глаза у меня разбежались от такого разнообразия боевого железа и бронзы, но мы быстрым шагом прошли этот зал до конца, не останавливаясь, - на торцевой стене висел… яркий пушистый ковёр, на котором были вытканы доспехи странного зеленоватого, под малахит, цвета. Хозяйка, стоявшая впереди меня, вдруг погрузила руки свои внутрь ковра…, и достала оттуда сначала кольчугу, связанную как комбинезон с курткой, или, скорее, свитером, с закреплёнными на плечах, груди и спине небольшими пластинами. Доспехи эти были не тяжелее моего спортивного костюма и оказались мне впору абсолютно. Так же в безмолвии из ковра был извлечён и одет шлем-мисюрка с кольчужной бармицей, защищавшей шею и лицо в опущенном состоянии. Затем последовали сапоги с нашитыми на них кольцами, небольшой круглый щит, пристегиваемый к локтю левой руки, и, наконец, меч – прямой, с постой крестовой рукояткой, весь густо-зелёного цвета, в строгих, чёрных, твёрдых ножнах. Снаряжение моё было завершено, но прибавления веса я практически не ощутил, а в прочность и надёжность всего этого поверил сразу. Молча повернувшись, Хозяйка, обогнув меня, и, на миг ко мне прижавшись, пошла обратно. Лицо её мне показалось печальным, глаза, - слегка припухшими (видать, всё же несладко жить в одиночестве). Прежде чем пуститься в обратный путь, я оглянулся на ковёр, - оружия на нём не было, но пуст он не был. На ковре был… мой портрет! И он мне… выразительно подмигнул! Может, намекнул на что?
Возвращались мы так же молча. Так же молча проводила она нас по другому коридору и вывела нас на полянку через такую же глыбу малахита. Но это была совсем другая полянка, - с восточной стороны Уральских гор, как сказала нам она. Прощание было недолгим. Она лишь молча прижала мою ладонь к своей щеке, подала латные рукавицы, которые я заткнул за пояс с ножнами меча, да подняла ладонь правой руки в извечном жесте прощания.
Мы тронулись. Ярко-красный клубок вился в воздухе на уровне головы Зийца, я потихоньку трюхал за ним, а за нами брёл Уйгр с Микком. Мы молчали. Утро было сереньким, равнодушным – небо заволокли плотные невысокие облака, но дождя пока не было. Мы шли по холмистой равнине, удаляясь от последнего камешка, - восточного отрога Урала, вокруг была лесостепь: на вершинах холмов буйствовало разнотравье, в долинах между ними произрастали рощицы, преимущественно из родных нам лиственных деревьев – осин, берёз, рябин. Ветра не было. Тишина, как будто мир к чему-то тревожно прислушивался. Прислушивались и мы, даже мысленно.
На первом привале, когда разобрались с теми припасами, которые нам в дорогу дала Хозяйка, и решили – что съесть сейчас, что сохранить на время блуждания по болоту, мы тоже особо не разговаривали, - как-то не было настроения, да и не о чем пока было.
Весь день наш путь проходил в молчании сквозь серенький мир без солнца, ветра и пения птиц. Пару раз принимался дождик, но отсеявшись за несколько минут, стыдливо умолкал. Всё так же висела над нами насторожённая тишина. За весь день мы никого не встретили, только красное пятнышко клубка висело, покачиваясь впереди, оставаясь всё время примерно на одном расстоянии, - вело нас за собой. Окружающая природа как будто и не менялась. Только если долго и внимательно наблюдать, можно было заметить, что холмы становятся положе и ниже, травы – ярче, а деревья в рощах – реже, ниже и извилистей.
Перед закатом холмы сошли, практически совсем на нет и мы оказались на краю равнины, на которой росли кучки невысоких тощеньких искривлённых деревьев, больше похожих на ободранные кустики. Под деревьями расстилался ковёр высоких трав с вкраплениями сочно-зелёных мхов, - мы приблизились к болоту. Пора было становиться на ночёвку.
Пока я разворачивал шатёр (сделанный на манер большой туристической палатки), да разжигал костёр, - просто так, для уюта. Зийц успел уже поужинать свежей травкой, которую, правда, оценил не очень высоко. Уйгр и Микк – успели сбегать на разведку. Разведывать, впрочем, было нечего, - край был пустынный, на мягкой траве никаких следов, поэтому они ограничились одним словом: «Пусто!», правда, Микк казался чем-то встревоженным, но своими опасениями с нами он не поделился, продолжив переживать их в одиночестве. Сели ужинать. Зийц, которому делать было уже нечего, ударился вдруг в философию:
- А можно ли вообще-то зло победить, так сказать - навсегда? Ведь тогда выходит должно быть эдакое «всеобщее» добро, которое для всех хорошо. А есть ли оно? Не знаю, как у Вас, людей, а у нас… - тут он приумолк на минутку, переступил пару раз, мотнул головой, помахал хвостом и продолжил:
- Вот я, в прошлом обличии: жука-древоточца съел, - и доволен. Мне хорошо. Ещё хорошо дереву, которое этот паразит-древоточец грыз. А ему самому-то каково? Погиб в расцвете сил! То есть ему-то, всё-таки плохо. Добро одним и зло другим - одновременно. Если меня научить есть растения, - для жука этого будет добро? Он-то ведь может теперь меня вовсе не бояться, - не съем. А каково дереву и тем растениям, которые я кушать буду? Да и жукам этим…, они ведь расплодятся так, что все деревья пожрут, а потом и сами от голода помрут. Так что не добро и зло, а, наверное, какое-то равновесие – вот что - добро для всех?
Тут его перебил Уйгр, едва справившийся к этому времени с большим куском сотов:
- А как всеобщее зло, - возможно ли оно? Тоже ведь нет… Значит, хорошо для всех, - это сохранение какого-то равновесия, – он помолчал немного и сумрачно добавил: - любыми средствами!?
- Но ведь наша задача, - победить зло добром! – влепил реплику и я, после чего обмен мнениями почему-то прекратился. Как-то странно, - промолчал только Микк, видимо, тревожился о чём-то своём, нам не ведомом.
Темнело, но перед самым закатом тучи на западе расползлись и последние лучи солнца окрасили мир вокруг нас в тревожно-красные тона. Ну, что ж: «Солнце красно к вечеру, – непогоде делать нечего!» - так поговаривали у нас. Похоже, завтра может быть солнечный день, значит в «бучиле» этом не заблудимся. Только вот идти туда нам всем, или нет, - вот в чём вопрос! Но, оказывается, у нас были и более насущные проблемы. Одну из них подбросил нам молчавший до этого Микк:
- Я тут вот ходил к болоту на разведку, - как-то медленно и натужно, как бы сомневаясь, - а стоит ли продолжать, произнёс он, - и увидел… нору, из которой, похоже, кто-то выбрался на поверхность, - земля наружу выброшена. И этот кто-то очень большой! И с огромными когтями, - побольше, чем у тебя, Уйгр. Вот только вылез он из-под земли… и исчез, как улетел! Следов дальше нигде нет! А случилось это сравнительно недавно: земля, которую он вывалил, ещё не успела подсохнуть. Наверное, для безопасности, нам придётся дежурить…, по очереди.
На том и порешили. Отжеребились. Первым по жребию выпало дежурить мне. Вечер был тих, свеж и прозрачен. Спокойствие. Закат уже угас, но небо ещё было светлым, поэтому видно было далеко. Чтобы не задремать, мне пришлось прохаживаться вокруг нашего лагеря и отмахиваться от комаров, которых здесь было превеликое множество, и все такие голодные. Дежурство прошло спокойно, только когда пришло время будить моего сменщика – Зийца, откуда-то из глубины болот донёсся негромкий скрежещущий вопль, или стон, - столько в нём было безысходной тоски, боли и, пожалуй, обиды. Но, что бы это ни было, оно было далеко и поэтому не опасно. А раз так, то я с чистой совестью убрался в палатку и заснул.
Ночь прошла относительно спокойно, - мешали спать только звери-комары, да эти редкие скрежещущие обиженные вопли, которые как будто отмеряли время, - звучали как раз перед сменой часовых. Настораживало, да и то не слишком, лишь то, что слышались они оттуда, куда нам предстояло идти.
Помахав тем, что у кого нашлось, размявшись после сна, слегка позавтракав остатками ужина, мы огляделись и стали решать: как нам провести день. А день разгорался ясный, солнечный, приветливый - багровый блин солнца уже «выпекся» из-за горизонта, а трава вокруг нас была вся в обильной росе. Так что, когда роса подсохнет, можно будет идти в разведку на болото. Однако, опасение о том, что погода вдруг переменится и запасмурнеет, нас почему-то не покидало. Поэтому мы и порешили разделиться, - оставить здесь одного в качестве «звукового маяка». Выбрали оставить Зийца, - ему труднее ходить по трясине: подкованные копыта способны проваливаться глубоко, да и он самый из нас громкоголосый: как заржёт рядом, так хоть уши затыкай, а всё равно оглушает, так что его мы далеко услышим, особенно по болоту, - звук над водой далеко разносится.
Болото Забвения
Порешивши на этом, мы не стали откладывать выход в долгий ящик, а встали и пошли. Почва вначале была сухой, только в низинах стояли лужицы ржавой воды. Тут я было забеспокоился о том, что с собой запас воды надо взять, а мы как-то вроде и не подумали об этом. Однако, обернувшись, я увидел, что на боках Уйгра болтаются берестяные туеса в которых булькала свежая воды. Оказывается, он-то об этом подумал!
Местность понижалась. Мы прошли мимо того места, где Микк видел «нору», и быстренько осмотрели её. Больше всего она была похожа на воронку от взрыва, - ямина, практически с отвесными стенками и круговым валиком выброшенной из неё земли, почти до краёв она была заполнена болотной водой с ряской. Значит это давняя штука, - решили все. Кстати, в обсуждении увиденного принимал участие… оставленный нами уже довольно далеко Зийц: он «подсматривал» за всем глазами Микка, а его мысли мы слышали все. Так что оставшись один, он не был всё же одинок.
После этой небольшой остановки мы двинулись дальше. Постепенно исчезали травы, - их сменял мох, под которым при каждом нашем шаге хлюпало и чавкало, вода, порой проглядывавшая между кочками мха становилась всё грязнее – приобретала какой-то ржаво - глиняный цвет. Идти становилось всё труднее, - подушки мха под ногами проседали и раскачивались, чувствовалась, что под ними твёрдой опоры уже нет. Похоже, что мы действительно идём по «бучилу Забвения», как называла его наша Хозяйка. (Кстати, её невозможно зелёные глазищи порой чудились мне в зарослях юной осоки – к чему бы?) Шли мы так, тяжело раскачиваясь и с трудом выдирая из трясины утопавшие ноги довольно долго (нам показалось, - не один день), но увидев впереди невысокий холмик твёрдой земли, невольно ускорились в его направлении.
Взойдя на него и, наконец-то, перестав раскачиваться при ходьбе, мы решили сделать привал и только тут обратили внимание на то, что в погоде произошли некоторые изменения – вокруг поднялось какое-то белёсое марево, скрывшее от нас не только горизонт, но и большую часть неба. Так что солнце, поднявшееся, как оказалось, не очень высоко, едва угадывалось в тумане. Мы, приходя постепенно в себя, тихо порадовались, что предусмотрели это, и оставили наш «звуковой маяк». Лежа вповалку там, где упали на бугорок в изнеможении, мы поневоле обозревали ближние окрестности. Так получилось, что у каждого из нас был собственный сектор обзора. Общее было лишь то, что марево постепенно уплотнялось, отсекая нам путь и обзор в любую сторону, но так как оно было пока метрах в пятидесяти от нас, то мы могли контролировать, что происходит «в ближайшем окружении». Я смотрел назад и видел наш след, - примятый и испачканный глиной мох, который постепенно выпрямлялся…, наш след исчезал!
На границе видимости мне вдруг почудилось какое-то движение, - какая-то тёмная масса, значительно больше нас, вместе взятых, бесшумно прошла по краю видимого круга и исчезла в мареве. Мы все молчали, тяжело было даже мыслить, - так выдохлись. Просто лежали молча и смотрели по сторонам.
Вдруг забеспокоился Микк, лежавший позади меня, он мысленно крикнул: «Кто-то к нам идёт!» - мы все, как подброшенные взрывом, вскочили и резво повернулись в его сторону. Действительно, из тумана в нашем направлении выдвигалась какая-то тёмная фигура. Размеры её сквозь слои марева казались нам небольшими, так сказать, - не опасными, но её движения были непривычными, - она прыгала, но прыгала так недалеко, что казалось, что она совершает прыжки в высоту. Тем не менее, она к нам приближалась, росла и уплотнялась, пока не остановилась, едва перейдя границу марева. Теперь мы её уже могли рассмотреть.
Новенький
Походила она на лягушку ржаво-коричневого цвета, – под цвет воды в болоте. Размерами эта «лягушка», однако, почти не уступала Уйгру, только была невероятно худой, даже, пожалуй, - тощей. Больше подробностей мы рассмотрели, когда она, посидев на корточках, двинулась неторопливо, но целеустремлённо к нам. При ближайшем рассмотрении, фигура эта на лягушку походила уже меньше.
Больше теперь она смахивала на… человека, изображавшего из себя лягушку, а для этого вставшего на четвереньки, отрастившего на ногах и руках длиннющие пальцы с перепонками между ними и кривыми острыми когтями. Лицо (пожалуй, всё-таки морда) было всё-таки больше похоже на лягушачье, только в широком безгубом ротике гостьи (или гостя) сверкали зубы, - большие и остроконечные, как у акулы! Да, это был хищник. Чуть позже мы разглядели и глаза, точней, пожалуй, глазёнки, - так они были невелики, но в них горело алое пламя, - злое пламя голода! Положение, похоже, было угрожающим, - надо было готовиться к защите. До «лягухи» оставалось метров пять. Я взялся за рукоять меча. Он замер, странно присев и качаясь взад и вперёд.
И тут я сделал нечто даже для себя неожиданное: протянул руку вбок за спину и достал из мешка с нашим продовольствием… кусок лепёшки, которую нам ещё утром положила Хозяйка. «Лягуш» застыл на месте, вперив глаза в этот кусок. Я спустился к нему, - он сидел на краю нашего холмика не двигаясь. Точнее, ноги его оставались на месте (он сидел на корточках, глубоко вонзив в землю кинжальные когти своих ног), торс его потихоньку отклонялся назад, - от меня, а передние лапы (или руки?), потихоньку выпрямляясь, тянулись к вожделённому кусочку. Шаг, ещё шаг… и лапа гостя, чуть не вместе с моей рукой, рванула моё подношение!
Раздалось шумное чавканье, но… надолго ли хватит кусочка хлеба для такого изголодавшегося существа. Миг, - и всё! Рука вновь требовательно протянулась ко мне, взяла у меня следующий кусок, который кто-то сзади вложил мне в руки. Но, пока моё внимание отвлеклось на перемещение новой порции пищи ко мне, с существом произошли некоторые изменения: его передние лапы укоротились, стали обычными руками, естественно, очень грязными, но простыми человеческими руками! Когда мы скормили ему всю лепёшку, он совсем превратился в человека (голого, натурально).
Утолив голод и превратившись, наш гость быстренько смотался куда-то в туман, по-видимому, недалеко, так как вернулся он достаточно быстро, - мы даже не успели обменяться первыми мысленными репликами. Вернувшись, он предстал перед нами довольно симпатичным молодым и слегка смущённым человеком, как говорится, приятной наружности в странном для нас одеянии. На нём было нечто, похожее на халат с капюшоном, штаны непонятной формы и… красные, обшитые золотыми узорами, сапоги с острыми, загнутыми вверх носками. Халат, похоже, был сшит из парчи, - золото с красным, штаны, - из ярко-зеленого бархата, а сапоги, по-видимому, были сафьяновыми (я просто так решил, что они должны быт сафьяновыми, - вспомнил из русских сказок). На перевязи, через левое плечо, висела донельзя кривая сабелька, - так сказать, украшение к костюму. Копну его смоляных волос сдерживал золотой обруч с большим зелёным камнем надо лбом. Мы все молчали. А что тут скажешь? Надо было привыкать к чудесам. Первым высказался наш гость:
- Вы, конечно, вправе ждать от меня слов благодарности за этот милостивый поступок, - он как-то странно выделил голосом «милостивый», будто это слово было ему неприятно, - только я, с Вашего разрешения, повременю с этим обрядом. Скажу только, что лучше для меня, Вы, возможно, не сделали!
И он гордо замолчал. Мы тоже молчали, даже мысленно. Сказать, что мы были ошарашены эдаким заявлением, значило ничего не сказать. Правда, мне скоро пришёл на ум резон, который, как мне казалось, мог пояснить его слова, особенно последние. Я подумал, что этот юноша уже привык к бездумному существованию, основой которого было, наверное, утверждение: «Поесть, да поспать, а больше нам не надо знать!», а вот в человеческом облике приходится и поразмыслить, да и не только о своих потребностях. Так что мне показалось, - я его понял. Как выяснилось, так, или примерно так, подумали все мои друзья, в том числе и Зийц, который мысленно был с нами в контакте и на одиночество пока не жаловался. Я решил завязать разговор с новым знакомым, поэтому спросил его:
- Извините за любопытство, но не могли бы Вы сказать нам, как к Вам обращаться?
- Зовите меня… Мизгирь, – и после некоторой, признаться, довольно напряжённой, паузы продолжил:
- Как случилось, что Вы, - обращаясь ко мне, произнёс он, - судя по результату, - колдун, попали в эти проклятые бучила, ведь Вы же, я полагаю, знаете, чем эти блуждания грозят?
В качестве ответа, мне пришлось кратко поведать о том, кто мы все на самом деле, и что мы все здесь ищем. Пока длился рассказ, вдоль границы марева несколько раз проплывали тени разной величины, слышались звуки борьбы, чьи-то вопли и чавканье, но ни мы, ни наш новый знакомый на них не отвлеклись.
Сказать, что Мизгирь был удивлён услышанным, это тоже значило ничего не сказать, - он был зело ошарашен! Его, так же как и Хозяйку (о которой пришлось упомянуть, потому что ведь она нас сюда направила), весьма удивило и привлекло то обстоятельство, что мы все – равноправные друзья. Выслушав это, он тут же опустился, даже, пожалуй, упал на корягу и долго молчал, переваривая услышанное. Результатом раздумий явилось заявление, которое он произнёс прерывающимся, возможно от волнения, голосом:
- Приношу Вам всем свои глубочайшие извинения за свои первые слова, обращённые к Вам! Я объясню: мне пришла в голову мысль, что Вы (тут он поклонился в мою сторону), - колдун, раз Вам подчиняются разнообразные звери, и что расколдовали Вы меня в своих, неведомых мне пока целях, и, конечно, за это потребуете исполнить какую-то службу. А, значит, из одной несвободы я вновь угодил в другую, а, так как мне она неведома, то что ей мешает быть ещё хуже, чем была та, которая уже мне привычна. Там я хоть ночами, во снах ощущал, что я человек, а не ходячая мясодробилка. Так же позвольте мне всех Вас поблагодарить и за моё столь непостижимо лёгкое освобождение, и за то, что сняли с души моей камень новой несвободы. О себе подробней я расскажу чуть попозднее, а пока сообщу: если Вы меня возьмёте, я почту честью Вас сопровождать в поисках истока Зла. Я могу Вам быть проводником, – и он величественно наклонил голову.
Тут же у нас прошло мысленное совещание на тему, - брать, или не брать такого проводника. Причём единственный аргумент против, было опасение, - а что, если существует опасность для Мизгиря вернуться в прошлое «лягушкино» состояние. Нам оно показалось несущественным, но, так как его высказал Зийц, оставшийся далеко, то мы решили это опасение развеять. Я обратился к Мизгирю с такой речью:
- Извините, Мизгирь, при нашем обсуждении Вашего предложения возникли некоторые недоумения: а не опасно ли Вам возвращаться на эти болота…, в том смысле, - а не смогут ли Вас снова вернуть в «лягушкино» состояние? Как Вы считаете?
- Ну…, честно сказать, я не знаю…, я не помню тот момент, когда я стал этим чудовищем и, признаться, не хотел бы вспоминать об этом…, но я понимаю, что это надо, поэтому постараюсь вспомнить, что этому предшествовало. Так…, я шел через топь к этому вот островку, ведя своего коня в поводу…, затем сидел на макушке островка, трапезничал, а конь мой был рядом, хрустел сеном, привезённым с собой. Затем я лёг вздремнуть…, а проснулся уже… этим, или этой, ну в общем, кикиморой болотной! Вот и всё, что я помню, – он помолчал довольно продолжительное время, вздохнул, и закончил:
- Правда, я ещё помню… сон, который мне тогда снился. В нём я видел такую же кикимору, которая кинулась на моего коня…, конь отбежал, а я прыгнул ей навстречу с дзюльфакаром наголо…, взмахнул им, рассек чудовище напополам, на меня брызнула её кровь. Потом я снял одежду, замыл её, найдя воду почище, прилёг… и всё, - очнулся я уже ею! А если это был не сон?
Мы помолчали. Тут нашего внимания коснулась реплика Зийца:
«Сон это был, или не сон, - это можно проверить, встретив следующую кикимору…, но ведь один раз Вы его уже расколдовали! Значит расколдуете ещё не раз, только придётся хозяйкины лепёшки пока приберечь. Да…, не уходите слишком надолго, - я-то тут один!»
Пришлось мне это соображение повторить Мизгирю, он согласился. Особенно с просьбой не уходить надолго. Он сказал:
- Я здесь, во время моих скитаний в облике вечно голодной кикиморы, обнаружил одно место, которое, как мне кажется более всего подходит под «средоточие зла». Это совсем недалеко, - с четверть часа ходьбы…, но там действительно опасно…, это место охраняют такие чудовища, для которых кикимора, - как комар для Вашего друга – Уйгра. Посмотреть на это место можно…, до некоторого расстояния эти чудища не обращают на тебя внимания (видимо не чуют), но стоит подойти чуть поближе… - разорвут, как цапли лягушку! Они там тоже вечно голодны и, бывает, грызутся между собой, даже жрут друг друга! Но место, на котором они встречаются сравнительно невелико. Мне кажется, нам надо туда сходить.
В осаде
На этом мы и порешили, и тут же отправились в путь, собрав с собой все свои манатки (так сказал Мизгирь). Теперь он возглавлял наше шествие, за ним шёл я с Микком на плече, а сзади – Уйгр, что-то по временам ворча себе под нос. Лишь однажды он прервал своё ворчание и обратился к нам с мысленной репликой:
«У меня какое-то странное чувство, что время… растягивается, или мы начинаем быстрее идти – за одинаковые промежутки времени мы каждый раз проходим по болоту всё больше и больше. И это мне очень не нравится! Чутьё времени меня никогда ещё не подводило».
Мы с Микком прислушались к себе. Я при этом никакой разницы не заметил (может у меня чувство времени не так уж сильно развито), Но Микк согласился с тем, что сказал Уйгр и мне пришлось в это поверить. Шли мы по самой обыкновенной болотине, - плотный травяной с кучками мха покров, мягко колышущийся под ногами, редкие чахлые деревца на кочках, редкие разводья, да мгла, окружавшая нас на расстоянии метров в пятьдесят, изредка проблески прорывавшегося к нам солнца, - вот и всё наше окружение (да, ещё шипенье и бульканье топи, да чавканье наших шагов). Даже странные вопли, отмерявшие время в ночи, примолкли. Всё было обычным, но это и настораживало.
Вдруг впереди, в глубине марева, что-то изменилось. Через несколько шагов-качков я понял, что там что-то темнеет, как возвышенность с плоской вершиной. Мы было остановились, но не остановившийся Мизгирь свистящим шёпотом нам крикнул:
- Не останавливайтесь, - провалитесь! – и мы продолжили путь. Шагов ещё через десяток мгла рассеялась и мы оказались перед обширной плоской равниной, примерно на метр поднятой над болотом. Выглядела она весьма необычно: Плоская и ровная, как блин, равнина была плотно сбита из рыжей глины, поверхность которой была похожа на дно высохшей лужи (или, если угодно, - на такыр в пустыне), то есть была выложена вогнутыми плитками, между которыми чернели трещины разломов. Марева над ней не было вовсе, поэтому видно было сравнительно далеко. Где-то там, у горизонта, на фоне серого от туч неба, виднелись то ли развалины какого-то циклопического замка, то ли груда камней такого же как небо серого цвета. Над всем этим стояла насторожённая, неприветливая тишина.
Мы поднялись на «такыр» и остановились на его границе. Оставшееся сзади зыбкое болото здесь без всякого перехода становилось твёрдой скалой, - даже можно было нащупать «стык» между ними. Но, похоже, наш молчаливый проводник остановился не поэтому. Он что-то напряжённо шептал себе под нос, но нам этого не было слышно. Потом, видимо справившись с собой, он повернулся к нам и подчёркнуто спокойно (лишь с лёгкими запинками) произнёс:
- Вот место, о котором я Вам говорил. Но…, я не знаю, что тут произошло… - стражей, которые обычно здесь разгуливают теперь нет. И это меня пугает. Может…, подождём? – и он выжидательно глянул на меня.
Поднявшись на возвышенность, мы начали приглядываться и прислушиваться. Первое, что бросилось в наши глаза, это было то, что болотом впереди и не пахло. Да его здесь и не было до самого горизонта. Здесь простиралась пустошь! Сделав шаг вперёд, и оглянувшись назад, мы увидели только непроглядное марево. Ещё шаг вперёд, и… нас со всех сторон окружает глиняная равнина! Только впереди, на горизонте, какое-то отличие – груда камней, или развалины, да сзади туча плотного зеленоватого тумана, прилёгшая отдохнуть. Вот это мы попали! Ну что делать. Если некуда идти назад, то надо идти вперёд, так мы решили после недолгого мысленно-устного совещания, причём впервые Зийц в нём не участвовал, - его мыслей мы не слышали.
Идти по этой выровненной поверхности оказалось не в пример легче, чем по болоту, поэтому мы несколько ускорились. К этому нас побуждало неясное чувство опасности, хотя вокруг царили тишина и неподвижность. Как оказалось, горизонт здесь располагался сравнительно не далеко, поэтому за первый час пути мы прошли почти половину расстояния до нашего ориентира и уже было решили отдохнуть, но не тут то было!
С той стороны, с которой мы пришли, откуда-то из тучи, присевшей отдохнуть, вдруг раздался какой-то шипящий визг, мгла резко заколебалась, и из неё выскочили… две резвые фигуры довольно отвратного вида. Одна из них, первая, волокла в пасти нечто окровавленное, а вторая пыталась это у неё отнять. За этими фигурами выскочили ещё две! Не знаю, как другим, а я сразу вспомнил серии фильма про парк Юрского периода. Это были похоже, велоцерапторы, охотящиеся стаей!
Мы не сразу очнулись от ошеломления, но когда это произошло, то обнаружили, что мчимся к груде камней со скоростью, ни как не меньшей скорости звука! По крайней мере, вопли ящеров, уже успевших заметить нас и переключивших на нас своё вечно голодное внимание, до нас уже не долетали. Итак, трое рапторов бросив преследование своего коллеги (что дало ему возможность в два жевка слопать добычу и тут же сходу… присоединится к остальным), ринулись за нами.
Вот это была гонка! Мы минут за десять достигли груды и с разлёту нырнули в узкую расщелину между камнями и оказались в своеобразной пещерке, из которой было два выхода-щели, - как два подъезда, двери которых выходят в один холл. Итак, с двух сторон мы были защищены стенами, я, выхватив меч, торчал как пробка из одной щели, а с другой стороны, так же торчал Мизгирь со своей сабелькой. Мы были в относительной безопасности. Наши преследователи не сразу сунулись к нам, а встали стеночкой рядом с камнем, за которым мы скрылись, заблокировав сразу оба выхода, и начали… переговариваться короткими каркающими репликами, похожими на перекличку галок. Действительно это было похоже на переговоры, или на совещание и, видимо они о чём-то договорились, так как дружно так, все вместе, можно сказать хором, рапторы прокричали какую-то визгливо-музыкальную фразу, на миг повернувшись к нам хвостами. Фраза получилась у них весьма громкой, - у нас долго звенело от неё в ушах. Ждать результата пришлось недолго.
Четыре наших преследователя повернулись к нам и начали какой-то танец, на манер галопа вокруг обоих выходов из «прихожей». Они не на секунду не оставались на месте, так что, даже если было бы у нас из чего в них выстрелить, мы не успевали бы в них прицелиться. Интересно, они это просто на всякий случай так, или были прецеденты…, как говорят юристы? Если да, то значит - мы здесь не первые гости из других времён. Так рассуждали мы, однако не забывая держать оружие наготове.
Танец вокруг нас не прекращался, как вдруг я ощутил резкий удар по мечу! Удар был резкий и сильный, однако меч его выдержал, да и я его не выпустил из руки и даже успел повернуть его лезвием удару навстречу. Результатом этого нападения… была передняя лапа такого же раптора, которые танцевали перед нами. Эту лапу я обнаружил перед собой, когда после потрясения от удара ко мне вернулась способность оценивать обстановку.
Буквально через секунду прямо на эту лапу откуда-то сверху свалился и её хозяин и тут же скатился по склону под ноги танцующих собратьев. Тут же образовалась «куча-мала» из нападающих и в полминуты от бедняги не осталось и следа, - съели! Как оказалось, пока четверо танцевали перед нами, усыпляя нашу бдительность, сзади пробралось несколько особей, и все они были патологически голодны. Пожалуй, с четырьмя рапторами мы с Мизгирём, да с Уйгром бы справились, - они были никак не больше нас самих, но с таким стадом…, в общем, мы оказались в плотной осаде.
Проход, в котором стояли мы был очень узок, - если бы я развернулся поперёк его, то полностью бы его перекрыл, то же, по-видимому и Мизгирь, не говоря уж об Уйгре, так что нас отсюда нелегко будет выцарапать, но вот двинуться отсюда мы никуда не могли. Приходилось стоять до последнего. Что мы и делали.
Рапторы пока ничего нового не предпринимали, ограничиваясь всё тем же танцем, но при этом перекрикиваясь «галочьими» репликами, тон которых мне показался каким-то раздражённым. Я не видел, что происходит сзади, - внутри помещения, которое мы охраняли, поэтому не сразу воспринял мысленную реплику Микка:
«Мир, мы нашли проход внутрь скалы! Бегом сюда, пока Уйгр этот камень держит!» - когда до меня дошёл смысл, я тут же прокричал то же Мизгирю (при этом рапторы снаружи тоже прислушались, приумолкнув на миг), и ринулся в темноту. Чувствительно, но не до крови, приложившись носом о какой-то камень, я протиснулся между Уйгром и скалой в какое-то совсем уже тёмное помещение. За мной проскочил Мизгирь, и тут же стало ещё темнее, скалы вокруг отозвались мягким гулом и нас ощутимо пихнула сзади туша медведя, - он тоже проскочил за нами, видимо перестав поддерживать камень. Так мы очутились внутри какой-то пещеры.
Пещера
Нас всех объяла темнота, холодная и абсолютная, какая на земле бывает только в пещере. К тому же исчезли все внешние звуки, видимо камень, который держал Уйгр, плотно закрыл вход, а если это так, то наших преследователей нам теперь можно было не опасаться. Однако, сразу же встал перед нами другой вопрос: а что нам делать дальше, - то есть как и куда отсюда выбираться? Мы попытались найти выход обратно, - но оказалось, что «входная дверь» снаружи просто поднималась, перекатываясь по выступам в стенах, а изнутри её не за что было зацепить, чтобы опустить наш внутренний край и поднять наружный. Таким образом вход был похож на ловушку.
Тут же, обсудив положение, в котором оказались, и пересмотрев все наши возможности, а их было всего две: остаться тут, при «двери» и ждать чего-то, или идти дальше по проходу, который вёл куда-то вниз из «прихожей» в которой мы обретались. После вялых споров вслух и мысленно решено было немного отдохнуть и двинуться дальше, - наудачу. Мы замолкли, даже мысленно, и пещерная тишина накрыла нас своим загадочным покрывалом. Тишина, конечно не была такой же абсолютной, как темнота, - откуда-то из глубин пещеры доносились нечастое «плюмканье» капель воды, какое-то потрескивание, вздохи, но все эти звуки были на грани слышимости и дошли до нас только тогда, когда мы прилегли, каждый там, где стоял и замолчали.
Я лежал на своём плаще, камень подо мной был, конечно, жёсткий, но ровный и, почему-то тёплый. Мне под правую щеку на плечо вскарабкался Микк, и, повозившись с минуту, притих. Похоже, мы все задремали. Я, сквозь навалившуюся на меня дрёму, ощущал однако какую-то смутную тревогу, что-то меня в окружавшей нас обстановке смущало, и это что-то мешало заснуть по-настоящему.
Вдруг я понял: слабо слышимые нами вздохи сопровождаются почти синхронными с ними колебаниями воздуха, - ветерком я это назвать бы не решился, но если подвигать головой (конечно, осторожно, чтобы не потревожить заснувшего Микка), можно было найти такое её положение, при котором на лоб падала струйка воздуха, заметно более тёплого, чем окружающий. Правда, всё это было на грани чувствительности, но намекало на то, что из этой пещеры где-то есть выход, причём выход в места значительно более тёплые, чем те, из которых мы в пещеру попали.
Я несколько более энергично покрутил головой, вызвав недовольное ворчание Микка, и обнаружил ещё одну струйку ветра, несколько более энергичную, а может просто более холодную, поэтому и ощущавшуюся, как более энергичную, которая на сей раз дула мне в левую щёку. Шла она откуда-то снизу, а источник тёплой струйки казался мне расположенным примерно на нашем уровне. Итак, по этой пещере таки есть куда пойти. Только вот стоит ли. С этой мыслью я провалился в яму сна.
День пылающий.
Меня разбудил Микк, завозившийся вдруг у щеки, он куда-то спрыгнул, видимо по своим неотложным надобностям, а я тут же от этого проснулся. Вокруг нас была та же чернота и пещерная тишина. Но токи воздуха ощущались так же отчётливо, - значит, правда: нам есть куда идти. Я вслушался, - на фоне обычной пещерной тишины было слышно разнообразное, но одинаково насторожённо-приглушённое дыхание, - похоже было, что уже проснулись все. Это подтвердила реплика Мизгиря:
- Ну что, и ты Мир наконец проснулся? Значит пора решать, как из этого подземелья выбираться! А то здесь зело тоскливо, - тьма да тишина… - и он замолк, не закончив фразы.
- Как выбираться, - это вопрос не слишком трудный: судя по ветеркам, до нас долетающим, выходов из этой пещеры даже несколько. Главное, выбрать в какой выйти, тогда один из ветерков нас до него доведёт, – так же вслух ответил я ему. Тут в разговор встрял Микк, правда мысленно:
«Меня тут уже давно беспокоит другое, - контакт-то между нами и Зийцем прервался, он там один-одинёшенек, а вдруг решится за нами пойти, мы ж потом можем его и не найти. Так что нам с выходом отсюда надо поторопиться» – его поддержал Уйгр:
«Я тоже об этом подумал. Нам надо вернуться и поскорее».
- Кто бы спорил, - присоединился и я к их призывам вслух, чтоб подключить к обсуждению Мизгиря. – Вот сейчас подзаправимся, и пойдём вперёд. Обратной дороги для нас всё равно нет. Во-первых, - снаружи нас всё ещё могут поджидать очень голодные рапторы, которые нас сюда и загнали; А во-вторых, - тот камень, который снаружи поднимал Уйгр, изнутри надо опускать, - а там зацепиться нечем. Так что путь у нас один: вперёд!
«Насчёт еды, - тут же добавил мысль Микк, - есть пока никто не хочет».
- Ну, что ж, тогда пошли, что ли, - вслух же сказал я, и добавил, - путь пока един.
Мы в полной темноте, на ощупь, мелким шажком, двинулись друг за другом по постепенно уходившему вглубь ходу. Мы шли гуськом, и меня всё беспокоило, - где же Микк, пока я не понял, что он пристроился у меня на загривке, держась коготками за плащ. Он выбрал самое безопасное место – никто не затопчет, а шлем мой его от выступов потолка убережёт!
По-прежнему стояла пещерная тишина и мы старались двигаться побесшумней, - просто так, на всякий случай. По всем этим причинам шли мы крайне медленно и очень от этого уставали. Примерно через час такого пути мы сделали привал, - то есть растянулись на полу хода, в том же порядке, как и шли. Тут только я определил, что шёл последним.
Мы все лежали и молчали ( опять даже мысленно), но не спали, - над нами витало какое-то напряжение, не дававшее нам успокоиться. Всё казалось, что со всех сторон к нам сползаются какие-то невидимые опасности. Полежав так минут десять (или час – определить мне было трудно), мы, не сговариваясь, двинули дальше, сохраняя всё тот же порядок следования. Когда мы ещё лежали, я пытался приглядеться к тому, что нас ожидает впереди, и мне показалось, что там что-то сереет. Отсвет был постоянный, как от выхода из пещеры на дневную поверхность.
Дальнейшее время, протяжённость которого достаточно точно оценить не смогли, мы так же молча неспешно шагали в темноте и тишине по этому кишкообразному ходу, который так нигде и не раздвоился. Мы поднимались, опускались, поворачивали вместе с ходом, но нигде не встретили ни одного перекрёстка. От нашего передвижения менялось немногое: нарастала усталость, да пятно выхода впереди всё явственней светлело, теперь уже можно было различить, что цвет его составлен из смеси бледных и багровых тонов, причём багровые как-то странно мерцали.
Так мы шли и шли, отдыхая довольно часто и всё сильней ощущали своей кожей ветерок оттуда, куда шли. Причём холодные и тёплые струи чередовались, а их чередование было как-то связано с мерцанием багровых тонов в зовущем нас к себе пятне выхода. Наконец, после чёрт знает какого времени шагания, мы, на гудящих от усталости ногах, вышли в небольшой зальчик, из которого вели уже… два выхода. Причём, один из выходов манил нас к себе теплом и багровыми и золотистыми всполохами, как костерок, а второй, - чистым морозным воздухом и слабым дневным светом.
Тут пришлось приостановиться, - отдохнуть, да и обсудить, куда пойдём в первую очередь. Выход, который мы назвали «тёплым», манил нас больше второго, который, по контрасту, мы назвали «холодным». В нашей пещере, что ни говори, а было довольно прохладно, - обычная пещерная температура около четырёх градусов тепла. Поначалу-то вроде и ничего, а затем, через какое-то время, ты уже никак не можешь согреться (странно, что при таком расходе энергии на обогрев и передвижение нам всё ещё не хотелось есть). Поэтому, понятно, что все не сговариваясь, решили сначала обследовать «тёплый» выход, чтоб хотя бы согреться.
Тем же порядком мы пошагали к выходу, который, как показалось вначале, был не далеко, - уж очень явственно тянуло из хода теплом и всё ярче горел тёплый свет. Однако, идти оказалось довольно далеко, - мы даже два раза отдыхали, хотя по причине лучшей освещённости, идти здесь было удобнее и мы проходили явственно большие расстояния между привалами.
Однако, каким большим не было расстояние, а к выходу мы всё же пришли. И остановились. Потому что дальше идти было просто некуда. Вход в нашу пещеру располагался несколько выше уровня «почвы» этого мира. А почва…, почва этого мира - бурлящий океан, океан магмы, по которому прокатывались валы, из глубин его поднимались гигантские пузыри и с громоподобным треском лопались, выбрасывая клубы багрового пламени. Нас тут же опалил жар этого пламенного мира. Несмотря на то, что воздух наполнен клубами дымов всевозможной расцветки, от серого, до вишнёвого, по временам, когда они рассеивались, можно было различить, что океан магмы тянется до горизонта. И, похоже, даже дальше. Багровый, угрюмый, безжизненный, несмотря на постоянное движение, мир.
Утро мира.
Мы застыли у выхода в мир, придавленные его огненным величием. Что ж, выход этот нам ничего не давал. Хотя, если вдуматься…, тут неторопливые мысли мои прервала восторженная реплика Мизгиря:
«Вот, вглядитесь, - вещал он, - перед Вами сами истоки Зла! Они в этом жидком пламени, которое не даёт земле нашей отвердеть, и родить жизнь»!
Он нас прямо-таки ошарашил этим заявлением. Мы уже хотели подать и свои реплики, но не успели. Один из клубов дыма, тёмно-коричневого цвета, формой похожий на кольцо, свёрнутое из грязного полотенца, вдруг резко подскочил к нам и застыл метрах в пяти от наших голов. Мы все разом ощутили, что нас разглядывают с бесцеремонным любопытством весьма неодобрительного оттенка, - так мы иногда разглядываем стайку обезьян, попрошайничающих и безобразничающих в зоопарке (извините, я всё-таки опираюсь на свои ассоциации). Вслед за этим на нас обрушился целый каскад мыслей:
«Ах, Вы, мнящие Себя, и только Себя Живущими! Да, Вы угадали, что попали к истокам сотворения планеты, в самый момент Её рождения! Но Вы не правы в том, что считаете Новорождённую безжизненной! Как только вещество планеты уплотнилось настолько, что начало разогреваться, тут же появились первые зародыши Жизни! Нашей жизни! Ведь жизнь многолика и безгранична в своих формах и проявлениях! По мере роста и развития планеты, она столько раз сменит свою суть и форму, прежде чем станет такой, как Ваша, да и дальше будет меняться... А Ваши речи насчёт истоков Зла я не понимаю. И не принимаю! Вы считаете злом уничтожение жизни? Но ведь жизнь неуничтожима, - она только перетекает из одной формы в другую, так, например Вы когда-то смените нас…, а затем кто-то сменит и Вас…, но ведь жизнь-то останется! Так какое же это тогда Зло? Это вполне естественный процесс».
Так же, не дав нам времени не только ответить, но даже задуматься над своими словами, это создание пламени стремительно отскочило и мигом затерялось среди дымов. Или других таких же как оно существ, всё-таки? Да, задало оно нам задачку, признаться! С одной стороны, оно, похоже, право… Добро и Зло – это категории настолько переплетённые в нашем сознании… А, может, они и существуют только в нашем сознании? – Идеализм какой-то! Одно точно: с налёту на такое не ответишь, - значит надо подумать. Не сговариваясь, мы слегка отошли от горловины пещеры, чтоб можно было рассесться в кружок и спокойно обо всём подумать. Да, ещё загвоздка, - а почему жар от расплавленной планеты нас не опалил, ведь там должно быть не меньше трёх тысяч градусов! И не должно быть кислорода! Чем же мы дышим? Извините, всё-таки я отвлёкся что-то от нашей темы.
Я сидел так, что мне было видно выход из пещеры, за которым бесновалась новорождённая планета. Да, на наш мир во младенчестве это не похоже. Скорей похоже на то, что она уже пытается вставать на ножки и с любопытством изучает, что при этом изменяется. Вот опять людские категории и сравнения…, наверное мы зациклились на самих себе и встречая угрозу нашему существованию мы вопим: «Зло! Погибает Жизнь!», - а это вовсе вполне естественный процесс. Тут мне стало так грустно, что, видать, я застонал вслух, и услышал в ответ скептическую реплику Мизгиря:
- Мне кажется, этот «Дымок» в чем-то лукавит. Похоже, что жизнь таких как он, на подъёме, поэтому они и считают процесс естественным. А что он скажет, когда придёт время им уходить?
Услышали эту реплику все, поэтому вскоре я ощутил и их отклики. Как обычно Микк выступил первым и довольно образно:
«А что, в основе я согласен с… этим… местным жителем. Мы все так живём. Мир этот только ещё проклюнулся из семечка, поэтому и он и жители его таковы, как есть, а вот подрастёт, и жизнь в нём изменится. Всё это правда. Только эта правда не объясняет того, что происходит в нашем мире. Ведь если нам пора уходить, то почему процесс идёт так долго? Нет, я считаю, надо продолжать искать!»
Ему вторил Уйгр:
«Ну, так пойдём искать!»
Я прокомментировал этот обмен репликами Мизгирю, он, выслушав меня как-то равнодушно, только кивнул в ответ, видимо, так же задумался. Мы поднялись и пошли обратно в зал, где ход раздвоился, - может второй ход нас куда-то приведёт. Вскоре замерли розовые отсветы новорождённого мира на стенах нашей пещеры, и мы вернулись в темноту. Обратный путь был более долог, чем прямой, но наконец и он закончился, - мы были в зале. Едва добравшись до него, мы тут же устроились на ночлег, кто где сумел. Я прилёг на плащ, им же накрылся, и тут же ощутил, как Микк заползает на привычное уже нам обоим место – под мою щёку. Намаявшись за день, мы заснули мигом, однако, последней моей мыслью была: «А почему же мы уже который день не хотим есть? Может быть что-то неладное со временем?» - и тут же я заснул.
Мне снилось, что я – Лес, раскинулся широко между берегом реки и горами, охватывавшими меня на манер подковы. Я только что распустил листочки, - вон они ещё какие липкие, бледные, но ароматные, да красивые… прямо благодать! Я стоял на приволье и любовался собой. И солнце вставало из-за гор…
Но вдруг, без перехода, вместо солнца, - чёрная туча ощетинилась молниями и разливается во все стороны, закрывая всё небо! И молнии её бьют по мне! И тело моё – деревья, - уже в огне! И листики новенькие обугливаются! И дикая боль разрывает мои нервы. Отчаянье, но за ним… понимание, что это не смертельно, что огонь всё не выест, - корни и зёрна останутся в земле и прорастут снова. И прорастут они в плодородной почве, удобренной моим пеплом…
Я проснулся, - остальные спали как-то беспокойно. Что-то им снилось. Микк вон даже верещал что-то и размахивал лапками. Но, видимо, настало время подъёма, потому что все сразу зашевелились, встали, и, судя по звукам, начали энергично стряхивать с себя наваждение своих снов. То, что каждый из нас видел, не сговариваясь, мы решили пока не обсуждать, а, так как есть всё ещё не хотелось, то сразу выступили в путь. Переход по коридору был таким же, как и в прошлый раз, только пятно света впереди не розовело, а наливалось обычным дневным светом, да ветерок от него тянул довольно свежий – бодрящий.
Следующий мир
Из этого хода, изрядно устав, мы вышли (а не просто выглянули). Но вышли мы… в снег, на крутой скат горы, и тут же ухнули по этому снегу в кусты у её подножия. Едва проморгавшись после темноты пещеры и нашего падения, мы, не сговариваясь стали жадно осматриваться. Так, - слой снега не глубок, под ним порыжевшая трава, на кустах пожухлые редкие листочки (кустики знакомы, - во всех наших временах встречаются), сами ветки кустов влажные, не ломкие; сверху небо серое, низкое, тучи плотные, бегут быстро, - похоже, здесь поздняя осень. Так как мы в котловине, то далеко нам не видно, только до краёв её. Мы молчим, но и так каждый откуда-то знает, что ему делать.
Поэтому каждый из нас пошёл в свою сторону, карабкаться на окружающие нас горы, чтобы оглядеться. Мне досталось возвращаться на тот склон, с которого мы скатились. Я осторожненько вскарабкался по крутому склону, и… чуть опять не скатился назад: вместо входа в пещеру, следы нашего «сошествия» начинались… из-под чёрного камня! Полежав перед этим чудом в обалдении, но сразу вспомнив малахитовый камень, что служил нам входом в «дом» Хозяйки, я немного успокоился и двинулся дальше. С вершины моей горы открылся вид на горную страну, состоящую из таких же долинок, окружённых невысокими горами, даже пожалуй, холмами, которые вдалеке постепенно понижались и скрывались в густом хвойном лесу. Над миром этим властвовала тишина и неподвижность. Только на опушке леса, из-за остроконечного холмика… поднимался ленивый столбик голубоватого дымка! Там кто-то живёт? Похоже на то… Я живенько повернулся назад, но, вспомнив, что могу поговорить с друзьями мысленно, «послал» им это сообщение (а так же насчёт чёрного камня вместо входа в пещеру). Первым откликнулся… Мизгирь, удивлённый своей, новой для него, способностью эдак общаться не меньше меня:
«Я смотрю в сторону, противоположную твоей. Кроме гор не вижу ничего, но из одной из гор идёт очень густой дым, чёрный такой и с белыми прожилками и багровыми искрами. Но я не думаю, что это говорит о местных людях. Скорей они там, где ты, Мир, дым увидал».
Тут же пришёл отклик Микка:
«Я уходил вправо от тебя, но у меня скалы, даже очень высокие, а на горизонте, за ними – какое-то сияние, такое радужно-серое, с металлическим оттенком, как у надкрыльев жука древоточца, вот только солнце должно быть где-то сзади. Больше ничего заслуживающего внимания я не вижу. А насчёт чёрного камня, так я думаю, что это вход, - раз нас выпустил, значит и впустит».
Последним неторопливо и немногословно «отрапортовал» Уйгр:
«Я – справа. Вижу лес, там снега нет. Дыма тоже не видать. Нам надо идти к твоему дыму, Мир».
Ну, что ж, раз наша задача найти истоки зла, значит надо их искать. Может что-нибудь знают те, у которых огонь, источник дыма. Значит нам туда дорога.
Идти было в общем-то не трудно, - слой снега был неглубок, по щиколотку, но холодил он изрядно. Поэтому нам приходилось время от времени приостанавливаться, и греть себя энергичными телодвижениями. На ходу это у нас получалось больно шумно, - как бы не спугнуть местное население. По этой же причине мы старались не подниматься на вершины холмов всей толпой. Туда обычно взбирался Микк, которого в его бурой шёрстке, нелегко было углядеть, да и, к тому же, был он такой маленький.
Шли мы довольно долго. Наконец, от источника дыма нас стал отделять только один холм, над вершиной которого неподвижно висело облачко тумана. Тут нам пришлось лечь на снег, и ползком подняться на его склон, чтоб заглянуть за преграду, не привлекая внимания. Однако, как только макушка моего шлема показалась из-за снега (я ещё не успел ничего, кроме этого снега и увидеть-то), по ней звонко грянул камень! Однако, метко! Понятно, что удар этот мне никак повредить не мог, но…, в общем пришлось вскочить: на меня с разъярённым рычанием на трёх лапах рвалась некая меховая фигура, похожая на фигуру Уйгра. Она действительно мчалась на трёх, - склон с той стороны был довольно крут, без дополнительной опоры было так не взбежать, а в четвёртой лапе была зажата… корявая дубина. Итак мы встретились на перевале: я и волосатое чудовище из леса. Я успел крикнуть:
- Стой! Я не враг!
Да не тут то было. Сходу выметнув снизу свою дубинку, чудище чуть было не снесло мне нос, шваркнув по маковке шлема. Мой меч сам выпрыгнул мне в руку. Свист воздуха, хруст дубинки и звон меча слились в один звук! У моего противника в лапе остался огрызок, едва торчащий из кулака. С тем же самым рёвом отважное чудище ринулось… наутёк. Путь дальше был свободен.
Первым делом мы его оглядели: за холмом зияла глубокая котловина. Снега на её склонах не было, да и на дне тоже. Больше того, - на склонах котловины зеленела трава, а дно её скрывалось под «шкуркой» кустарника, похожего на смородину, с широкими лапчатыми листьями (надо ли говорить, что листья кустарника тоже были зелёными). От всего этого веяло теплом, даже, пожалуй, жаром. Из середины котловины поднимался в воздух узенький витой столбик дыма, который затем смешивался с паром, реденьким облаком висевшем в воздухе. Его-то я издалека и принял за дымок костра. Мы внимательно осмотрели всю котловину, но нигде не смогли обнаружить её «меховых» обитателей. Видимо, они умеют хорошо прятаться, решили мы, но тут Микк, сидевший рядом с моими ногами, мысленно крикнул нам:
«Вижу! Там вон, за туманом, у его нижней кромки, - вход в пещеру! И рядом кто-то шевелится»!
Мне пришлось прилечь, чтоб увидеть это. Действительно над камнем, который виднелся нам из-под слоя тумана, чернел почти прямоугольный вход в пещеру, а рядом с ним на этом же камне неподвижно лежало что-то мохнатое, как бы перекрывая своим телом вход. «Охрана» - решили все мы и хотели уже спускаться всем гуртом. Но Уйгр предложил:
- Давайте, схожу я один. Я на этих немного похож, может меня не так сильно испугаются? – И пошёл, не дожидаясь нашего ответа. Мизгирь, однако, приготовил свой лучок и наложил на тетиву стрелку, - так, на всякий случай, как потом он нам сказал. Уйгр неторопливо спускался в котловину, местами оскальзываясь по мокрой траве. Всё было тихо.
Вдруг кусты с двух сторон его зашевелились (мы успели крикнуть ему мысленно только: «С боков!»), и на него бросились двое с дубинами! Уйгр рванул вперёд и нападавшие с треском скрестили дубины свои в воздухе! Тут же, уяснив, что неожиданное нападение не удалось, фигуры бросились к пещере, и вместе с «охранником» скрылись в ней, побросав на поле боя свои дубины. Теперь, конечно, в котловину спустились мы все. Похоже, что мы попали в эпоху неандертальцев, - пещерных людей. Так подумал я, когда осмотрел их оружие. Это были комли небольших деревьев, которые выдрали из земли, обломили, подогнав по длине и обгрызли лишнее вместе с корой. Их даже ещё не обожгли для крепости.
Мы шли сквозь кустарник, который, действительно оказался смородиной, причём с ягодами. Почва под кустами была очень тёплой, видимо её прогревало подземное тепло. Эдакая «земля Санникова» в миниатюре. Остановились у входа в пещеру и начали совещаться. Микк, как самый решительный ратовал за то, что в пещеру надобно войти, припереть её обитателей к стенке, да и выспросить у них всё, что они знают о зле. Однако, его не поддержал Уйгр, который в момент нападения на него, не только оборонялся, но и попробовал «прослушать» мысли нападавших. Он сообщил:
«Ни одного слова, только ощущения. Точнее только одно ощущение, - страх. У «стража» рядом с пещерой ещё и сильный голод. И ещё ощущение, что мы – враги. Они ничего не смогут сказать, - слов ещё не придумали. Значит, и тревожить их нечего, пусть себе живут»!
Поразмыслив ещё несколько, поспорив, мы все с этим согласились. Действительно, - слова они ещё не изобрели, хотя как–то договариваться между собой уже умеют: ведь эти трое сработали достаточно слаженно. Как-то роли свои они смогли поделить? А насчёт зла так совсем понятно: они слабее многих животных. А питаться-то им надо (и не только ягодами). Но ресурсы для этого у них скудные (похоже, что поблизости достаточно крупных животных для пропитания нет, - поразбежались), поэтому для них те, кто к их жилищу приближается, - либо враги, либо добыча (а, может, и то, и другое, так сказать, по очереди). Потому они и нападают сразу, - чтобы выжить.
С тем решением мы повернулись к пещере спиной и начали карабкаться по отвесному скату воронки наружу. Сзади было тихо. Вдруг в головах у нас высветилась ясная мысль: «Звонкоголовые уходят!». Мы остолбенели. Мысль была не наша, - ежу понятно. Но она была настолько ясной и чёткой! Мне сразу вспомнилось: когда в начале нашего путешествия по «этому времени» был разговор Уйгра с местным медведем, то его слышал только Уйгр! А тут сразу все! Непонятно. Да и образ то какой яркий, - мой шлем действительно звонко зазвенел, когда по нему камнем сошлось! Это надо срочно обсудить.
Скатившись по наружному склону, мы выбрали более высокий холм по соседству, взобрались и прилегли на его вершине так, чтобы со стороны «неандертальцев» нас не было видно, а мы смогли бы за ними наблюдать, если они из своей «теплушки» вылезут. Для начала, прилегши, мы решили сверить наши ощущения. И начал этот разговор… Мизгирь:
«Мне показалось, что эта мысль прозвучала откуда-то сбоку, а не из входа в пещеру, точнее, пожалуй, справа… из-за стенки этого провала. Откуда-то из болотца, которое мы обошли по пути к соседнему холму. Мне кажется, что надо пристальнее следить за ним, а не за этими «звероподобными».
Порешив на том, мы организовали наблюдение и за болотцем, и за «становищем». Наблюдали парами. Нам с Микком выпало быть в одной паре, - он смотрел за «становищем», а я пялился на болотце.
Довольно долго мы сидели так (кстати, Микк устроился у меня на плече, - так что видел достаточно далеко), а у наших «объектов» ничего не менялось. Постепенно бдительность наша начала притупляться, - мы даже начали задрёмывать по временам, как вдруг!
Вдруг на нас обрушился каскад ясных мощных мыслей, этой самой мощностью уже знакомый нам:
- Ну, что, Живущие, проскочили миллиарды лет? Одним переходом – от пылающего мира до своих почти что родственников? А вот Мы, - всё ещё здесь. Правда, нам теперь уже почти невозможно долго находиться на поверхности, - слишком холодно, но мы ещё не готовы уйти дальше – сделано не всё. Да и некому оставить нам этот мир, который мы так тщательно отделывали…, получается, что для Вас, хотя, и не только…» - тут между нами повисла напряжённая пауза, за время которой я успел повернуться в сторону становища и увидеть… клуб дыма, переливающийся в воздухе метрах в пяти от наших голов. Затем последовало продолжение:
«А что касается Ваших недоумений, то…, во-первых, - те, которых Ты зовёшь неандертальцами, это наша попытка создать себе слуг-помощников, которые бы следили за наружным миром, становящимся постепенно для нас недоступным (к слову сказать, - не слишком удачная попытка…). Земной наиболее универсальный организм, да немного генной инженерии, - и готово почти мыслящее животное. И насчёт «звонкоголовых» тоже поясню: наведываются тут такие «рыцари»… - поохотиться на наших питомцев. Приходится охранять! Ну, Вы, к примеру, достаточно вежливо с ними обошлись, - убивать не стали, даже не повредили ничуть, - вот я и выглянул посмотреть: кто это такие гуманные? Я думаю, теперь Вам питомцы наши неинтересны стали, и Вы отправитесь дальше. Так что – счастливого путешествия».
И так же неожиданно наш дымный собеседник исчез, так же не дав нам к нему с вопросами обратиться. А тем временем из-под края необъятной тучи, заслонявшей всё небо, проглянуло солнце, готовясь уйти на ночлег, приближался момент заката. Нам пора было уходить отсюда подальше, - а вдруг эти меховые «товарищи» по ночам тоже охотятся, выспаться здесь не дадут, да и холодно.
Мы быстренько разбудили наших, прикорнувших было, «коллег», - мол, вставайте, давайте – пора идти ложиться спать! Кратко передав полученные сведения, убедив их этим в необходимости снятия «осады», мы все двинули обратно по своим же следам. Нагруженные информацией, мы на обратном пути своём всё больше молчали. Поэтому к моменту, когда солнце полностью ушло под землю у нас за спиной, мы уже успели подойти к той вершине, на противоположном склоне которой торчал наш «камень входа». Когда мы его достигли, уже основательно стемнело, поэтому мы практически и не заметили, как сквозь него прошли в пещеру. Отойдя от «входа», мы тотчас же растянулись на привычном уже полу пещеры и сразу провалились в сон. Как потом выяснилось: каждый - в свой!
Симфония огня
Я, как стрела нёсся над ликующим океаном света и тепла! Вокруг меня и во мне самом гремела рапсодия нарождающейся Планеты. Мы с ней были юны, несмотря на то, что прошло уже не менее миллиарда лет с начала разогрева ядра того, что вначале было плотным пылевым облаком, затем мёртвым пуховым шариком с чуть тёплым ядром… И далее, когда сплющенные своим весом слои ядра начали расплавляться, их жар призвал к себе нас, - Баньши, - так потом назовут нас люди.
Итак, я один из Баньши, могучего народа, который первым формирует только что образованную планету. И первым отвечает за то, как она развивается – младенец в нашей энергетической люльке. Нам не нужен ни кислород воздуха, ни вода, ни твердь земная, а только энергия, да высокая температура (от тысячи до пяти тысяч градусов, лучше даже и выше, но не ниже). Мы умеем переносить с места на место жар расплавов, чтобы будущая кора планеты остывала не островками. Ведь тогда могут образоваться пятна напряжённости и новорождённая кора может лопнуть, образовав здоровенные неровности на теле шарика-планеты. А эти неровности будут давить на океан магмы, вызывая в нём вертикальные волны штормов. Неровности эти потом будут погружаться внутрь свободной магмы и лишать её возможности свободной циркуляции, ухудшая её характер. В общем, всё это заставляет нас без отдыха кружить над планетой, отбирая излишнюю энергию у перегретых пятен и подогревая этим теплом слишком быстро (на этом этапе, конечно) охладившиеся. Хотя, естественно, «заставляет» - это очень неподходящее слово, - мы выполняем это дело с восторгом, с упоением, потому что только так нам дано слышать гармоничную мелодию, наделяющую нашу жизнь смыслом и светлой радостью. Это наше счастье, а другого нам и не надо!
Есть, конечно, у нас и враги! Первый и самый могущественный, - это холод межпланетного космоса, который стремится охладить наш милый огненный мирок и тем самым лишить его (да и нас, заодно) жизни. Но этот холод, - не живое и своенравное существо, а просто… - объективная данность нашей вселенной, так что он безлик. Для борьбы с ним нам приходится объединять усилия многих тысяч, а иногда и миллионов Баньши, правда, с тех пор, когда вокруг планеты образовалось «одеяло» из газов этот «большой враг» прорывается не очень часто. Но есть ещё один, очень хитрый враг. Он коварен, так как маскируется под нашего друга – тепло. Но, если вдруг где-нибудь начинает резко возрастать температура и пятно это начинает сиять бело-голубым светом, - жди беды: внезапно в центре такого пятна температура возрастает до миллиона градусов! Затем там вырастает пузырь, который лопается со всепланетным треском, выбрасывая до небес столб раскалённых газов и разгоняя на многие километры вокруг газовое «одеяло»… Вот туда и прорывается наш извечный враг – космический холод! И чтобы залечить прореху многим из нас приходится расставаться со своими жизнями, - отдавать планете всю свою энергию.
То, что я так подробно описываю, мелькнуло передо мной в доли мгновения и было, похоже, предисловием. Дальше был восхитительный полёт – парение над праздничным салютом всеобъемлющего животворящего пламени. При этом я был над планетой не один, нас в этом полёте – танце участвовало бесчисленное множество и каждый в этом множестве звучал по-особому. Наши звучания в танце сплетаясь творили вечно меняющуюся мелодию жизни материи. Она была величественна и своенравна, потому, что своенравным был характер преобразуемой нами энергии, однако в ней вели спокойные ритмы созидания, очень редко перемежающиеся всплесками холодных, или горячих эмоций. Мы творили. Для этого нам не надо было согласовывать свои действия какими-то дополнительными сигналами, - мы были едины и нам не нужен был дирижёр.
Я тоже вкладывал свои ноты во всеобщую мелодию, всегда чувствуя что, где и когда нужно сделать: где изъять излишек энергии, куда перенести, где добавить… Всё шло прекрасно.
Вдруг все мы ощутили ритм беды и кричащие болью ноты, врезавшиеся в наш гимн: там, откуда пришли они назревала катастрофа, - прорывалось излучение белой смерти! Те, которые могли сейчас бросить свои мирные занятия, стрелами ринулись на зов (звала сама планета радиацией, возрастающей перед взрывом).
Я был в числе первых, примчавшихся к месту. Там сквозь дымы растекалось по кипящей поверхности небольшое (пока) пятнышко иссиня-белого света, луч от которого уже разогнал облака и холодные звёзды впервые равнодушно взглянули на поверхность юной планеты. Мысль: «Как убрать быстро излишек энергии у неустойчивых ядер?» волной прокатилась над всем «шариком» и нашла ответ… у меня (Того, кто видел сон). Я мысленно крикнул: «Пустите сюда Космос!» - и тут же проснулся, наверное от своего крика.
Остальные мои друзья спали, но сны их тоже были беспокойны: о чём-то жалобно и неразборчиво ворчал Мизгирь, порыкивал и клацал зубами Уйгр, а Микк, скатившись с моей шеи, хлестал себя (да и меня заодно) хвостом. Я потихоньку успокоился. Меня потянуло вновь вернуться в спокойную мелодию созидания и я закрыл глаза в этой надежде. Но, как это чаще всего бывает во снах, - возвращение не состоялось, я просто нырнул в чёрный омут без сновидений, лишь в один из моментов «погружения» ощутил я постороннюю мысль: «Что ж, индивидуальность…, это не всегда зло… Спасибо за совет…, как это у Вас говорят». Это вновь вытолкнуло меня из сна.
Протирая глаза, отчаянно зевая, сидел я на плаще и бессмысленно пялился в темноту. Стояла привычная пещерная тишина, даже мои друзья спали теперь бесшумно. Только если хорошо прислушаться, можно было различить их лёгкое спокойное дыхание.
Однако, стоило мне подняться на ноги, как все они вскочили тоже, - ну прямо, как по команде! Причём как-то получилось, что они окружают меня со всех сторон, стоя ко мне спинами, - будто защищали от неведомой опасности. Мысленный разговор начал я:
«Похоже, Ваши сны были беспокойны и содержательны? Я думаю, здесь каждому есть чем поделиться со всеми. Если судить по тому, что мне показали, они могут помочь в решении проблемы появления зла. Помните, мы выглядывали в расплавленный мир? Так вот…» - и я рассказал весь свой сон, включая последнюю реплику.
Робинзонада
Пока я излагал, друзья присели вокруг меня и внимали не перебивая. После окончания, однако, тишина стояла не долго. Продолжил повествование (так же мысленно)… Мизгирь:
«Понимаете, друзья мои, сон мой начался весьма необычно, - не с того, что я что-то увидел, а с того, что я ощутил! А ощутил я сильнейший удар, который впечатал моё тело в нечто твёрдое. Сила этого «проявления силы» была такова, что черноту, в которую я при этом провалился, пронзили стрелы многоцветных огней. Огни были настолько яркими, что долго после этого я кроме светового верчения перед глазами ничего не видел. Когда зрение наконец прояснилось, я увидел себя на полу какого-то помещения, похожего…, да, в общем-то ни на что знакомое не похожего…, но стены, потолок и пол у него были. Я лежал у стены, а что-то с яростью меня к ней прижимало. При этом я смотрел на себя откуда-то со стороны, - сверху, постепенно возвращаясь в себя. Ощущение тяжести постепенно спадало, и в тот момент, когда я воссоединился со своим телом, оно вдруг вообще потеряло вес. Я всплыл над полом. Это длилось достаточно долго, и я успел, можно сказать, притерпеться к необычным ощущениям и даже осмотреться, прежде чем началось какое-то действие. Я, похоже, был человеком, в отличие от Вашего сна, мой друг, так что во мне самом ничего необычного для меня не было, всё непривычное было в обстановке, или в её полном отсутствии, если угодно.
По мере «прихода в себя», я понимал, что я – теперь «механик исследовательской ячейки боевого звездолёта», с которым, видимо, произошла авария во время его движения мимо какой-то звёздной системы (что означают все эти слова, я, к стыду своему, сейчас не знаю, а тогда ничего непонятного для меня не было). В общем, как я себе это объяснил, - это всё было похоже на огромный улей, каждая сота которого была сообществом людей, занятых отдельными заботами, общность которых поддерживала живучесть всего улья, летевшего куда-то по общим для всех сотов делам. А авария развалила весь улей и наша сота начала своё движение самостоятельно (о других сотах я ничего не знаю). Довольно долго, как я уже говорил, наше положение не менялось, так что мир постепенно стал меркнуть для меня (видимо, я во сне засыпал).
Долго ли, коротко ли, но разбудил меня какой-то сигнал, который я не запомнил, но который сообщил мне, что я здесь не одинок, и что появилась надежда на спасение нашей соты. Оказывается, нас захватила своим притяжением планета, и, если исправна «тормозная система», то мы достаточно мягко на неё высадимся. Кстати, в ту минуту я понимал все слова сообщения, разбудившего меня, чего нельзя сказать сейчас. Я помнил, кто я такой, чем занимаюсь на корабле, что должен делать в такой ситуации (а я, почему-то, ничего не должен был делать), я ощущал всё, что чувствует моё тело, слышал свои мысли и звуки, приходящие извне, но сам своим телом управлять не мог, не мог даже «разговаривать» с этим «механиком» - он меня не слышал.
Пока я с этим разбирался, тело, в котором я, так сказать, скрывался, постепенно опустилось на пол помещения (каюты, как сказал бы «механик»), и даже снова стало прижиматься к нему всё сильнее и сильнее. Из «перехваченных» мыслей я понял, - сота тормозит и приземляется. Затем последовал резкий удар, придавивший меня к полу и снова отправивший меня в темноту.
Когда я опять очнулся, вместилище наше уже стояло неподвижно и я лежал на полу, прижатый постоянной силой тяжести, - то есть мы были спасены. Это обстоятельство нас радовало, но и печалило одновременно: мы не знали, куда мы попали, - что это за планета, вокруг какой звезды она обращается, да и в какую звёздную систему эта звезда входит, тоже. В общем, мы не знали ничего, что могло бы нам дать надежду на то, что нас найдут и спасут! Сами мы сигнал далеко послать не могли, - не дальше границ звёздной системы, в которой очутились, а корабль-улей по-видимому погиб, - рухнул, притягиваемый звездой и сгорел в ней. Следовательно, перед нами встала задача – выжить! Выжить одной ячейке, без внешней помощи!
Конечно, у нас был дом, и дом неуязвимый для любых внешних воздействий. Мы в этом доме могли изготовить всё что необходимо для выживания, но… всё это пока была энергия! Собственная энергия соты была невелика, при экономном расходовании, – только на самое необходимое, её хватило бы лет на сто, но примерно половина её ушла на торможение при аварийном спуске. А значит… задача выжить ещё больше усложняется: придётся выходить наружу и обживать незнакомый мир.
Нас было немного, - всего 164 человека, причём 80 женщин, значит, первые поколения колонистов могли обеспечить достаточную изменчивость, - примерно поколений десять, а дальше…, дальше будет накапливаться повторяемость, - ну, в общем, будет нужна «свежая кровь», чтобы не началось вырождение. Но и это всё возможно, если планета к нам будет не слишком враждебна. Значит, следовало начать с исследования планеты. Причём и тут экономя энергию.
Приземлились мы где-то в средних широтах, ось планеты наклонена к плоскости её орбиты вокруг светила под углом около 20 градусов, орбита расположена почти в середине «пояса жизни» для белковых организмов, следовательно, если мы не попали в момент «до зарождения жизни», то она здесь должна быть и быть довольно разнообразной. Однако, там, где мы приземлились, начиналась ночь, поэтому наш выход пришлось отложить до рассвета.
Ночь мы провели все вместе, - в зале наружного наблюдения, пытаясь рассмотреть, какова из себя эта новая планета, пленниками которой мы оказались. Однако, рассмотреть почти ничего не удалось, даже в приборы ночного видения мы видели какие-то размытые плывущие очертания. Одни были относительно неподвижны, лишь качались из стороны в сторону, - это, видимо, были местные растения, они были только слегка светлее окружающего пространства. Другие, заметно более светлые, несколько чётче в своих очертаниях, но тоже неопределённые, были подвижными, – носились друг за другом поодиночке и группами, сливались, расплетались, действовали как-то непредсказуемо и этим внушали нам неясный страх. Тогда наш Координатор (видимо самый главный в соте) сказал:
- Похоже, это мир молодой, в нём нет ещё разума, а торжествует злобная животная сила, - кто сильнее, тот и выживает. Поэтому нашей задачей становится выжить! И не просто выжить, а сохранить свой интеллектуальный уровень, не поддавшись влиянию этого хищного мира. Задача трудная, практически невыполнимая, но нам ли бояться трудностей. Хвала цивилизации!
Затем было утро. Мы уже проанализировали условия на этой планете, - они оказались довольно сносными: воздух был свеж и богат кислородом, неизвестных нам болезнетворных микробов практически не было, вода неподалёку в ручейке была чистой необыкновенно (правда, с небольшой примесью сернистых соединений). В общем единственной опасностью могла стать только жизнь этой планеты.
Рассвело. Мы наконец смогли оглядеться. Наша сота стояла в лощине между гор. С одной стороны возвышался неприветливый обрыв и сплошная скалистая стена, с которой сбегали две стенки, обтекающие соту и постепенно понижавшиеся к выходу из ущелья. А там виднелось бескрайнее море растительности, - до самого горизонта. Растительность в виде кустиков окружала соту со всех сторон, гнездясь даже на выступах скальных стен. Небо над всем этим было голубым, с небольшими белёсыми ниточками облаков. Пейзаж этот нас немного успокаивал, - он был таким мирным, если не считать его гористой части: над горной стеной поднимался довольно плотный столб тёмно-бурого дыма и где-то в вышине растекался шляпкой огромного зонта.
Мы начали изучение этого мира. Мир начал изучать нас. Шло время. Чтобы экономить энергию, мы организовали поселение в некотором отдалении от соты в пещере, располагавшейся довольно высоко от основания могучего останца посреди леса и перешли туда все. Вход в пещеру был со стороны, противоположной долине, где стояла наша сота, поэтому, чтобы увидеть её, нам надо было подниматься на вершину скалы. Правда, оглядываться на наше невозвратное прошлое нам было чаще всего некогда, - дел хватало для всех.
Биологи изучали животный мир, геологи – минеральные богатства, астрономы – расположение светил на небе. Всё это могло пригодиться нам для выживания. Правда, на нас никто из животных и не помышлял нападать, - видимо, не было поблизости достаточно крупных хищников, да и мы всё время ходили вооружёнными. Так, на всякий случай. Потихоньку мы стали успокаиваться - привыкать. Но рано. Опасность, как оказалось, нависала над нами с другой стороны.
Гора, замыкавшая долину, в которой покоилась сота, была беспокойной соседкой – над её вершиной всё время курился дымок, то гуще, то слабее, по временам из неё недр слышался раздражённый гул и нас ощутимо потряхивало, но гул стихал, тряска прекращалась, и соседка переставала привлекать к себе наше внимание. Намерение разобраться с её характером у нас было, но наши геологи были так загружены поисками источников энергии – угля, нефти и радиоактивных материалов, что им долго не удавалось выкроить время для экспедиции к ней.
По вечерам около костров у входа в нашу пещеру геологи частенько заводили разговоры об опасности нашей соседки, но их тут же перебивали биологи рассуждениями о возможной опасности стадного характера большинства крупных травоядных, которые здесь водились в изобилии. Такие разговоры, как обычно, заканчивались лишь благими пожеланиями: неплохо бы изучить, хорошо бы проверить, а время-то шло…
Наконец, геологи, как наиболее организованная часть нашей семьи, решили-таки провести разведку у этой горы, а с собой пригласить некоторых биологов, - тех что сумеют освободиться. Они вышли с рассветом, восходящее солнце подсветило густой столб дыма, который поднимался над вершиной их цели, однако, было удивительно тихо и спокойно.
Механиков они не брали, поэтому я поднялся на вершину над входом в нашу пещеру и решил понаблюдать. За мной туда же поднялась одна из наших женщин, - в экипаже она была штурманом, поэтому на этой планете она была больше «на подхвате» – помогала всем, кому это надо было, иногда и мне. К слову сказать, она мне нравилась, хотя была значительно меня моложе (а, может, именно благодаря этому). Похоже, что и я у неё вызывал добрые чувства, так что как-то само получилось, что параллельно с наблюдениями, мы с нею… обнимались, так сказать. Что, конечно снижало эффективность самих наблюдений. Ну, да наши действия, кроме нас никого не волновали, - у всех были собственные заботы. Мы поглядывали в визир телескопа, который сняла в своё время с аппаратуры соты моя «подружка», следя за передвижением нашей разведки, вяло разговаривали, строя планы на будущее, и не подозревали, что всё это зря.
Путь, который нашим друзьям надо было пройти был достаточно долгим, но к полудню он закончился, они уже почти достигли соты, - шестигранной призмы, служившей в космосе нашим прибежищем и частью общего исследовательского корабля. Они уже дошли до её тени, куцей в полдень, как вдруг резко остановились, выстроились в линию и… резко вскинули оружие! Я вскочил и чуть сдвинул вверх поле зрения визира. По склону долины, навстречу нашим друзьям… катился вал… некрупных мирных травоядных, обычно в изобилии, пасшихся на склонах горы, замыкающей ущелье (в наших планах было – использовать их мясо в пищу, после того, как у наших синтезаторов закончится энергия и они перестанут работать). А тут наша пища… шла на нас в атаку, опустив к земле могучие морды и выставив вперёд острые рога!
Дальнейшие события развивались скачкообразно. Вспыхнули дружные молнии, испепелившие середину первых рядов лавины катящихся на наших друзей животных. И тут же их место заняли другие – лавина покатилась дальше не разбирая пути. Вот наши, дружненько отпрыгнув, успели скрыться за могучим корпусом соты и вал обезумевших тварей прокатился мимо, застлав всё пылью. Пыль тут же унесло ветром и стало видно, что из наших никто не пострадал. А толпа животных уже катилась по равнине, не снижая скорости.
Только эта травоядная лавина промелькнула мимо нашей пещеры, а друзья успели обогнуть соту и скрыться из поля моего зрения, как раздался могучий удар! Мы с подругой, как подкошенные рухнули на вершину скалы, которая к тому же вдруг начала оседать под нами! Со стороны соты раздался могучий рёв, исходивший из горы, замыкавшей ущелье! Мы опять вскочили и, стоя на колеблющейся вершине, продолжали наблюдать.
Над склоном ревущей горы поднимался столб чёрного дыма вперемешку с камнями, пылью и огнём. А из трещины прямо на соту, могучим потоком тут же хлынул фонтан раскалённой лавы! Только тут мы сообразили, что началось обещанное когда-то геологами извержение вулкана! Наших друзей, ушедших на разведку, мы уже больше не увидели! Но надо было спасти тех, кто ещё оставался в пещере. На это у нас ещё было время.
Мы скатились по колеблющимся и плывущим под нашими ногами камням и, пролетев устье нашей пещеры, с ужасом обнаружили, что входа в неё… просто не было! Она вся рухнула внутрь себя! А со стороны вулкана к нам уже катилась волна каких-то новых звуков: пыхтение, скрип, скрежет, бульканье…, похоже, что в нашу сторону ползла раскалённая река лавы! Нам пришлось удирать вдвоём. Как можно скорее и дальше!
Так с Эдой мы остались вдвоём на дикой, неисследованной планете, познав животный, неуправляемый ужас. Он сопровождал нас по всей нашей последующей жизни…» -
Этим Мизгирь закончил свой рассказ. Мы долго молчали, пока нетерпеливый голосок Микка не вывел нас из этого ступора:
«А, может, это и есть исток зла? Может нам и надо рвануть туда и удержать их… этих от похода к вулкану? А?»
Загадки смерти
Но долго ещё мы были не в состоянии ответить на этот вопрос, - были под впечатлением рассказа. А прежде, чем продолжился разговор, произошло следующее: внезапная тишина тяжёлой мягкой глыбой рухнула на меня, отделив от звуков, дыханий и мыслей моих товарищей. Я оказался под каким-то невидимым, Похоже, чёрным глухим колпаком. Один.
Нет, оказывается, не один! В кромешной пещерной темноте неярко затеплилась какое-то бледно-жёлтое пятно, которое вынырнуло метрах в двух - трёх от моего лица и рывками стало «наводиться на резкость». Чёрт возьми! Да это же череп! Человеческий! Я похолодел!
Но, когда таким же манером из темноты проявилась коса (обычная литовка с довольно корявым деревянным косовищем), поставленная буквой «Г», а затем и серый, застиранный халат с капюшоном, скрывавшим затылок, а, главное, руки в кокетливых бежевых дамских перчатках, лежащие на обухе косы, я внезапно (и неожиданно от себя) успокоился.
Да, и действительно, чего теперь дрожать-то! Ну, Смерть пришла! Знать судьба моя такая, ничего не попишешь. Правда, честно сказать, я всегда считал, что такая Смерть – это фантазии людские, но… Гостья, тем временем, проявившись полностью, приветственно махнула мне правой рукой, сверкнула красными огоньками глазниц (как автомобиль стоп-сигналами), и, чуть скрипнув коленями, присела рядышком на камень. Она смотрела на меня не мигая и во тьме провалов её глазниц, как угольки костра переливались всеми оттенками красного её глаза. Прежде, чем я сообразил, что неплохо бы мне что-то и сказать, хотя бы поприветствовать гостью, она начала сама:
- Я понимаю и принимаю твою реакцию и нисколько не в обиде за отсутствие привета с твоей стороны - привыкла…, хотя твоя мысль сказать мне – «здравствуй» показалась довольно занятной - голос был ни глухим, ни звонким, ни мужским, но и не женским, каким-то безличным, похоже – просто усталым. Помолчав немного, покивав головой, видимо своим (или моим) мыслям, она продолжила:
- Я ведь чего пришла-то… мне тоже небезразлична загадка, которую вы пытаетесь разрешить… ну, в смысле происхождения Зла. Так что выслушай-ка и меня, Мир. Я много чего на своём веку повидала, и основательно могу утверждать: всё Зло, - оно от Жизни! Ты сразу-то не шебаршись, не бросайся в атаку (хотя в этот момент я ошалело молчал и не в состоянии был даже головой отрицательно покачать в ответ на такое резкое замечание, не то, что разумное что-то произнести). Да, да, от жизни! Ведь чтобы одно живое Существо жить продолжало, оно хотя бы энергию откуда-то должно получать. А источником этой энергии чаще всего служит другое Существо, - органика! Животное – для хищников, растение – для травоядных, но ведь и оно – тоже Живое! А что это такое, если не зло? Для того Существа, которое в пищу употребили! Оно ведь тоже жить хотело. И имело на это полное право! Над этим вот ты подумай… пока. А я с другими загадками могу припожаловать. Будь здоров, не кашляй!
Тут что-то неслышно хлопнуло, как будто лопнул какой-то пузырь, в котором я был спрятан, и ко мне прорвались панические мысли и крики моих друзей, которые к тому же меня ещё и тормошили. Смысл их криков не сразу до меня дошёл, а когда я его понял, то оказалось, что тело моё не покидало их общества, но и живым его назвать было нельзя. Как мне потом рассказали, я вдруг резко булькнул что-то нечленораздельное, подпрыгнув при этом на месте, а потом, растянувшись на камне, застыл, как колода, не реагируя на их обращения и, даже, похоже не дыша. Хорошо ещё, что это продолжалось недолго – друзья успели только вскочить, перебраться ко мне и начать тормошить, выкрикивая при этом кто во что горазд.
После такого драматического действа мне, естественно пришлось сообщить, что за загадку я получил от Смерти. Все, в том числе и я, задумались над её разрешением, однако, молчали мы недолго. Первым подал реплику Уйгр:
«Мне кажется, тут наша гостья слегка передёргивает: Ни травоядные, ни хищники, ни те, которые всеядные просто не могут получать энергию от других веществ. Ну… не органического происхождения. А, значит…, приходится… кого-то есть. Иначе ведь и сам помрёшь! В чём тут можно обвинять живых?»
На это стремительно ответил Микк:
«Но ведь эта… Гостья так и говорит, - Зло всё от Жизни. Она не может существовать иначе, как… убивая живое! И что такое убийство для убиваемого, как не зло?»
Никто не нашёлся, что на это ответить. И все мрачно замолчали. Я попытался рассудить:
«Живое, органическое вещество, оно неизмеримо сложнее всех других, неорганических…, поэтому чем сложней организм, тем меньше минеральных веществ он может непосредственно из природы усвоить. Наверное. Ведь только микробы, лишайники, да некоторые грибы могут обойтись совсем без органических веществ, - расти и жить прямо на камне. Значит… опять же получается… что Смерь права», – упавшим голосом закончил я. И мы в очередной раз замолкли.
Через некоторое время наше угрюмое молчание нарушил Мизгирь:
«Что-то тут, у нашей Гостьи не так. Не сходятся края с краями! Жизнь, уничтожая другую жизнь, продолжается! Развивается, изменяется, растёт. Ну… и даёт материал… для смерти! Значит жизнь для смерти не может быть злом! Не будь этого… Ну…, то есть… уничтожения одним существом другого…, зачем была бы нужна смерть? Нет жизни, - нет и смерти? Невозможны одинаково они обе друг без друга! Вот так».
И снова тишина повисла между нами. Что тут скажешь, если он прав. И добавить-то нечего. Но мысли-то всё равно копошились, пусть и неясные…, так обрывки, но они перемещались, сталкивались, всплывали и тонули и не давали покоя. А из всего этого хаоса всё яснее выделялась и, так сказать, обретала форму мысль, поначалу показавшаяся кощунственной, что ли: «А что, если понятия Зла и Добра – лишь категории только жизни присущие? То есть, – живыми выдуманы, сугубо для внутреннего употребления? И истоки Зла надо искать там где эта выдумка была использована впервые? А где Это – в каком времени и месте?» - ну и всё такое прочее. Морока в общем. Поэтому, наверное, этими соображениями я не стал делиться с друзьями. Даже мысленно. Промолчал. Однако, такое впечатление, что темнота пещеры как-то поредела.
Подъём.
«Пи-ик! Бам, бамм, бам, бам, бам…» - да прямо по мозгам! Это называется, - «Вас разбудит нежная ненавязчивая мелодия»! Хотя, конечно, какая же мелодия может показаться нежной в понедельник, в пять часов утра, да ещё и в феврале месяце (практически середина учебного года – и сил от отпуска уже не осталось, и следующий отпуск ещё ох, как далёк). Мне вставать первому, - Татьяна вон ещё посапывает рядышком, а для меня сон уже в доисторическом прошлом.
Механически делаю зарядку, привычно всплывая в рабочий ритм. Вроде бы всё – как всегда, да что-то гнетёт меня сегодня слишком сильно. Пытаюсь разобраться. Вчера не пробежался на лыжах? – так это у меня иногда бывает, зато после занятий пробегусь пешочком. Понедельник? – Ну, не первый и далеко, к сожаленью, не последний. Опять же понедельник, - у меня не самые приятные занятия: «Стандартизация», да ещё с группами судоводителей? – они конечно злы и тупы, но и это тоже уже привычно. Нет, тревожит меня что-то, далеко выходящее из привычных рамок, да вот что, я всё как-то сообразить не могу!
И это уже на бегу к автобусу, который должен привезти меня в благословенный город Пермь, где я работаю преподавателем в Речном училище. Да, задачка оказалась захватывающей – за её решением не заметил, как приготовил и употребил завтрак, разбудил Татьяну, собрался и выскочил из дому. Только морозец слегка привёл в чувство. Взгляд на часы, - время ещё есть. Можно переходить к решению задачек более насущных. Так, первыми у меня – автотехники, с ними проблем нет, да и тема не слишком заковыристая: «Стандартизация в системе технического контроля» - здесь есть мне что им рассказать. А вот дальше – судоводители! Ну, ладно, - это мои проблемы и они ещё в перспективе.
А автобус уже практически меня на место привёз, - дальше придётся штурмовать трамвай. Чёрт побери! А трамваев-то и нет, - видать опять где-то авария. Всё стареет и рушится, да и мы – тоже. Вот уже и сердечко заскакало в ритме шейка, и воздух к лёгким не протолкнуть…, но ведь и это тоже уже привычно. Все эти ощущения – на бегу трусцой через весь квартал к остановке автобуса. А там – как обычно – орава! Пришлёпал, однако, удачно – тут же подскочил наш «шейсят восьмой тэ» и меня аккуратно в него запихнули – в струю попал. Теперь минуток десять – и мы у цирка, рядышком с училищем. А сердчишко – уже где-то у горла трепещет! Фиг вам – не дамся обмороку! Да всё это – привычный, даже уже приевшийся фон, а на нём – «Та шо же там у меня таке?» - загадка утренняя, не ясная…
Первая пара (в смысле – два урока, объединённые в один, у нас так работают). Автотехники. Спортсмены, болельщики и шутники, - «Владимир Леонидович, а Вы не знаете, как наш Амкар сыграл?» и через некоторое время: «Поздравьте: выиграли!». Отвлечка закончилась, опрос по старому материалу продолжился. Ну, они, в общем-то не вредные, - просто энергии много, трудно сдержать её всё занятие. И сами себя потом одёргивают – «Ну-ка, поймали тишину!» - и продолжаем конспектировать – ни одного учебника по стандартизации, тем более по новой программе. Пока ещё спокойно, но чувствую в себе повышение нервозности, - пара то заканчивается. Всё, звонок.
Вторая пара. СВ-шники (так бы и назвал другим словом, догадайтесь, каким) тянутся. Так и будут собираться ещё минут десять. Но вялые какие-то, не вздрюченные, как в прошлый понедельник, не начинают сходу подкалывать: «Не болит ли головка после воскресенья?» и т. п. Притянулись. Последним, как обычно, - их главный бузотёр. Но и он сегодня ничего – поздоровался, даже разрешения присутствовать испросил. Чего это с ними. Тем временем урок плывёт своим фарватером, опрос закончен - переходим к новому материалу. И сразу, - «А вы нас пораньше отпустите? Нам надо к практике готовиться!» - становится понятно чего это они такие спокойные. Ладно, отвечаю: «Как поработаем» - вот это-то они и любят (правда, больше – без обязательств с их стороны)! Диктую: «Первый метод планирования называется детерминированным…». И сразу же: «Я не понимаю этого слова», «А как оно пишется?», «А зачем нам эти уродские слова, которые непонятны!», ну и так далее. Сейчас они будут базарить минут пять, а затем всё равно запросятся пораньше закончить, - ну не умеют критически свои действия оценить. А когда я их одёргиваю – так ещё и обижаются, начинают исподтишка всякие пакости строить. Но сегодня всё пошло по-другому:
- Встать! Смирно! Господа курсанты! Отставить безобразия! – всё это я рявкаю на одном дыхании и так громко, что у меня в ушах долго звенит. И уже спокойнее:
- Сесть! Продолжим урок.
Продолжение занятия похоже на лёгкую оторопь (причём с обеих сторон, - таким приёмом я ещё никогда не пользовался: не люблю). Закончили мы минут на десять пораньше и, «под занавес» я им выдал:
- Ну, как, нравится Вам, как Вас строят? Или лучше обойтись без зла?
Народ безмолвствовал. Так молча и разошлись. Только старшина группы тихонечко буркнул себе под нос: «До свиданья!» и всё.
Большой перерыв, - то бишь двадцать минут. Общение с коллегами.
- Представляете, Владимир Леонидович, сегодня опять эта дама снимает мою четвёртую пару у атэшек, а ведь им осталось две недели до сессии, а невыдача у меня десять часов!
- И у меня… невыдача! – ну, и так далее: «продуктивные» разговоры, перемывание косточек начальства без всяких последствий, кроме испорченного настроения у тех, кто на это реагирует. Хорошо ещё то, что они аппетит снижают – всё равно пообедать за это время не успеть.
Третья и четвёртая пары проходят как обычно под знаком «скорее бы всё это кончилось» - у курсантов электромеханического отделения, с обязательными репликами с мест:
- А Вы нас пораньше отпустите? А то нам надо… - им всегда куда-нибудь надо, особенно в разгар занятия. Но с этими мы не конфликтуем, - они хорошо понимают: чтобы что-то получить, надо что-то взамен дать и активно тянут руки на опросах (не то, что «сволочи»), поэтому занятия без ущерба для материала удаётся порой сократить. Ну, и сегодня, конечно.
Только всё это сегодня проходит, так сказать, - фоном, на котором разматываются мои размышления… о зле. После того, как я произнёс это слово судоводителям, оно мне показалось ключевым в той задачке, которую я с утра решаю. А может я её начал решать ещё раньше, - во сне? Ну-ка, попытаюсь вспомнить, а что же мне снилось. Обычно это задача нетрудная – сны я чаще всего смотрю яркие, запоминающиеся, но вот сегодня! Вместо чёткой последовательности мелькают какие-то обрывки картинок, никак не связанные между собой, да и со словом Зло – тоже. Чаще всего повторяется картинка с костром, вокруг которого расположилась славная компания: какой-то восточный витязь в халате и с саблей, медведь, да бурундучок у меня на плече (ну, и я – древнерусский витязь, почему-то во всём зелёном: из Гринписа, что ли). Они молчат, но переговариваются, похоже мысленно, - ну, в общем, в моих снах порой так и бывает.
Размышления разматываются, а я тем временем еду на междугороднем автобусе домой. Далее – привычный и приевшийся распорядок: из автобуса – пробежка по магазинам с размышлениями о том, что приготовить на ужин, затем приготовление этого ужина после придирчивого опроса на тему, как прошёл учебный день у сына (с его привычным ответом: «Нормально» и перечислением оценок, среди которых изредка попадаются и тройки, ещё реже – двойки). Наконец, ужин готов, ждём маму с работы, я – на кухне, а сын – за уроками в своей комнате. Пока можно отвлечься и немного порассуждать «тихо сам с собою». Однако, все мои рассуждения не уходят дальше сценки у костра: я пытаюсь вспомнить, зачем собралась такая пёстрая компания, но кроме смутного ощущения, что у них какая-то общая цель (что, в общем-то, и так само собой разумеется), ничего понять не могу. Да, и ещё появилось чувство, что, хотя я запомнил четверых, участвовавших в этой сценке, - где-то далеко есть ещё и пятый, представлявшийся, почему-то мне конём. И ещё всплыло имя – Микк. К чему, - тоже пока не пойму.
Но вот приходит, наконец, с работы мама. Сразу включается телевизор, и начинается смотрение сериалов, которые меня так уж раздражают своей эмоциональной насыщенностью и полным отсутствием какой-либо логики а, главное, - доброты. Однако, приходится смотреть, - от ужина не убежишь. А потом ещё уборка посуды. Славке хорошо, - скидал всё, что нашёл на тарелке, сглотнул, да убежал дальше уроки делать, или на компьютере играть. А мне приходится присутствовать и, как ни странно, сериал этот меня задевает: раздражает донельзя, - так и хочется ящик этот в окно вышвырнуть. Какие уж тут размышления.
Ушёл готовиться к урокам: завтра электротехника, предмет для меня новый, поэтому конспекты занятий приходится составлять полностью, - то есть изыскивать материал, компоновать его по требованиям стандартов образования и конспектировать. Тут тоже не разбежишься с рассуждениями. Но, видимо, подсознание моё работает, потому, как закончив подготовку, обнаруживаю новую пока ещё мысль: можно ли победить зло добром, - возможно эта задача собрала у костра мою компанию.
Предсонный период – сегодня мне удалось посидеть у телевизора на кухне и посмотреть любопытный для меня канал – Рамблер, - со всякими там загадками природы, техники и тела человека. В общем – канал научно-популярный. Там мне показали года давно прошедшие – эпоху динозавров на Земле. Интересная мысль запала мне в голову, - если даже самые свирепые ящеры тираннозавры трогательно заботились о своём потомстве, а не только жрали всё подряд, то, наверное, не они могут служить символом зла для нас. Может быть зло появилось гораздо раньше? Но как это можно выяснить?
Наверное – заснуть и досмотреть сон про мою компанию? Тем более, что действительно уже пора ложиться. Так и день прошёл. Хорошо, что была хоть какая-то загадка, отвлекавшая меня от серости моих буден. Ложусь, как ныряю в темноту. Так, теперь надо успокоиться. Но беспокойные мысли никак не дают заснуть, всё заставляют сознанье всплывать, но не столько к загадкам сонным…, столько к эпизодам дня сегодняшнего. Сопровождаются воспоминания эти желанием понять, например – зачем эсвешникам каждый раз надо бузотёрить? Им, что – нравится, как на них кричат, постоянно одёргивая за нарушения? Или это действие «школьного синдрома», - там их, призывая к порядку, всё время оскорбляли, они за это теперь всем мстят? И, под занавес: а какое будущее они будут строить, если уже сейчас так злы? Тяжёлый день – понедельник! Но и он приходит к концу, точнее, ныряет во тьму вместе со мной. Сон.
Сны?
«Пи-ик! Бам, бамм, бам, бам, бам…» - да прямо по мозгам! Это называется, - «Вас разбудит нежная ласковая мелодия»! Хотя, конечно, какая же мелодия может показаться нежной в понедельник, в пять часов утра, да ещё и в феврале месяце. Как в понедельник? Ведь понедельник был вчера! И почему так темно? Должен же хоть немного светить фонарь на стене нашего дома. А тут тьма, как в пещере… В пещере? Я опять в пещере? Так, - подо мною камень, - значит…, я действительно в пещере. Тогда где же мои друзья? Почему так тихо кругом? И куда уплыл будильник? Не слышно ничего, кроме редких шлепков капель, падающих со свода. Я один?
Так, делаю попытку вскочить. Перед глазами мечется радужная галактика. Колкие лучи её звёздочек щекочут мне веки. Почему-то изнутри. Открываю глаза. Откуда-то справа накатывается большое, чёрное, ритмически бухающее сердце. Оно раздвигает то, в чём живу я, и я ощущаю с его стороны давление на всё моё упругое молодое тело. Понимая, что близкое соседство с ним может принести боль, я ухожу в сторону с пути этого чудовища… и просыпаюсь окончательно. Я не знаю – кто, или что это такое, но не чувствую с его стороны никакого внимания к себе, значит – опять что-то неживое (кстати, - почему: опять?). Ведь живое-то всегда чувствует присутствие живого (если, конечно это живое не прячется), - пусть даже остаётся безразличным к нему, но всегда даст понять, что оно заметило.
Так, теперь я уже проснулся, - поневоле отмечаю я. Неплохо бы и позавтракать, хотя, мне кажется, для утра несколько темновато. «Ну, так февраль же!» – вдруг вспомнилось мне. «А что это такое?» - какие глупые мысли иногда приходят спросонья. «Зарядку, что ли сделать?» - мысль тоже ещё та (а чем?)! Мозг какой-то вялый, "тормознутый", что ли. А тело, тем временем, видать восприняв настрой позавтракать за руководство к действию, развернуло меня и… помчало догонять то Неживое, что разбудило меня. Понятно, что рядом с этой штукой может по неосторожности пострадать какое-нибудь живое существо, а уж я – тут как тут: страдания его прекращу, да и себя подкреплю заодно.
Так и случилось: пока я догонял Это, - упал на меня сверху вскрик боли и отчаяния. Ещё я ощутил, содрогания среды, в которой перемещался, - судорожные такие рывки и всплески, а так же – аромат пищи, - того, что наделяет нас энергией, даёт силу и желание жить! Примчал, тут же, не останавливаясь, схватил (чем, - и сам не понял, - не важно), да в рот! И вот уже восхитительный фонтан вкуса ударил в гортань! И дальше, дальше – в пищевод, в желудок. И всё. Кусочек оказался невелик. Ну, что ж, придётся дальше искать.
Серые свинцовые сумерки, в которых происходило всё моё нынешнее существование вдруг прорезала неяркая зелёная вспышка: на меня из запредельного далёка взглянули вдруг глаза-миндалины с яркими белками и… прямо-таки светящиеся переливчатой невозможной зеленью! Не такие, какие были у меня сейчас, - круглые, белёсые, огромные и… пустые. А мои глаза… вдруг оказались где-то сзади, - так меня зелёные глазищи притянули! И ворохнулось где-то в глубине моего (чьего? – морского чудища? – человека? – кого?) существа словечко: Хозяюшка! И ещё, почему-то, - Марина!
Я вспомнил! Воин-друг, Медной горы Хозяйка и наш поиск истоков зла, и прощание, и эти невозможные малахитовые глаза, и замеченная ещё тогда мною грустинка в них. И сердечко моё рвануло на зов, всё равно – нынешний, будущий, или давно отзвучавший. И снова: я – это я, не чудище морское, не Микк, не другой, - а я (правда – в каком облике, - неизвестно, да и не важно) сижу в кресле у стола и тону в её глазах. И не хочется мне сейчас из них всплывать. И совсем не потому, что мне нечего сказать Хозяюшке. Ведь говорить-то мне хочется только об одном. И думаю я, что разговор этот не ко времени. Поэтому молчу. Молчит и Хозяйка. И в этом молчании в мыслях моих невысказываемых крутится: «Марина… Маринушка… Любимая!». И, как ответ на эти мысли, слышу:
- Любый мой! Я знаю, - в душе ты уже дал мне имя! Не бойся, произнеси его, назови меня! Тогда только мы и сможем встретиться на равных – мужчина и женщина, а не Хозяйка Медной горы и её слуга! Учти только – коли ты меня приручишь, я от тебя никуда! – речь её была несколько сбивчивой, но плавной и размеренной.
- Маринушка! – только и смог я пролепетать. Тут же её глазищи – в упор в мои! Лицо в лицо – и ожог первого поцелуя надолго лишил нас возможности что-то говорить, да и думать. Да, опасная сила – Любовь! Да здравствует ночь Любви!
И снова – меня окутывает тьма, и снова я просыпаюсь, пытаясь сообразить: где, а, самое главное, - кто я. Так, спал лёжа, на чём-то мягком, под головой тоже что-то мягонькое, справа от лица – какая-то занавеска, светлая, не тяжелая с виду, - выходит, человек? Но на места, где просыпался раньше не похоже, - может опять не я? Я у Маринушки? Тогда почему один? Да и устраивались мы с ней не на таком ложе. Так ещё оглядимся. Темновато. Однако за занавеской едва мизюкает какой-то огонёчек - что-то типа свечки, или лампадки, света почти не даёт, лишь себя обозначает. Так, я здесь не один, - слышно сопение ещё нескольких человек, похоже тут ещё трое. Стена за ложем мягкая на ощупь, - на шкуру похожа, под шкурой – каркас какой-то решётчатый. Покрывало, которое я откинул, на ощупь тоже какое-то грубошёрстное, на плед не похоже, больше – на валенок, слегка помягче. Под изголовьем – мягким округлым мешком, сильно кривая сабля (а может – ятаган?) в каких-то ножнах, мягких снаружи, да жёстких изнутри. Привычно взялся за эфес… и сел, как от толчка: вспомнил!
Я – Теручин, освободитель маленького племени хазар, - скотоводов и охотников, людей степи. И что идём мы, все воины племени, очищать родные нам просторы от захватчиков, - северных дреговичей, которые теснят нас, а сами и обжить-то толком степь не могут: всю заборами разгородили, овец, которые в свободе должны своё пропитанье находить, в загонах держат, - тоже в неволе, стало быть. Ну и нам, хазарам, понятно, не разгуляться среди этих загонов! А они, башибузуки проклятые, вздумали здесь ещё и города городить, - сами за загородками живут, как у себя в плену! Тьфу на их головы!
Стоп! Что-то за стенкой юрты моей непорядок: пора бы пройти дозору, да и храпа часовых что-то не стало слышно. Туп! – По стенке юрты, встряхнув её основательно, соскользнуло что-то тяжелое! Но звуков никаких по-прежнему не слышно, - только как бы ветер поднялся, слитно так загудел со всех сторон. Неужто проклятые дреговичи осмелились ночную вылазку сделать, да на нас – их победителей напасть? Мало, выходит, мы их повырезали! Три их города ведь со всем населением выпластали – от грудных младенцев, до древних старцев и стариц, а им всё неймётся!
Так метались мои мысли, а руки делали своё, привычное уже дело: шлем натянуть, пояс застегнуть, кинжалы за пояс заткнуть, да перевязь с дзюльфакаром верным, - на правое плечо! Однако, до конца спокойно одеться мне не дали. Свист отточенной стали с обеих сторон, занавеска и стенка юрты – в ремки, да прямые мечи на меня сзади и спереди! Один – спереди не пустил кинжалом, таким же прямым, как и меч, второй, - сзади отвёл дзюльфакаром, да, видать, раздвоенным кончиком его кого-то зацепил, хлюпнуло что-то и злобный стон послышался. Ну, - одним врагом меньше, - нашим легче! Но тут юрту навовсе распластали и пришлось мне совсем туго: сразу четыре человека насело! Пока я, правда, справлялся, - вертелся юлой да чертил вокруг себя острой дамасской сталью, не давая приблизиться нападающим. Да они и подойти ко мне могли только с двух сторон – ремки юрты моей, да ложе моё походное, им мешали. Кто-то вспрыгнул на ложе, но тут же свистнуло раздвоенное лезвие – и на животе нападавшего две кровавые черты рядышком легли, да внутренности из них так и хлынули.
Но это была моя последняя победа. Рухнуло вдруг сзади на мою голову небо и придавило меня всего к ложу. Ох, тяжело ночное небо, крепко по голове шандарахнуло. Очнулся я опять же в темноте, увязанный, как куль с солью, - ни пошевелиться, ни вздохнуть глубоко. От тряски очнулся, - видать, куда-то везли и везли ходко. На том снова сомлел я, - в ямину черную провалился.
Пришёл я в себя маленько снова в темноте, да тесноте, лёжа на чём-то мягком, но со всех сторон окружённом твёрдыми гладкими стенами, - на юрту не похоже, на домину, что в разгромленных городах мы встречали – тоже…, а больше похоже на внутренности большого глиняного кувшина, в котором в походах мы воду перевозим, только значительно больше, конечно. Такие же гладкие закруглённые стенки плавно расширяясь расходились от дна, на котором лежала какая-то шкура. Когда я встал на неё, голова моя мягко закружилась, всё вокруг меня поплыло в странном хороводе, а я – на ногах не устояв, опять на шкуру скатился по покатой стеночке. Успел нащупать только, что немного выше моего роста стенки узилища моего вроде снова смыкаться начали. Ну, теперь мне было о чём подумать. Да вот, как на грех - не чем думать-то было: затылок так трещал, что даже лёжа подташнивало (видать, от души приложили).
Положив голову на висок (не помню уж на какой, да и не важно), я, теперь уже спокойно как-то снова нырнул в сон. И снилось мне детство: стадо барашков бредёт по степи, обгладывая свежие листочки с кустарника (убей, – не припомню, - как мы его называли), мы, четверо мальцов-огольцов, – бесштанная команда, наперебой рассказываем страшные истории. Кто сильнее всех остальных напугает. Главное, ни одной истории я не слышу, но понимаю, что самый маленький, да слабенький среди нас (мы его, по-моему, Утькой кликали, или Рутькой) вдруг нам такое выдал, - у всех (и у него - тоже) волосы дыбом встали! А мою историю – даже дослушать до конца не захотели!
И так мне это обидно показалось, что я тут же отбросил батог, которым баранов погонял, да в его горло обоими руками и вцепился! Еле меня двое оставшихся потом оторвали. А этот Утька – Рутька, в себя пришедши сиплым прерывистым шёпотком сказанул мне:
- Ты, - говорит, - такой злой…, а злые, они ничего доброго делать не могут…, а потому и сами страдают…, и кругом одни только страдания сеют.
Я ему крикнул в ответ, со всей своей обидой крикнул:
- Я – Воин! А воин и должен быть злым, да врагам страшным!
- И для друзей, - тоже? Тогда зачем он друзьям? Ведь защищать-то он их не будет! – это, по-моему, сказал уже я сам. И снова в сон скатился.
Снова просыпание. И опять с той же задачей, - определить где, да и кто я. Так: темно, даже очень темно, - буквально в упор ничего не видно, даже кончиков моих пальцев, которыми я перебираю перед глазами…, однако, похоже – человек. Но какой? Лежу на чём-то жёстком и не ровном, но с мягкой прослойкой… и вспоминаю Слова. Их немного. Но они описывают всю нашу жизнь. Итак: Жизнь, Пища, Охота, Зелень, Хорошо, Плохо, Смерть, Добыча, Опасность, Да и Нет, Мы и Чужие…, Внутри и Снаружи, ну и Остальное. Не густо. Хотя даже этих слов нет – «не густо», есть междометия (это уж совсем что-то неопределённое), чтобы обозначить отношение к Остальному. Похоже, первобытный? Но какой? – Самый первый, что мне известен, - неандерталец?
Ну, что ж, с ними мы уже встречались, теперь, похоже, новая встреча, - изнутри. Правда, в отличие от предыдущих встреч, моя связь с «хозяином» тела слабее – я в нём, как пассажир «лунохода» милицейского, отделённый от водителя прозрачной стенкой и решёткой: всё вижу, слышу (правда, только то, что снаружи) и чувствую, но вмешаться не могу. Однако, и его мысли мной не руководят: я их попросту не слышу (а может их ещё и нет? – но Слова то есть).
Пока я таким образом рассуждал, мой «теловодитель», каким-то единым ловким движением, почти кувырком, привычно выкатился из темноты и оказался на дне памятной мне долинки. Напротив выхода из пещеры, на взгорке, рядом с кучей камней, темнела… меховая фигура, занятая разглядыванием чего-то расположенного вне долины. Ишь ты, - часовой, - видать, учли урок нашего внезапного появления. Может и с другой стороны тоже часовой есть? Оглянусь. Да, над входом в пещеру тоже замерла фигура, высматривающая что-то за пределами долины. Часовой. Почему-то именно он меня (то есть теловодителя моего) интересует больше. Он даже что-то повелительно рыкает, получая в ответ какое-то успокаивающее ворчание: похоже, тут всё в порядке.
И тут, при полном вокруг благополучии, вспыхивает в голове (моей? – теловодителя?) совершенно посторонняя мысль: «Звонкоголовые!». И тут же фигура часового напротив входа в пещеру складывается пополам и молча скатывается вниз с проломленным черепом. «Смерть» - вспыхивает у меня в мозгу и тут же – «Чужие!» и «Плохо!». Тут же скатывается часовой, что был над входом в пещеру, мы вдвоём хватаем нашего мёртвого товарища и волочём его в пещеру. В мозгу вспыхивает: «Пища! Хорошо!». А я успеваю подумать: «Своих есть? – Людоедство какое-то!» и тут же понимаю, - это вынужденно: крупная добыча им недоступна – слабоваты, а этого тела должно хватить на всё племя чтоб хорошо наесться. Вот и я стал мыслить их категориями.
А тем временем, те, что были снаружи, спрятались внутрь пещеры, оставив её без охраны. Однако, эти «звонкоголовые» не стали даже спускаться в долину, - помаячили по краям, осмотрели внимательно дно долины, и не увидев, наверное, там своей добычи, - исчезли со склонов. Через какое-то время снова извне пришла успокоительная мысль: «Звонкоголовые уходят».
Я отрядил двоих, - проверить это, после успокаивающего ворчания доклада, - мол всё спокойно – враги ушли, всё племя высыпало наружу (как же их было немного: фигур десять, может двенадцать). И грянул Пир! Да, что для них «Хорошо!», то для нас как-то не очень. Но ведь они вынуждены так выживать – их так мало! И они так мало приспособлены к жизни. Может в этом их зло? Надо бы обсудить с друзьями. Затемнение.
И снова я в пещере, - тьма и тишина. Но чувствуется, что я не один: слышно неспокойное дыхание моих спящих друзей, а Микк, пристроившийся как обычно у правой моей щеки, ещё и возится во сне – хлещет меня хвостом по лицу. Наше путешествие по снам продолжается. «Интересно, а кто же подбрасывает нам все эти загадки» - промелькнула мысль. Промелькнула и погасла, - нет никаких соображений. А кто бы это вообще мог быть: Баньши, Хозяйка (но она, вроде, с нами на мысленном уровне не общалась, или я ошибаюсь?), а может… Смерть (обещала ведь подкинуть ещё несколько своих загадок)? А, может быть, я вообще не о том задумался? Мне ведь надо искать истоки зла в нашей жизни, чтоб победить их (да и к тому же добром). И вернуться к Маринушке, даже если это был ещё один сон. А возможно ли это? И моя дремотная мысль снова изменила направление.
«А почему это: распространение чёрной напасти в мире Микка, куриного гриппа у нас и нашествия кочевников у Хозяйки совпадают. По крайней мере – по направлению?» - Такая вот мысль внезапно меня озаботила. «Может источник у этих зол один?»
«Звонкоголовые приходят оттуда же…, ну…, тоже с востока» - вмешалась вдруг чья-то посторонняя мысль (она казалась мне действительно посторонней, правда, по стилю похожей на мысль Микка, но никто из друзей даже близко не был связан с неандертальцами во сне).
После пробуждения и недолгой возни, открылась наша мысленная конференция на тему – кто что во сне видел и что во всём этом общего. Так как я проснулся раньше, то первым и повёл свой рассказ: про чудище морское, про Теручина и первобытных. Сообщение приняли с сонной благосклонностью, - удивления оно ни у кого не вызвало. Как оказалось, у каждого было что порассказать. Побывали мои друзья в мыслях и созданий неодушевлённых, как моё неопознанное чудище морское, и созданий весьма одушевлённых, - всё больше людей, конечно. Из путешествий своих, нам изложенных, мы все сделали заключение, что создания «неодушевлённые» зла в мыслях не несут: сыты, здоровы, – и им этого достаточно. «Нет зависти» - подвёл итог Микк. А уж создания обременённые «самосознанием»!
После меня излагал свои впечатления Микк. Он прожил весьма содержательную, хотя и короткую жизнь… на востоке. Я перескажу его историю, как запомнил, хотя её «автор» рассказал более эмоционально.
«Вот, я – маленький, (по нашим, полосатиковым, понятиям, мне несколько недель от роду), но я уже хан – властелин над делами и жизнями многих людей. Ни одно из моих желаний, если оно высказано мною, не встречает ни малейшего возражения ни у кого. Так постановил мой отец – могущественный повелитель, за долгую жизнь завоевавший полмира. Ему уже много лет, а я – его последний, а значит, - любимый сын. Да, к тому же, - наследник всех его владений, по законам моего народа. Поэтому, как только я научился говорить, все мои слова записываются мудрецами для назидания моих будущих подданных (ну, положим, что там они записывают, я не знаю, - уметь читать для воина и завоевателя не обязательно, но видно: пишут они прытко и много…).
Чтобы отличить меня от всех других, сразу после рождения, мне сделали наколку на левой стороне груди, - над сердцем: костерок, над которым висит казан. Обычно пламени не видно, но как только я разогреюсь, или разозлюсь, над дровами появляется яркое красное пламя, а сверху – лёгкий сизый дым. Такая секретная наколка есть только у меня, - как отличительный знак моего высокого предназначения. Это так, к слову.
Как только я выучился устойчиво сидеть на кошме, меня тут же посадили на коня, и началась выучка воина. С того времени прошло два, или три года, и я уже свободно сижу в седле (а чаще - без него) при любом аллюре, да ещё и довольно умело размахиваю искривлённой сабелькой и рублю арбузы да тыквы (а, бывает, что и головы) на полном скаку, – для тренировки. У меня множество братьев старше меня, а ещё больше сестёр (у отца большой гарем жён, говорят, больше сотни), поэтому и детей рождается много, но всё равно: я – последний Сын! Передо мной склоняются все, кроме отца, естественно, - ведь я – наследник, а я прохожу сквозь всю эту толпу, ни на кого внешне не обращая внимания (но запоминая любое маломальское отклонение от этикета: перешёптывание там, или взгляд искоса…). Я – это я! И всё везде моё! И все везде мои! Правда, мне предстоит завоевать ещё полмира, но я и с этим справлюсь, - ведь я учусь и учусь старательно и буду великим воином, более великим, чем мой отец.
Отец мой, кстати, тоже постоянно тренируется, - с мечом-дзюльфакаром, с копьём, луком, пешим или конным – чтоб руки не слабели от долгой мирной жизни. А, бывает, он тренируется и солдатами, - строит, делит на два войска, ставит обоим войскам задачи, и со стороны смотрит: что получилось, говорит, что выбирает лучшие приёмы ведения сражения. А то ещё уединится в заднем дворе, куда никого не допускают, и часами переставляет фигурки глиняных воинов, - опять же воюет, учится побеждать, как сам мне говорит. В своих воинственных занятиях он проводит почти всё время. И я с ним. Наши занятия прерывались только нечастыми охотами. Всё это уже давно привычно для всех, нас окружающих, но до меня порой доходят странные слухи о том, что есть недовольные таким порядком. Эти глупцы надеются, что их хан… будет решать ещё и дела мирские: поддерживать торговлю, ремёсла, разбирать всякие дрязги между жителями, ну и прочие.
Но, зачем тогда держать всех этих советников, судей и смотрителей за порядком, если ещё и самому вмешиваться? Вот отец и не вмешивается, даже если говорят, что некоторые судьи судят не по закону, а по тяжести кошелька, подаренного им перед судом. Отец говорит, что всех их, бездельников (и судей со смотрителями, и советников, да и жалобщиков) надо одним делом занять, - войной, тогда и дрязг никаких не будет, и взятки судьям, да советникам не потребуются. Да и каждый при этом богатеть будет от захваченной при набеге добычи, а вместе с ним и всё ханство, - ведь кроме войны наши подданные (земледельцев да скотоводов у нас и за людей-то не считали) никакого дела не знают, и знать не хотят. Я с ними согласен. Правда, иногда, появляются у меня странные мысли, - отец называет их глупыми (а я - просто не знаю), например, а откуда у соседей наших берутся те вещи, которые потом мы у них отбираем? Неужто от других соседей, - послабее? А откуда вещи вообще берутся? Неужто их кто-то делает? Вопросы эти меня по временам беспокоят, но я стараюсь, по совету отца, занять голову чем-нибудь полезным, к примеру – рассуждениями о том, что лучше в сече: рубануть мечом, чтобы рассечь, или ткнуть им, как копьём, чтоб пробить? И тоже не нахожу ответа.
И тут в жизни моей появляется Осьмирожка.
Во время охоты путь моему отцу вознамерился пересечь: какой-то захудаленький род, который кочевал в поисках пастбища для своей жалкой кучки овец. Уже зацветали в степи тюльпаны и овцы готовились принести приплод, поэтому и были нужны свежие пастбища. Род этот выскочил из балки прямо перед мчавшейся во весь опор лавой, преследовавшей стадо сайгаков, ну и, конечно, смешал все порядки. Овцы, да и собаки, их гнавшие, тут же были загрызены нашими гончими псами, а рабы и хозяева – зарублены нукерами, которым показалось, что на них напали. Сайгаки, естественно, воспользовались суматохой и ускакали, - охота была сорвана.
Отец мой тут же повелел всё имущество рода, вместе с телами его хозяев сжечь, даже туши овец, - так как гончие наши добычи такой не заслужили. Когда сбрасывали все вещи в кучу, чтобы облить маслом и поджечь, то в кипе шкур обнаружили… девчонку, - которая видать спала в меховом мешке, да так и не проснулась от шума битвы. Огонь уже разгорался и нукеры тут же прицелились бросить её в костёр, да отец, увидав, что она чудо как хороша, даровал ей жизнь. Он подумал, что такая рабыня подойдёт мне для воспитания моих мужских достоинств. Как обычно, Великий Хан не ошибся: девчонка оказалась не только красивой, но и невозмутимо-послушной, а так же достаточно опытной (что довольно странно, - ведь мы с ней ровесники), что и требовалось для моего мужского становления. Кроме того, она отличалась от тех девчонок, которые воспитывались в гареме: при своём послушании она была какой-то вольной: и скакать умела с седлом и без седла, и ночь провести в степи, не замёрзнув, - разведя костерок, да и много чего она ещё умела и могла. Этим она меня, наверное, и покорила.… Но это было позднее.
А сначала я был сражён её незамысловатой причёской: восемь прутиков-косичек, торчащих вокруг головы по направлению вперёд, назад и в стороны, как маленькие задорные рожки. С этого момента и стала эта девчонка для меня и для всей моей свиты Осьмирожкой. По возрасту мы с ней были ровней, но по положению… Так как отец сразу сказал мне – для чего он её мне придаёт, но интерес к этой стороне у меня проявился не сразу…, а вот когда я до него дорос! Сейчас порой мне бывает стыдно за то, что тогда от неё требовал, а она хохочет: «Ты был маленький, глупый…, да и невоспитанный!», я с ней соглашаюсь. Только всё равно стыдно (а ещё, - так хочется порой вернуть это беззаботное время – вот почему так?).
В общем, всё шло к тому, что я стану ханом и великим воином (а, так же – опытным любовником), но, оказывается, не все мои старшие братья были с таким течением дел согласны. Тогда-то я над этим не задумывался: так повелел Отец – и всё тут, да и всегда у народа нашего так было, да вот некоторые считали, что ход дел надо изменить.
Как-то свежим летним утром собрался мой отец со старшими братьями на очередную охоту. Меня с Осьмирожкой взять с собой не захотели. Мне, чтоб время зря не терял, дали задание: оттачивать приёмы владения мечом сидя за столом (мало ли где опасность может подстерегать). Был у нас один умелец, с восхода пришедший, - он мог, за столом трапезным сидючи, двумя мечами так махать, что ни над столом, ни под ним (правда, под столом местечка очень мало – лишь пядь от пола) к нему никто подобраться был не в состоянии, даже метательные ножи и стрелы из луков отбивал!
С меня семь потов сошло, да все на одежде моей коркой взялись, покуда мы с ним, на корточки присевши, мечами друг у друга искры высекали, коварные удары посылаючи, да отбиваючи. Притомившись изрядно, далеко за полдень, закончили мы занятие это полезное, да разошлись, каждый своим путём. Я – пошёл переодеться, да ополоснуться, ну и отдохнуть немного, а то ручки и ножки от напряжения дрожали и силы никакой не было.
Тут, в проходе между юртами, меня и перехватила Осьмирожка с вестью гадостной: Отца моего на охоте подстрелили! Да не просто нечаянно, а послали стрелку кованную в затылок ему, когда он шлем свой снял, пот с головы обтереть. А стрелка- то из моего колчана! И моим луком пущенная! И вестник об этом прискакал, войско поднимает, утверждая, что стрелку эту, незаметно пробравшись, наследник законный послал, чтоб поскорее Ханом великим сделаться! А тебя, мол, с утра никто и не видал (мы в юрте отцовой обретались – там только столов достаточно). Так что переодеваться мне уже некогда, а надобно бежать, жизнь свою спасаючи!
А, может, не бежать? Выйти сейчас к воинам и прокричать, что обвиненье это – ложь, и что всё утро я из стана не удалялся, мечами звенел в юрте отцовой? Да кто же это подтвердит? – Осьмирожка? – Рабыня, голоса у неё перед воинами нет, тут же убьют, как только звук какой-нибудь издаст… Учитель мой? Так он по-нашему говорить так и не научился, а толмача, чтоб растолковал, о чём он говорит, у нас нет – тоже на охоту ускакал… Так что, выходит, единственный выход, - бежать! И бежать прямо сейчас, пока гонец этот засланный перед войском распинается. Пока воины искать меня не начали. А куда бежать – сообразим по ходу…
И рванули мы с Осьмирожкой, на конях, ею приведённых, в бега. Да не в степь раздольную, знакомую всем нам с пелёнок, а по балке, кустарником заросшей, к далёкому лесу, которого так же с детства опасаться привыкли.
Как не спешили мы, а всё же сначала сдерживали коней наших верных, чтоб не повредили себя, по местности непривычной скачучи. Поэтому и услышали, как из стана роду-племени нашего с дробным грохотом рванула вдогонь лава всадников на конях горячих, да только не в нашу сторону, - на стужу, а прямиком на восход истинный. Значит, сколько-то времени мы всё же выиграли. И ещё значит – подтвердили (пусть и не напрямую) мою вину в гибели отца моего. Да не долго потом меня это мучило.
День склонился к вечеру, балка, по которой мы скакали, разлилась почти до горизонта, стали попадаться пятна сырости, правый её берег выровнялся, а на левом – камни из земли начали выступать, а мы всё скакали и скакали. Деревья стали значительно больше, росли они теперь гуще, исключая пятна сырости, которые сливались постепенно вместе, кони наши с трудом выдирали из мокрой почвы свои копыта и сильно устали. Поэтому мы с Осьмирожкой повернули чуть правее и, уже не спеша, поехали между камней. Меж ними почва была твёрдой и, как по степи, скакать было легче. Однако темнело, и надо было найти место для незаметного ночлега. Камни нас так же пугали, - от них исходило ощущение какой-то древней угрозы, но ещё больше нас пугали заросли деревьев и эта чавкающая жижа, - они несли угрозу сиюминутную от жизни неведомой. Поэтому мы жались к камням. И между ними мы нашли узкую расщелину, в которую мог протиснуться всадник с конём, да только спешившись. Солнце уже село, когда мы пришли на небольшую круглую площадку, которую, как юрты походные, окружали камни. В одном из них, как в юрте, был узкий проход внутрь, в который можно было пролезть на четвереньках. Дальше, как и в юрте, было помещеньице круглое, посредине которого – маленький чистый ключик, вода из него изливалась в ручеёк, уходящий куда-то под стенку. Здесь мы и решили заночевать.
Не боясь уже ничего и никого, развели мы небольшой костерок, пару кусков вяленого мяса в малый казанец бросили, отварили с травками какими-то пахучими, поужинали, да тут же и спать легли. Через какое-то время, острая боль в груди вырвала меня из глубокого спокойного сна. Ударив меня, как молния, она милосердно отступила, унося меня из того мира. Последним проблеском сознания успел я различить нож засапожный в моей груди… и нежный девичий шёпот в лицо:
- Это месть моя роду твоему, любимый…»
И тьма накрыла меня целиком своей мягкой лапой. А когда она растаяла, я был уже совсем в другом мире. И даже совсем в другом теле.
Так закончил свои речи Микк. Выслушав его, мы надолго замолчали (в том числе и мысленно). Опять же подтвердилась мысль, что «добро» и «зло» - категории присущие осознавшему себя разуму. Осознавшему себя, научившемуся сравнивать, но смотрящему только со своей колокольни, без учёта всех прочих точек зрения. К сожалению, эти соображения никак не помогали приблизиться к решению вопроса: как победить зло. Может быть, его сначала надо потеснить в нас самих? – Непонятненько!
Снова вперёд.
Но, так как обсуждать было нечего, - все мы решили сначала поразмыслить, то обсудили другой вопрос: а что сегодня будем делать? Валяться, да спать, конечно, необременительно, но надо и выход бы поискать…, на том и порешили.
Итак, вышли мы из того закутка пещеры, в котором обретались, приключенья сонные переживаючи…, да и двинули по ходу, который уж точно, не мог к выходу привести, потому, что шёл куда-то вниз – в глубь горы, поворачивая, как винтовая лестница. Просто Микку оттуда послышались чьи-то голоса, а мы, хоть их и не слышали, но спорить с ним не стали.
Ход был такой извилистый и узкий, что идти приходилось гуськом, да и только бочком. Да и вообще – на ощупь, на окружающий нас мрак не падало ни одного, даже слабого отсвета. А тут ещё на камнях пола стали появляться следы чего-то липкого и скользкого, идти стало ещё неудобнее, - приходилось за стеночки придерживаться, чтоб не поскользнуться, да не сверзиться вниз. Скорость наша совсем упала, но, проковыляв совсем немного, мы все вдруг и сами услышали чьи-то приглушённые стоны – то ли невнятные проклятия, то ли мольбы о помощи…
Пришлось поднажать, пренебрегая своей безопасностью. О том, кто там может стонать, или ругаться, мы как-то и не подумали, - кто-то страдает, значит надо помочь. Скача, как горные козлы с закрытыми глазами, держась за стены, друг за друга, мы, наконец, попали в прямой и горизонтальный коридор. В конце его – в отдалении виднелось красноватое пятно: свет!
Кроме этого пол перестал быть просто наклонной плоскостью, - на нём появились ступени, высота которых была очень небольшой – в толщину моего кулака. Да и по ширине они были явно меньше длины моей ступни! Здесь явно ходили существа, рост которых был значительно меньше моего! Гномы? Лилипуты? Мы стали двигаться медленнее и осторожней.
Прямой участок пути закончился, крутой поворот налево, небольшой подъём со ступеньками по спирали, по ходу которого путеводный свет усилился настолько, что стал напоминать прозрачные летние сумерки… и мы вышли в огромное пространство, равномерно залитое этим самым светом.
Свет лился отовсюду, неяркий, серовато-красный, он скрывал от нас истинные размеры помещения (пещерным залом я бы не решился это назвать, так оно было велико). Свет как-то клубился, он был похож на туман, поэтому он нисколько не позволял разглядеть то, что находилось шагах в десяти от нас, но в пределах этого круга всё было видно достаточно ясно. Да, надо добавить, что после тьмы пещеры он не слепил глаз. И здесь мы все сразу явственно услышали чьи-то стоны.
Стоны раздавались откуда-то спереди, на расстоянии явно большем, чем просматриваемые десять шагов. Надо было идти к источнику этих звуков. Но как? – Вперёд-то мы пойдём на звук, а как вернёмся обратно? Ведь нет никаких ориентиров, а этот световой туман скрывает все окрестности!
Мы немного постояли, привыкая к новой обстановочке. За это время, видимо приглядевшись, мы стали различать в тумане некоторые подробности: периодически перед нашими глазами, в разных направлениях, сквозь световой фон проходили какие-то несколько более тёмные столбы, лучше сказать – столбики, рост которых был меньше моего. Они скользили, как привидения, не взаимодействуя и не создавая никакого шума. Кроме того, с боков обнаружились затемнения, которые никуда не двигались и не меняли своей плотности (мы решили, что это были выступы стен пещеры).
Стоны, которые привели нас сюда, заметно ослабели – нам, похоже, надо было поторопиться, иначе спасать будет некого… Тут мы ощутили мысленное обращение Микка: «Нам придётся разделиться. Я – останусь здесь, как маячок (на большой маяк я не потяну), а вы – пойдёте вперёд… и сделаете всё, что нужно… только побыстрее, а то… мне уже страшно». Уйгр тут же встрял: «А почему именно ты, Микк?» - на что получил: «Вам может понадобиться вся ваша сила, а я что смогу к ней добавить». Только тут мы обнаружили, что наше путешествие по пещере происходило в полном молчании – даже мысленно мы почему-то молчали.
Итак, мы втроём – я, безмолвный Мизгирь и недовольно ворчащий Уйгр, двинули сквозь туман. С первыми же шагами сзади растаяла в светящемся тумане стена с расщелиной входа, исчез наш храбрый Микк, а впереди практически ничего, кроме неровностей пола, не изменилось. Редкие стоны стали немного слышнее. Кроме этих звуков, служивших нам в качестве ориентира, были слышны редкие шлепки капель, падающих в каком-то тревожном ритме с потолка этой колоссальной пещеры. Неудивительно, что в мысли наши всё явственней заползала тревога, - обстановочка к ней весьма располагала.
Сначала ощущение тревоги было достаточно неопределённым, безадресным, но, по мере нашего продвижения в этом светящемся киселе, оно становилось всё более конкретным – ощущением, что с боков на нас смотрит кто-то враждебный нам. Смотрит, затаившись до времени, ждёт чего-то, видать, каких-то действий от нас, а сам старается себя ничем не выдать. Мы тоже старались идти побесшумнее, стараясь, даже мысленно, не общаться друг с другом, а тревога всё сильнее натягивала какие-то струнки в наших душах, рождая опасения – а как-то они зазвучат.
Шли мы так, подпаливаемые тревогой, как будто уж не первый день, да вдруг неожиданно… дошли.
Чудь
Из киселя, в котором мы барахтались, к нам под ноги неспешно выплыла изрядная колонна упавшего сталактита, чуть ли не в метр толщиной! Колонна эта полностью нам не была видна – концы её прятались в тумане, но то, что было видно, нам представляло как бы ствол дерева, бугристый и неровный, серо-белого цвета с клочьями бурой коры, редко сохранившейся по выступам. Местами эту колонну, как будто кто-то старался прогрызть, и изрядно в этом преуспел, но расчленить её так и не смог, - видать сердцевина была значительно твёрже окраин.
Тут же обнаружился и источник путеводных стонов. Это было существо бархатно-серого цвета, напоминавшее детский рисунок – портрет человечка (палка, палка, огуречик…, помните, наверное). Оно лежало на животе, опираясь на тощенькие, но, похоже, достаточно сильные ручки, и пыталось вытянуть из-под колонны свои, прижатые к полу ножки. Мордочка его, похожая на лисью, была повёрнута в нашу сторону, и на ней прям-таки сияли огромные круглые фиолетовые глазищи с вертикальными, как у змеи, зрачками. Глаза его кричали об ужасе, который охватил всё его существо при виде нас. Головка его качалась на шейке, такой же тощенькой, как и его ручки, а ножек практически не было видно под телом колонны. Кожа у существа была равномерно покрыта коротенькой шёрсткой (как у мышки), на макушке, затылке и шейке сзади – был хохолок (как ирокез, у модников нашего времени) из чего-то напоминающего пёрышки, такие же пёрышки росли на внешней стороне ручек от запястья до локтя. А уж аромат-то от него распространялся! Прямо таки сногсшибательный – смесь запаха сырой извёстки с какой-то гнилью. Пока мы его остолбенело разглядывали, он показал нам свои зубки, которыми, пожалуй, можно было погрызть упавшую колонну. При этом он ещё что-то прошипел, мол, «не стоите слишком близко, я – не маленькая киска». Мы не стали спорить, но вызволять-то его всё равно было надо. Только вот как поднять махину сталактита?
Отойдя на безопасное, от зубов пленника расстояние, Уйгр перевалился через сталактит и стал тужиться – поднимать его со своей стороны, мы же с Мизгирём подключились со своей, пытаясь поднять махину за бугры на её стволе. Наши усилия были тщетны – колонна даже не шелохнулась, а бугры, за которые мы держались, тут же раскрошились. Пришлось прекратить попытку и призадуматься.
«Мысленное» совещание привело нас к попытке разрубить проклятую колонну, облегчив её и получив возможность приподнять оную, так сказать, частично.
Но чем можно разрубить камень? – Мизгирь, недолго думая взмахнул своей сабелькой, раздался мелодичный звон…, и лезвие её застряло, прорубив примерно четверть толщины.
Наш страдалец следил за происходящим с каким-то опасливым интересом, видать прикидывал – чем грозит ему освобождение с нашей помощью.
Сабельку удалось высвободить, раскачивая её взад и вперёд. Пришлось мне доставать свой «малахитовый» меч из ножен. Замах побольше, лихой удар…, и я чуть не кувыркнулся через голову на сталактит, - меч прошёл сквозь его тело, как сквозь воду и не застрял даже в полу пещеры! Ай да Меч! При этом ударе, наш пленник вдруг проверещал что-то такое, на что со всех сторон откликнулся дружный вздох. Но надо было заканчивать. Осталось обойти опасного пленника и отрубить колонну с другой стороны, что я и осуществил с присущим мне изяществом, с трудом избежав очередного кувырка через голову.
«Вырубок» сталактита Уйгр, уже один, бодро поставил на-попа, освободив многострадальные ножки пленника. Тот не стал дожидаться нашего дозволения, и тут же попытался покинуть место происшествия без применения своих ножек, похоже, просто передавленных лежавшим на них грузом. При продвижении ползком на ручках его ножки просто волочились за существом, как хвостик, видимо, он их пока не ощущал. Отполз он, правда, не далеко, видимо, в его ножки вернулась чувствительность вместе с болью, ручки его подломились, и, со страдальческим стоном пленник распластался на полу пещеры. Он не дополз до границы видимости, поэтому мы сразу увидели, что известняк под ножками начал покрываться странной голубой жидкостью – видимо, кровью.
Похоже, что от всех переживаний, он потерял сознанье. Мы тут же к нему подскочили и, сдерживая дыхание (аромат заметно усилился), начали вдвоём с Мизгирём ощупывать его ножки-тростинки. Они были мягкими снаружи, но внутри шёл какой-то упругий стержень, ровный и, насколько мы ущупали – цельный. Там, где они сгибались, были небольшие утолщения, но тоже, вроде, не повреждённые. Заканчивались ножки тремя длинными – с мою ладонь, упругими пальцами, покрытыми сверху такими же, как на локтях перышками, но поменьше размером. На концах пальцев, как и на пальцах ручек, были острые когти, изрядной длины. Достаточно опасное оружие! Так как явных переломов мы не обнаружили, то, похоже, что всё ограничилось повреждением мягких тканей, то есть мышц. И, следовательно, пациенту требовалась перевязка.
Но, он ведь мог нас погрызть, или поцарапать во время этой операции! Ой, надо торопиться! – Пока он без сознанья. Перевязочный материал нашёлся прямо на нас самих – пришлось оторвать подолы нижних нательных рубах, задирая при этом и кольчужные рубахи, и стёганые куртки, одеваемые под них, ну, и сами нательные рубахи. Помогая друг другу, мы отрезали кинжалами изрядные куски подолов этих рубах (а они были длинными, видать, на всякий случай типа нашего), разделили их на полосы, и сноровисто обкрутили ножки нашего пациента, достаточно туго, чтобы остановить кровотечение. Затем пришлось так же быстренько отскочить на безопасное расстояние, так как пациент начал приходить в себя.
Как ни странно, открыв глазищи и уперев их в меня, он остался неподвижен. В его головке явно происходил какой-то мыслительный процесс, результат которого был непредсказуем. Зрачки его глаз прямо-таки трепетали, расширяясь и сужаясь, отражая напряжённую работу мысли. Тут и у нас зашевелились разнообразные вопросы: «Что это за существо?», «Что с ним случилось?», «Где его сородичи?», да «Почему они его не выручили?» и «Как они воспримут наши действия?»… Мы уже были готовы открыть мысленное совещание, как вдруг обстановка вокруг нас резко изменилась.
Вокруг нас, на пределе видимости, стояли родственники спасённого нами существа, похоже, повыше его ростом и постарше. Они стояли неподвижно, наклонившись к нам и, как бы даже не дышали. Их ручки – тростиночки были раскрыты так же к нам, как бы для объятий, но радостную встречу спасителей это не напоминало: глаза их сияли красным, похоже было, что они злы на нас. Ощущение было такое, что вокруг развешена жёсткая сеть, которая потихоньку стягивается, стремясь зажать и обездвижить нас. Вот появилось ощущенье, что ноги у нас всех стягивает какой-то обруч. Он расширяется, забираясь все выше, а с ним по нашим телам поднимается холод, высасывающий силы и желанье двигаться. Вместе с холодом в душе начал поднимать голову дикий ужас, который спешил затмить разум! Руки сами собой расслабились и опустились, точней, рухнули вдоль туловища, - они были обессилены.
Левая рука при падении вдруг зацепилась за крестовину меча и сама собой ухватила его рукоять! Тут же обрела свободу и правая рука! Перехватив рукоять у левой, правая потянула меч из ножен. Как только обнажилось его зелёный клинок, ручонки у окружавших нас тут же рухнули и сеть вокруг нас пропала! Так же пропали и окружавшие нас! Только «шурх» - и никого! Глаза у нашего спасёныша медленно закрылись. На душе стало спокойно, навалилась усталость. Мы сразу же присели на обрубок колонны и призадумались.
Само собой началось мысленное совещание по вопросам: «Кто эти существа?», «Почему они сочли наши действия враждебными?» и «Что делать дальше?». И начал, на сей раз, Мизгирь, обычно не спешивший со своими репликами:
«Я помню, из сказов старцев наших для отрочества, что, когда племя наше – Берендеи, пришло на земли эти, здесь обитали племена другого народа – чуди белоглазой. Народ этот был довольно странным: предпочитал ночь дню, так как лучше видел в темноте, чем при свете, был низкорослым и с виду хлипким, но владел какими-то тайными силами, тёмными, возможно, так как они разрушались при свете. Вообще было непонятно, чем народ этот жил. Вроде ничем не питался, ничего от природы не брал, но как-то процветал. Говорили – они питаются энергией Земли, но что это такое – никто сказать не мог. Чудно всё это было, может, поэтому и назвали их – чудь. Да, ещё – глаза их круглые светились в темноте и светились по разному: спокоен чудин – белым, зол, - красным, а испуган – синим огнём горят.
Ну, поначалу наши старейшины решили дать бой чуди белоглазой и выгнать её с земли нашей. Да чудно получилось: днём мы их никак найти не могли, а ночью – они нас били, как хотели, если, конечно, мы не успевали огонь разжечь, хотя бы факел, тут они в темноту прятались и ничем на наши действия не отвечали. Так что и смех, и грех. Поэтому, после эдаких кружаний, заключили мы с ними мир на времена вековечные, поделив землю: при свете дня – она наша, а во тьме ночи – их. Мы друг другу не мешали, порой они нам своим колдовством помогали, особенно, когда соседи наши пытались нас воевать, реже – мы им. Они, вишь, в природе живой менять ничего не могли, только в камне, так мы им проходы в кустарнике прорубали, деревья валили, но всё это – нечасто.
Так бы и жили, да вот соседи наши с заката, народ Меря, решил их с нами поссорить, да нас и прогнать с земли общей: ночью, с факелами, в одежонке нашего племени они окружили поселение чуди и всех перебили, дав уйти только одному, который и сообщил, видать, остальным чудинам, что такое вот коварство произошло. С тех пор и ушёл народ Чуди в скалы и живёт под землёю, да нас – всех людей ненавидит. А мы теперь так с соседями и воюем… Только давно это было…»
Да, тут стоило призадуматься. Только не дали ведь. Сзади от меня послышалось лёгкое постукиванье, посапыванье, и что-то похожее на неуверенную поступь. Мы все быстро повернулись лицом к этим звукам. Из светящегося тумана к нам выходил Старец. Походка его была неровной, опирался он на клюку, похоже, сделанную из какого-то корня, достаточно причудливого, сгорбленная фигурка его была покрыта клочковатым мехом грязно-белого цвета и глаза его уже не сияли, а едва мерцали зеленоватым светом, как гнилушки.
Он, посапывая, подхромал к нашему обрубку сталактита, остановился шагах в трёх от нас и долго отпыхивался – переводил дыхание. Мы настороженно ждали. Старец довольно долго стоял неподвижно и молчал, видать собирался с мыслями, мы его не торопили и тоже молчали, даже мысленно. Хоть мы и ожидали, но слова его раздались неожиданно. Мы не сразу поняли, что он обращается к нам тоже мысленно.
«Пришельцы. То, что вам поведали о совместной жизни нашего народа и племени Берендеев, не совсем полно, - мы пытались ужиться со многими нашими соседями. И с разной степенью сближения. С Берендеями, ну и ещё немногими договориться получилось, и договор наш действовал довольно долго, а с другими… не получалось такого сотрудничества. Например, с племенем Меря. Они никак не хотели соблюдать условий договора… Поэтому мы собрались и ушли.
Мы ведь пришли и расселились на землях планеты очень давно, когда жизнь была только в океане, а суша была мертва и пустынна. Тогда мы, как единственные обитатели суши, принялись за преобразование её. Мы вывели из океанов растительность и расселили по континенту, - он тогда был единственным. Это было трудное дело, но мы его совершили!
Кстати, для нашей жизни, нам было довольно силы тяжести, да немногих минералов, содержащих кремний, типа песка для построения наших тел, поэтому мы для биологической жизни не конкуренты.
Мы безраздельно владели сушей сотни миллионов лет, пока из океана не стали выходить его травоядные, а за ними и плотоядные обитатели. Тут у нас появились конкуренты на владение территориями. И началась наша с ними борьба. Шла она с переменным успехом с обеих сторон. Противников наших становилось всё больше и больше. Нас вытесняли, мы учились сопротивляться, приспосабливаться, не сталкиваясь с новыми обитателями суши.
Приспособились. Но тут начали развиваться разумные. К ним было приспособиться труднее – для них все, кто на них не походил, были врагами, которые надо было уничтожать, а не договариваться. Договариваться не получалось. Сначала мы ушли в неприступные горы, затем покинули дневную поверхность, стали появляться только по ночам. Так мы теряли свои позиции в мире, который оживили. Мы покинули поверхность суши и ушли внутрь гор. Но и тут от вас нет покоя! Зачем вы проникли к нам?»
«Честно говоря, мы проникли к вам, тоже спрятавшись от смертельной опасности. Но как, посреди занятой людьми территории, появился кусок мира, отжившего десятки, если не сотни миллионов лет? Ведь если б не это проникновение, нам и не зачем было бы прятаться, и мы бы не попали сюда!» - подбросил свою реплику я.
Старец снова довольно долго молчал, опустив голову, затем выпрямился, вздохнул, и ответил:
«Это следствие совместных с Баньши наших экспериментов по управлению временем, да и защита входа в наши владения от нежелательных проникновений, но, чтобы вам было всё понятно, мне придётся рассказать предысторию. Только коротенько, а то ведь можно излагать столько же времени, сколько это происходило…
Итак, за всю историю жизни нашего народа на Земле, сменилось несколько волн разумных существ. Они вырастали из самых слабых и неприспособленных групп обитателей суши и, с самого начала развития, стремились выделиться и стать самыми главными над всеми остальными существами. Это стремление заставляло их развиваться и бороться с остальными существами, а на определённых этапах – и между собой. В конце концов, это и приводило их к гибели, бывало, со всеми обитателями суши.
Учитывая это, мы вначале пытались убедить разумных, что их агрессивность полезна на ранних этапах развития, а при «взрослении» их цивилизации, приводит их к гибели. Но, вместо того, чтоб прислушаться к нам, нас объявляли врагами и пытались уничтожить нас. Со временем, их действия приносили им гибель, а их агрессивность начала проявляться и в нашем народе.
Мы, конечно, восстанавливали жизнь на суше, при этом не отказывая себе в попытках выбрать обитателей посговорчивей, для развития их в разумные. Но с такими, разумного ничего не получалось, - им проще было без разума и они никому не хотели ничего доказывать, поэтому возвращались в прежнее «бездумное» состояние. А разумными становились те, которым надо было просто выжить. И у них потом появлялось стремление главенствовать, приводящее их к гибели.
Так мы и жили, то вольготно расселяясь по всей суше, то скучиваясь в тесноте подземных пустот. Это был замкнутый цикл, который так хотелось прервать. Попыток было немало, даже дающих временный успех. К примеру – с помощью болезней, или войн между разными объединениями разумных затормозить прогресс на стадии, так сказать, «договорной» - как у нас с племенем Берендеев, но это всё были временные меры. Мы и сейчас пробуем использовать эти способы.
Однако, и наш народ теперь неоднороден: есть такие, которые приспособились к такому «волнообразному» развитию, их философия основана на том, что «пройдёт и это…», но их немного. Большинство жаждет перемен. Правда, перемены понимаются по-разному. Более нетерпеливые стремятся использовать жёсткие методы (болезни, войны…) для устранения наших конкурентов – разумных. Мне кажется, что этот путь заведёт нас в тупик и может уничтожить наше общество, как некоторые общества разумных. Большая часть народа нашего хочет восстановить договорные отношения с разумными, но на более высоком уровне, - на уровне общности интересов». – Он помолчал, потоптался, как бы в нерешительности, подошёл к нам и присел рядом со мной. Помолчав, старец добавил:
«Вот теперь мы ждём вашего ответа на озвученный уже вопрос: Только сформулируем его несколько конкретнее:
- Зачем вы пришли в этот зал и сделали то, что сделали?»
После чего мы погрузились в молчание, во-первых усваивая то, что нам было рассказано, а во-вторых, обдумывая, как ответить на поставленный вопрос. Этот экскурс в историю развития жизни на Земле нас настолько ошарашил огромностью неизвестной до этого нам информации, что у нас не возникло и тени сомнения в истинности услышанного. А вот вопрос…, он намекнул на возможность договориться и, в будущем, устранить возможность обострения отношений хотя бы с одной из сторон (ведь может, что есть и другие…). Вот лешак, и посовещаться-то никак нельзя, - наше мысленное общение открыто для них! Значит, надо отвечать всё как есть. И отвечать надо мне.
«Мы прибежали в этот зал, услышав стоны неизвестного нам существа, чтобы вызволить его из беды, Это мы и сделали». - Лаконично ответил я. И все мы, вместе со старцем, повернулись к нашему спасёнышу. На том месте, где мы его перевязывали, его не было! Было пустое место! Да на нём груда «перевязочного материала», оставленного, видать, «за ненадобностью». Или сбежал, не поверив нам, или его уволокли «родственники». Надеюсь, он без помощи не останется.
- В этот зал приходят те, которые соскучились по свету, - помечтать о возвращении на поверхность… Иногда это бывает небезопасно, но мы быстро регенерируем, не то, что вы. Почему вы пренебрегли опасностью для себя? - непонятно было, кто этот вопрос задал, так как нас снова окружала толпа чудинов на пределе видимости, и он был задан вслух, тоненьким, скрипучим голоском.
- Нам было просто некогда об этом подумать, ведь мы спешили на помощь, – тут же ответил Мизгирь – А когда пришли на место, тут уже надо было действовать, и тоже не до раздумий о самих себе, – закончил, подумав он.
- Мы ждали появления Мастера уговоров, он бы уговорил камень отпустить ноги нашего товарища… Но… мы всё равно, озадачены вашим поступком…, ведь по-моему впервые кто-то из тех, кого мы числим врагами, попытался помочь кому-то из нас. Над этим мы будем размышлять. А что хотели бы вы получить за то, что совершили? – спотыкаясь, произнёс всё тот же голосок. Тут вступил в разговор Старец (видимо, он и есть - Мастер уговоров):
«Похоже, надо пояснить нашу агрессивную реакцию на ваши действия в этом зале. Наше подземное обиталище вообще закрыто для посторонних и многие сотни лет никто не нарушает наш покой, а уж здесь – в зале мечтаний в принципе никто сверху не мог и не должен был появиться. Поэтому мы так болезненно ощетинились и напали на вас. Приносим вам свои извинения».
- Мы принимаем ваши извинения… - задумчиво произнёс я.
«Спасибо, вы сняли с меня немалый груз ответственности за мой народ. А теперь, если сочтёте возможным, поведайте нам, можно через меня, что вы искали такой дружной, но пёстрой кампанией? Ведь, похоже, что вас связывает… дружба?» - вновь вступил в диалог Старец.
Ну, что мне оставалось делать? – «Хорошо. Но это будет долгий рассказ о путешествии сквозь время и пространство». И я начал с самого начала:
«Жаркий солнечный зайчик, проскользнув сквозь дырочки узора в шторах, пристроился у меня на левой щеке…» - и, порядком вымотавшись душевно, изложил все наши основные приключения вместе со снами, закончив его нашим появлением в зале света.
Долго царила тишина над нашим пёстрым собранием. Даже мысленно её никто не нарушал. Наконец, прервал молчание Мастер уговоров: «Если вы не против, мы доставим сюда вашего друга – Микка, чтобы потом переправить вас всех наружу».
Я мысленно согласился, и тут же острые коготки, слегка оцарапав мне шею выше правого плеча, уцепились за откинутый назад шлейф бармицы. Сразу ряды чудинов шевельнулись и придвинулись к нам поближе, - видимо, чтобы разглядеть новое действующее лицо. Правда, они вели себя довольно чинно, - остановились метрах в трёх вокруг нас, и спокойно менялись местами, без суеты и толкотни, но зрачки их глаз так и трепетали, излучая белый свет. Обмена репликами так же не было, - всё происходило молча.
Эпилог
«Снова Зимушка-Зима
Нам грозит морозцем…»
А что дальше, я пока не знаю – не придумалось, но я – это снова я – достаточно пожилой мальчик, которому, видимо, приснился увлекательный сон. Из него выходить так не хочется, но, поздняк метаться, - сказка закончилась, пора продолжать размеренную жизнь начинающего пенсионера.
Изредка во снах я встречаюсь с Микком, - у них там всё в порядке – чёрный круг исчез полностью, как будто его и не было, но, в отличие от нашего мира, там все обитатели помнят его нашествие, и понимают, какой опасности избежали.
Пару раз видел во сне Мизгиря. Он рассказывал, что в его мире мало что изменилось: так же часты мелкие стычки между племенами за территории, но с заката доходят слухи, что многие племена, презрев застарелую вражду, объединились, и уже не враждуют между собой, а договариваются как жить вместе.
Никак не могу я увидеть, хотя бы во сне ту, которую назвал я Маринушкой. Как будто не пускает что-то. Да и зачем я ей такой…
В моём мире, кажется, ничего не изменилось, но порой не всё из событий за стенами моей квартиры стыкуется с тем, что отложилось в моей памяти, к примеру, из моих соседей никто и не слышал об эпидемиях птичьего гриппа, памятного мне, как смертельная опасность, ползущая с востока.
Зато в новостях по телевизору как-то обсуждали договор о разграничении сфер интересов с неким подземным народом – чудью, по которому мы обязались не проводить никаких подземных изысканий в районе среднего Урала. Обсуждение носило такой, слегка отвлечённый характер, больше обсуждалась возможность их выхода к нам, чем ограничения нашей деятельности.
Однако, гораздо более бурно обсуждают опасность с запада – геноцид собственного народа, точнее, его русскоязычной части, затеянный президентом Украины в угоду его сешеанским покровителям. Так что получается, что одно, конкретное зло мы сумели победить добром, а другие-то осталось. И, значит, ждут своего, конкретного победителя.