Полный текст книги "Искры жизни" на портале проза РУ
СУЖДЕНИЯ О МЕТАФОРАХ И АФОРИЗМАХ
Однажды неугомонный Моня спросил Рабиновича:
- Зяма, а что такое афоризм?.
- Если я скажу, Моня, что мысль моя глубока, как океан, а чувства мелки, как береговая отмель, что это будет?
- Это будет красиво, Зяма!
- А если я скажу, что мысль глубока, да чувства мелки?
- Это как по морде дать? - напряжённо соображал Моня.
- Ну да! Там где красиво - поэзия, а как по морде дать - афоризм. Афоризм - это концентрация мысли и это поэзия, сжатая в кулак. Так неожиданна бывает любовь и вот так она сбивает с ног, - заключил со вздохом литературовед и бывший первый любовник Одессы.
- А метафоры? - спросил, потрясённый такой простотой мысли, Шершерович.
- Метафоры, Моня, это поворот туда, где красиво, из них складываются такие стихи - всё возьми, всё отдай и умри на месте! Мой любимый поэт Ося Мандельштам как-то написал: «Художник нам изобразил глубокий обморок сирени.» - Какая прелесть! - Воскликнул Моня.
О СТРАДАНИЯХ УМА И СЕРДЦА
- Зяма, а вот почему интересно, когда писатель
пишет?
- Монька, ну что за дурацкий вопрос! Когда ты
научишься чётко и ясно излагать то, о чём думаешь?
Что интересно? Писателю писать, или читателю читать? - - -
- Нет, Зяма, я имел в виду, почему так получается,
что читать интересно?
- И тебе всё равно что читать и кого читать?!
- Зямка, ну не будет же человек просто так, за
здорово живёшь, тысячи страниц исписывать, наверное
ему это нужно? Не совсем уверено ответил Шершерович.
- Монька, а ты не помнишь как ещё Антон Павлович
Чехов иронизировал по поводу того, что "писатель
пописывает, а читатель почитывает". А Бальзак
говорил, что "потребность высказаться, есть прекрасное
свойство человеческой души". Он только не добавил, что
какая душа, такое и высказывание. Хотя потребность
эта есть - да ты на себя посмотри, замаханец.
Вот я, например, в отношении литературы закончен
ный эгоист и гурман. Мне больше нравиться читать.
И потом, редкие писатели, как, например, Анатоль Франс
или наши Стругацкие, обладают такой широтой эрудиции.
Писатель думает о своём и пишет о своём, потому
что там все его переживания и все мысли. В сущности
писатель, как и поэт, это человек настрадавшийся мыслями,
а всё потому, что когда-то он настрадался душой. Он болен
своими мыслями и болен безнадёжно. Вот и ответ на твой
вопрос, почему интересно. Хорошая книга - это летопись
страдания мысли, - высокопарно изрёк Рабинович.
- Даже, если она весёлая, Зяма?
- Тем более, Монька! Смех сквозь слёзы - это вершина
литературы. - Вспомни своего любимого Сервантеса! Или
Паниковского Ильфа и Петрова.
- Ну да, ну да, я и сам так думал, - сказал смущенный
Шершерович. - Вот только непонятно, ну настрадался человек
мыслями и написал хорошую книгу, которую всем интересно
прочесть. А для второй книги ему тоже нужно настрадаться?
а для третьей?!.
- Ну это уже то, - сказал Рабинович, покосившись на Моньку,
что называется профессионализмом.
Настрадался ты мыслями, допустим, один раз и обнаружил
в себе художника, и это само по себе - потрясение. Ты и сам
не заметишь, что ты - уже другой! А когда спохватится - поздно,
брат, затянуло в этот омут - не выбраться! Должен тебе сказать,
Монька, что многие знаменитые писатели довольно цинично отзыва-
лись о своей профессии. Лев Николаевич Толстой в разговоре с
одним русским художником, кажется Крамским, разгуливая по аллеям
Ясной поляны, сказал примерно следующее: «писатель - это
человек, торгующий своими эмоциями». Обрати внимание, они не
говорили о страдании мысли, они имели ввиду страдания души,
потому что ну, скажем, на подсознательном уровне, писатель
использует мысли всего лишь как средство для выражения того,
что чувствует душа.
И я, как человек в этих делах искушённый, настаиваю на страдании
мысли, как первичном проявлении творческого процесса.
- А язык, Зяма, язык писателя?
- Язык, Моня, возвращает мысль в лоно образа, без которого читать
тебе будет невыносимо скучно, как скучно, то что я тут наговорил...
- Дурак ты, Зямка, - сказал расстроенный Шершерович, - с такими
мыслями мог бы критиком стать, или там литконсультантом при областной
газете, а то и лекции мог бы читать в одесском университете марксизма-
ленинизма - старый ты лопух, вот что я скажу.
- Очень мне нужно свои мысли к каждой тупой заднице прилаживать.
А если по правде сказать, так я же в лагерях без малого семь лет жил
литературой, кого я там только не консультировал - от вохры до дамских
бараков. Вот где была литература, вот университет! Маяковский бился бы
в истерике, если бы услышал! Да что там Маяковский! Джон Мильтон свой
«Потерянный и возвращённый рай» переселил бы под Соликамск. И был бы прав,
Монька! А Хэмингуэй почитал бы за счастье тачку в руднике покатать и в
буру резаться с тамошними отморозками. Такую жизнь литературой разгребать
- это тебе не ром распивать на Кубе, чтоб мне в рудник провалиться, в тот
самый!..
- Зямка, а почему при всех своих талантах ты не знаменитый?
- Хороший вопрос, босяк. А потому, Монька, что я слишком ленив
для такой большой любви к самому себе.
Вот какими сентенциями иногда обменивались два полунищих старикана,
греясь где-нибудь на одесском солнышке в самом конце XX века.
Одесса, парк.
Фото из инета