Пушинкой птичьею дрожит,
прибившись в уголочке, вера...
И обомшелые химеры
деревьев... окон этажи
подслеповатые: чисты,
грязны, зашторены, закрыты...
Зашоренных путей избыток
и душ исписанных листы...
Обветренная серость дня
и отрешённость тонких веток,
в немой молитве силуэты,
под грузом холода склонясь...
Без ропота поют весне
пронзительные скрипы-оды,
без листьев став одной породы,
простив и гололёд, и снег...
И зеленеет только мох
на спиленных культях амбиций...
Я различаю вязов лица,
их нрав неприхотливый, вздох...
Учусь смиренно принимать
гримасы жизни, как гротеска,
объятий искренних обрезку
и скудость дней – тюрьму ума...