май август
автобиографическая повесть бройлерной птицы
В детстве было ещё куда ни шло. Дохляком называли и по-всякому. Не сладко, но хотя б отщепенцем не считали – так, «гадкий утёнок». Хотя на нашей фабрике уток не разводят – только кур. Это считается. А на самом деле – нет, конечно, не половина – но утки есть, есть, под кур косят – приходится. Если ты – не курица – в один ужасный момент изымут из стаи – и как не было.
Например, петухов…
Меня, собственно, моё уродство и спасло. По началу зоотех прозевал – как водится, по пьянке, не только меня – ещё много петушков прозевал – да уж теперь всех отловили – а я, вот, остался. Живу, кормлюсь. Конечно, наша птичница меня спасла, Валерия – она романтичка, жалеет меня. И началось. Когда уродство моё ещё не так заметно было – она первая диагноз поставила: «Да ты лебедь!» Это у людей – дебилы. Начальство приезжает, всех птичников дебилами обзывает. И зоотехника пьяного. Ну, а я – среди кур. Во-первых, самецкого полу. Это уже приговор. Во-вторых… да, я сам признаю. Да, урод.
Лебедь.
Ну, что ж, в семье, как говорится, не без урода.
Ладно, я не роптал. Молился на птичницу Валерию и жил тихо. У нас не как у людей – куры друг на друга не стучат. Так что, живу. До самого торжественного выпуска – он называется, вообще-то, странновато – «забой». Что-то музыкальное, кажется, - надеюсь дожить.
Дни идут. Кормушку подсыпают – а про то, что после выпуска – это куры тарахтят, планы строят. А я сегодняшним днём живу и ещё мечтаю.
Куры, кстати, тупые – они на людей смотрят – кто как одевается, кто кого… любит – и прочее, прочее…. А я думаю, людей надо слушать. Конечно, тоже тарахтят больше, чем наши куры. Но нет-нет и что-то о мире узнаешь. Например, что есть уткофабрики, что грохот отдалённый – это электрички. Что воробьёв нигде не выращивают, а куры вообще не летают. В принципе.
Многое я слышу. Так, птичница Валерия иногда вслух книги читает, то стихи, то о людях рассказывает. У неё язык богатый, она заканчивала пединститут, так что её заслушаешься. О музыке, о театре.
А слесарь Владик пьёт, матерится и радио слушает – тоже, кстати, грамотно излагают по радио. Про политику, про рекламу – вообще, про жизнь.
Но о нашем курином мире – почему-то ни словечка – будто наша огромная птицефабрика – ничто.
Хотя было одно беспокойство: оказывается, болеют зарубежные куры ужасно. Так что им въезд в Россию запретили – видно, чтоб нас не заразили.
Если честно… Мы тоже прибаливаем. Бывает. А у нас это страшно. Иногда по нескольку корпусов лапки кверху – тракторами вывозят и вывозят. Бывает.
Нашему курятнику пока – тьфу-тьфу – везло. Так что, спасибо Правительству за заботу.
Правительству России, конечно. У нас есть своё самоуправление – во главе с Верховным Советом Уважаемых Птиц. Да только куры у нас… Кудахчут.
Как всякий честный бройлер, я должен быть патриотом.
А я смотрю в оконце на небо и тоскую. Моё уродство не столько внешнее – длиннючая шея и прочее, но, главное, внутренне: я летать мечтаю, хотя, конечно, как любой бройлер, высоты побаиваюсь… А корм…. Ведь кормятся же как-то люди! У нас по Конституции положено людей считать богами, но все поголовно… словом… вообще, плохо о людях думают. Мол, прислуга, чернь. Слухи ползают, будто люди тайком бройлеров… едят. Принято говорить, что это предрассудки.
Я думаю, что могут и есть – слышал кое-что каннибализме, когда советские дипломаты с императором Бокассо кушали людей, так что всякое может быть, думаю. Я считаю людей просто своеобразным видом животных – это здравый смысл подсказывает.
О других местах мечтаю: повидать бы. Кремль увидеть. Город на Неве. Кавказ. Другие страны. Одессу. В юности мне крепко доставалось за то, что лез к солидным курам с вопросами, делился мечтами со сверстниками. Мой самый близкий друг ПетуШок – ничего худого не скажу, но увлёкся он кур гонять – и забрали Петю. И он меня не понимал, смеялся: «Эх, ты, Лебедь! Фигнёй маешься! Пока молод – топчи курей, Лебедь ты эдакий! Понимекаешь? Курей топчи и корм склёвывай, ясно?»
Ясно, конечно, ясно.
Я перемен хотел, а мне говорили: да будут тебе перемены, не сомневайся, придёт «забой» - вот тогда скукотища и закончится.
Не знаю. Только, думаю, и «забой» не позволит летать в дальние страны. Птичницы про «забой» молчат. Будто тайна великая. А я думаю – нет, это светлое будущее не по мне. Я любому воробышку по-хорошему завидую. А куры так считают: кормят, ну, и ничего больше не надо.
Халява, как говорил мой друг ПетуШок. А я так думаю: халявы не бывает. За всё платить придётся, за каждое зёрнышко комбикормов. И ещё неизвестно – как.
Не халява, думаю я, а судьба.
Да, не по-куриному у меня всё.
Ну, лебедь - он лебедь и есть, что с меня взять. Так все говорят. Все порядочные куры.
Они за грамм привеса борются. Друг перед другом гузками покачивают, окорочками красуются.
Куда мне – с шеей-то.
Я все силы кладу, чтоб таким быть, как все – да не могу. Просто уж приходится мириться со статусом урода, лебедя. И с судьбой бройлера себя мирю изо всех сил.
Вот утром, раньше, чем обычно, пришла моя Валерия, я удивился – что рано? А она в пакете курицу карликовую притащила – и ко мне. Вид у неё странный-престранный.
- Тихо, - говорит, - только тихо! Я тебе «сменку» принесла!
А, «сменку», знаю, знаю, многие птичницы потихоньку приносят на фабрику карликовых курочек, а домой бройлеров покрупнее тащут…. Неужели я попаду домой к Валерии!
Я в неописуемый восторг пришёл. Не пикнул, когда она меня в пакет запихала – хотя страшно было жутко…
И в полной темноте, в тряске – куда-то.
О чём только не передумал.
И вот остановились. Пакет открывает, достаёт меня.
Господи, ослепительный мир! Солнце, трава, горы… Небо.
Какой огромный мир!
Верчу шеей своей несуразной. Стою смирно.
- Ну, - говорит Валерия. – Красавец… Лети. Лети, милый. Живи. К людям на пушечный выстрел не приближайся – запомни! Это смерть. Орлов избегай, хищников. За себя стой – ты сильный. Корм всегда найдёшь – голод подскажет. А свобода слаще всего. Вот и лети. Помни обо мне, лети! Крыльями взмахни – и лети, и маши крыльями – сумеешь, лети, не бойся ничего – забудь всё бройлерное!
Она потёрла кулачком глаза.
Я потёрся клювом о её колено.
Понял, что надо лететь и не возвращаться. Понял – куда: там, где солнце, там и тепло, и светло, и всё цветёт, всё живёт, всё интересно.
Она погладила меня и легонечко подтолкнула.
- Осень, - почему-то сказала она. - Прощай.
Я взмахнул крыльями и взлетел.
+++