в период его временной нетрудоспособности.
После сильных морозов опять развезло,
потянуло чахоточным мартом,
и бечёвки проблем, завязавшись узлом,
шебуршатся с весёлым азартом.
Но куда мне до них. На теперешний час,
заглотнувши четыре облатки,
я лежу, как набитый костями матрац.
Каждой косточке хочется спатки.
Да не вышло… Хватило мгновения век —
и ползёт одеяло на плечи.
У постели на стуле стоит человек,
невысокий такой человечек.
Oблачённый в изысканный алый камзол
и штанишки вульгарного кроя,
он стоял, попирая ногой димедрол,
удивительно ладен и строен.
Это был старомодно одетый пруссак.
Исключая возможность ошибки,
он кивнул головой в бесподобных усах —
продолжении чудо-улыбки:
— Шёнен таг! — Я приветливо скушал слюну.
Он слегка перегнулся со стула:
— Что там? Оспа?! Ого!.. Ветряная? Ну-ну.
Это где ж нам, голубчик, надуло?..
Одобрительно тыкая кожей ножон
ядовито-зелёное тело,
он сказал: — Тем не менее, жив. Вундершён!
Перейдём непосредственно к делу.
Разговор — о душе. От неё и разлад
организма, и прочие муки.
Отчего бы такой злополучный субстрат
не отдать в подходящие руки?
Вы расстанетесь с нею ещё не теперь.
Эту душу — о чём и толкую —
унесу как источник скорбей и потерь,
и вообще непонятно, какую …
Ведь порою она из вчерашних котлет
а порою — из кровельной жести.
Да к тому же её, как доказано, нет,
а и есть — так всегда не на месте.
Вы берёте малюсенький на душу грех —
и оплата, считайте, в кармане.
Обаяние! Власть! Сексуальный успех!
Достижения в творческом плане!
Вы хотите покоя?! Да несколько слов,
закреплённых в серьёзной бумаге —
и волшебный мираж золотых островов
будет ваш мановением шпаги!
Я могу Карабахом заняться всерьёз,
а могу — экономикой Польши.
Что там нас занимает, афганский вопрос
или чтобы деньжонок побольше?..
…Это всё отдавало дежурным клише,
но и не было, впрочем, бахвальством.
Он судил о бесценной, бессмертной душе
с подкупающе здравым нахальством.
Я сопел, сомневался, косился на стул,
за какие, мол, сударь, таланты?
Наконец откровенно ноздрёй потянул: —
как на запах его варианты?
Но пришелец попахивал легкой судьбой,
табаком, амаретто и мятой,
и вообще был чертовски приятен собой
человечек в берете примятом.
Убеждая, что риска — на склянку чернил,
разместясь между книжек и чашек,
он немного скучал и клинком шевелил
серебристый стальной карандашик.
И внезапно поняв, что не так уж далёк
от безумной, несбыточной цели,
я следил, холодея, как сизый клинок
покрывался узорами хмеля…
Он вскочил! — Я поспорю на сотню гиней,
что сейчас… Про себя повторите!..
О, майн херц!!! Мы немедля отправимся к ней,
к драгоценной своей Маргарите!
Неужели не ждёт?! Колебания прочь!
Полетим в грозовой атмосфере
в обустроенный мной за минувшую ночь
двухэтажный шалаш на Ривьере!
Не палаццо, но всё же не стыдно зайти,
получилось недурно в итоге.
Ну, а шкуру на вас перетянем в пути,
и побреемся тоже в дороге…
…И в пергаменте том, не страшась ни черта,
изумляясь удачи капризу,
я гусиным пером не спеша начертал
удалую корявую визу,
и покончив на этом с продажей души,
приподнявшись в горячей постели,
благодарно хватаюсь за яркий кувшин:
— Полетели, мой друг! Полетели!..