Она считала себя сиротой и непризнанным гением. Ей было 32 года.
У неё имелись и здравствовали две бабушки, младший брат и папа с мамой. Бабушки были уже очень старенькими и поэтому жили с ними.
Младший брат был оболтусом. Правда, он умудрился закончить юридический факультет, жениться и открыть своё - кто бы мог подумать! - детективное агентство. Он всё время проводил расследования, за кем-то следил, и его костюмерной мог бы позавидовать любой провинциальный театр, а его таланту перевоплощения - любой провинциальный актёр. Агентство имело хорошие перспективы и репутацию: брат умело решал деликатные проблемы клиентов, номер его телефона передавался из рук в руки. Но он не знал и не любил поэзию, его не интересовал театр, к живописи он относился с позиции "нравится-не нравится"! О чём можно было с ним разговаривать?!
Мама и папа были мещанами в самом прямом смысле этого слова. Их интересы не простирались дальше ремонта, покупки новой мебели и машины и отдыха в Турции. Это было пошло.
Им она не могла простить своего имени и фамилии. Отцу взбрело в голову назвать её Евдокией! Это было бы не так ужасно, не будь он сам Эдуардом. А у матери не хватило мозгов уговорить отца взять её девичью фамилию Дубравина. Нет, жена должна носить фамилию мужа! В результате на свет появилась Евдокия Эдуардовна Пупыркина - можно вешаться. Вешаться она не стала, но по достижении совершеннолетия сменила имя и фамилию и стала Авророй Эдуардовной Дубравиной.
Родители устроили скандал: мама плакала, папа пил корвалол, и оба упрекали её в неблагодарности. Брат крутил пальцем у виска, бабушки поджимали губы и качали головами.
Тогда она впервые осознала своё сиротство и одиночество во Вселенной…
То, что она отмечена Богом, ей стало ясно в восьмом классе. На уроке географии под монотонное бормотание унылой и блёклой учительницы к ней пришли её первые стихи.
На перемене Дуся поделилась своим стихотворным опытом с подружкой Алькой. Та слушала, прижав к щекам ладошки, потом завопила в восторге: "Люди! Дуська стихи написала! Дуська, почитай!" И она прочла, дрожащим и тонким голосом:
"Выбросили вспухший труп речные волны,
На песке горячем девушка лежит.
Мукой безысходной мёртвый взгляд наполнен,
Волосы густые ветер шевелит"…
И дальше в том же духе ещё 16 строчек.
Реакция класса была разной и непосредственной. Девчонки что-то восхищённо щебетали, мальчишки завывали и свистели - не все: двое-трое стояли молча, заинтересованно разглядывая свою одноклассницу.
Среди них был Тимур - тонкий и гибкий, с блестящими черными волосами, яркими голубыми глазами и мелодичным, певучим голосом. Она была влюблена в него с шестого класса.
"Браво, Дульсинея!" - негромко, но звучно произнёс он и захлопал в ладоши. А Дуся (ну что за идиотское имя!!!) мучительно, до слёз покраснела и выбежала из класса.
С тех пор началась их дружба, странная и неравноправная. Её влюблённость как-то быстро и незаметно прошла, а Тимур влюбился в неё пылко и исступлённо. И ей льстили его преданность, эрудиция и красота. На Тимура засматривались и одноклассницы, и девочки из старших классов, но для него существовала только его необыкновенная, удивительная, талантливая Дульсинея!
Но потом открылась позорная тайна семьи Тимура: его родители были дворниками! Этого её тонкая творческая натура вынести не смогла, и будущая Аврора решила порвать с сыном подметальщиков. Объяснять она ничего не стала, сказала просто: "Ты мне не нужен. Извини."
Тимур долго пытался выяснить, что случилось, ходил следом... Она его не замечала. Тогда он написал ей письмо с одной-единственной фразой: "Я готов отдать тебе всю свою кровь!" Она прочитала и засмеялась. "Предложи вампирам!" - звонко сказала его Дульсинея и убежала. Тимур молча смотрел ей вслед с глубоким отчаянием в ярких голубых глазах...
А вскоре его родители погибли: в маршрутку, где они ехали, врезался грузовик. Тимура и его сестрёнок отправили в детский дом, почему-то в другой город. Больше она никогда с ним не встречалась.
Потеряв Тимура, она потеряла своего единственного верного поклонника. Дусино мрачное творчество никого не интересовало, в школьную газету её стихи не брали. Ну, как можно поместить в газете такое:
"КладбИще, раскинув немые могилы,
Белеет рядами облезлых крестов.
Кого эта тьма на века схоронила,
Кого оторвала от бренных трудов?"?!
В её стихах обитали мертвецы и демоны, среди могил и склепов бродили призраки... Она записывала свои творения в тетрадь и прятала в письменном столе, борясь с искушением показать их родителям, учителям, брату - кому угодно, лишь бы прочитали! И однажды, не выдержав, отдала три стихотворения на суд учительнице литературы. А та пришла в ужас и потащила её к школьному психологу. Каким-то чудом отшутившись, бывшая Дульсинея избежала встречи с психологом, но с тех пор свои стихи не показывала никому.
Школьные годы прошли как в тумане. Учиться она не любила, но осознавала, что это необходимо. По этой же необходимости пошла на филологический факультет: родители дали нужную сумму нужному человеку, и ей надо было только явиться на экзамены. Это было мерзко, но пришлось подчиниться.
В стихах Дуси-студентки вурдалаки и упыри с наслаждением терзали своих жертв, бледные девы с длинными власами страдали от маньяков, а хрупкие дети напрасно взывали к милосердию своих мучителей:
Дитя несчастное влачило
В сырой темнице день за днём,
А злая мачеха точила
Ножи. И кожаным ремнём
Ребёнку спутывала руки,
И кровь из вен текла струёй...
И год за годом длились муки
В темнице мрачной и сырой.
Но теперь она больше не писала в стол! Узнав, что существуют литературные сообщества, литкафе со "свободным микрофоном", она с восторгом окунулась в творческую атмосферу. Разочарование наступило быстро. Её волшебные, завораживающие стихи подверглись резкой критике, ей ставили в пример классиков, её учили писать! Аврора (теперь уже Аврора!) прорывалась к микрофону и старалась донести до застоявшихся мозгов НАСТОЯЩИЕ стихи, но у неё быстро отбирали микрофон и снова советовали читать классиков... А зачем ей их постоянно читать?! Она искренне любила только свои безгранично красивые сочинения, знала, что они безупречны, и не верила тем, кто восхищался скучными творениями других.
В семье тоже не поняли её творчества и не дали денег на издание книги. Слушая её декламацию, мама плакала, папа пил корвалол, и оба с надрывом спрашивали, чем же они её так обидели, что она пишет подобные вещи?! Брат беззвучно хихикал в кулак, а бабушки дремали, изредка кивая белыми головами.
Не выдержав, Аврора опустилась до объяснений. "Ну, как же вы не понимаете?! - кричала она. - Это же дэ-ка-дэнс! Это выражение моего эго!"
Двадцатилетний брат-оболтус ржал в голос и ехидничал: "Конечно же, дэкадэнс! И пишешь ты дэкадэнщину, и сама ты - дэкая дэнщина!" Аврора бросила ему в лицо свой блокнот и с рёвом убежала из гостиной, с тоской вспоминая голубой восхищённый взгляд верного Тимура.
После этого Аврора всем новым знакомым говорила, что она круглая сирота…
… Замуж Аврора не хотела, хотя поклонников у неё было много. Вот и сейчас она спешила на романтическую встречу с молодым успешным бизнесменом. Свидание сулило быть приятным: бизнесмен был щедрым, страстным и нежным.
Аврора быстро шла к метро. Высокие каблуки её лаковых туфель звонко стучали по асфальту. В голове, как всегда, крутились строки очередного шедевра:
Степь. Могильник. Чёрный ворон.
Вой (лай?) шакала. Крик совы.
Воздух ядом тлена полон:
Трам-па-па… нет… ни травы -
Только жуткой грудой кости,
Трам-па-пам-па... черепа...
Муки творчества не помешали ей увидеть красный свет и замереть недалеко от перехода. Рядом с ней остановился мужчина. Не бомж, но вида несвежего и потрёпанного - маргинал, одним словом! (Это слово - маргинал - ей очень нравилось, в отличие от грубого "бомж"). От мужика явственно попахивало потом, и Аврора, презрительно на него взглянув, шагнула вперёд, к переходу.
"Ну, уж извините, мадам!" - мелодично прозвучало сзади, и девушка в смятении оглянулась: голос показался ей знакомым! Маргинал нахально подмигнул ярким голубым глазом из-под засаленных чёрных прядей, пряча усмешку в чёрной же неопрятной бороде. Аврора, вспыхнув, отвернулась и ступила на "зебру": загорелся зелёный.
В ту же минуту кто-то сильно толкнул её в спину, она по инерции пробежала вперёд несколько шагов и, не удержавшись на ногах, рухнула на асфальт, в кровь изодрав колени и руки.
А за спиной завизжали тормоза и женщины, загудели клаксоны. Девушка, с трудом поднявшись на ноги, увидела возбуждённо гомонящих людей, некоторые лихорадочно тыкали пальцами в мобильники, но Аврору интересовало одно: какой гад толкнул её в спину?! Ответ на этот вопрос она получила от толстой тётки, запричитавшей ей в лицо: "Господи-и! Тебя спас, а сам-то! Его-то! Прям так на него и наехал!" И тётка зарыдала.
Аврора на дрожащих ногах пошла к толпе, чувствуя дурноту, слабость и саднящую боль в содранных коленях и ладонях. "Пропустите... пропустите.. мне нужно..." - бормотала девушка, расталкивая локтями сгрудившихся людей. Когда Аврора пробралась сквозь толпу, над пострадавшим уже склонился врач из примчавшейся "Скорой помощи". На асфальте лицом вниз лежал тот самый маргинал в потрёпанной одежде, нахально подмигнувший ей голубым ярким глазом. Из-под мужчины растекалась тёмная лужа крови, нога была неестественно вывернута, грязные волосы нелепо торчали в разные стороны. Санитары ставили рядом с ним носилки, врач что-то негромко им говорил.
"Доктор, что с ним? Живой? Выживет? Доктор, как он?" - раздавались тревожные вопросы. "Жив пока. Крови много потерял, переломов, опять же, много," - торопливо проговорил врач, залезая в машину.
"Я готов отдать тебе всю свою кровь!" - загрохотало в голове у Авроры, и она, забыв про свою боль и дурноту, метнулась к "Скорой", но опоздала. Реанимобиль рванул с места и, завывая и мигая, помчался по проспекту. "За "Скорой", быстрее!" - взмолилась Аврора, тормознув большую зелёную машину. Водитель, пожилой усатый дядька, молча кивнул и нажал на газ.
К воротам больницы они подъехали одновременно со "Скорой": усатый дядька показал чудеса вождения и денег с Авроры не взял.
В отделении хирургии молоденькая медсестра ловко обработала её разодранные ладони и колени, дала выпить резко пахнущие капли и усадила в коридоре на банкетку: "Ждите!" И Аврора ждала: нервно ходила по широкому коридору, бросалась ко всем с вопросами, но не получала ответов. А потом началась суета, люди в голубых халатах забегали туда-сюда с озабоченными лицами: что-то случилось... У Авроры сжалось сердце, она готова была уже завизжать, но в это мгновение к ней подскочил высокий и худой врач: "Группа крови какая? Кровь нужна!" "Вт... вторая... положительная..." - пролепетала Аврора побелевшими губами. "Годится! Со мной!" - выкрикнул врач и стремительно зашагал по коридору, увлекая за собой девушку.
Дальнейшее Аврора запомнила плохо: её чувства и память умерли от жгучего страха и тошнотворного волнения. Осталось только одно: бесконечно усталое лицо врача и его медленные, с расстановкой слова: "Повезло… парню… В рубашке родился… Повреждения… не смертельные, и кровь твоя… во-время!" А дальше скороговоркой: "Иди домой, девочка, отдыхай, завтра будем узнавать, кто он такой, иди домой!" И она пошла домой.
Ночью Аврора сидела на кухне, пила то крепкий чай, то кофе, пыталась курить отцовские вонючие сигареты и писала. Скомканные листы бумаги падали на пол, в раковине копились чашки, испорченные сигареты мерзко пахли в блюдце, но Аврора этого не замечала. Она писала, улыбалась, вытирала крупные слёзы, подходила к окну и замирала, слушая. Шёл дождь - весенний, проливной, сумасшедший…
Утром забежала соседка - за рисом, в долг. Семья как раз пила чай с плюшками, и гостье были рады: задвигали стульями, засуетились, наливая чай, уронили под стол чайную ложечку. Соседка наклонилась и подняла ложечку и мелко исписанный лист бумаги. "Да тут стихи! - изумилась она и начала читать вслух - громко, выразительно:
Всё, как следует весной:
Мокротень,
Дырявый свод над головой,
Серый день.
Ни намёка на просвет -
Пелена.
И тепла в помине нет.
Ну - весна!
Снизу - жуткий гололёд,
Сверху - дождь.
Улыбаюсь во весь рот:
Ты идёшь!
Я стою под козырьком
У судьбы,
Радость в сердце мотыльком
Голубым.
Ты промокший и смешной,
Без зонта...
Ах, какая же весной
Красота!
Мама радостно плакала, папа взволнованно пил корвалол, и оба смотрели друг на друга влюблёнными глазами. Бабушки улыбались и смахивали с морщинистых щёк мелкие быстрые слезинки. Соседка уважительно спросила: "Это чьи стихи-то? Дуськины, что ли?" "Её, Евдокии!" - гордо ответил отец. "Нашей поэтессы!" - подтвердила сияющая мать. Бабушки дружно закивали белыми головами.
Самой же поэтессы дома уже не было. Она в это время находилась в больнице, где молодой и важный следователь строго выспрашивал у неё подробности вчерашнего "несчастного случая, в котором пострадало неизвестное лицо, спасшее от наезда гражданку Дубравину." Аврора смотрела на него во все глаза: такого она ещё не слышала! Следователь, поймав её изумлённо-насмешливый взгляд, смутился, запнулся и продолжил доверительно: " А того пьяного идиота мы поймали, Аврора Эдуардовна. Недалеко он уехал, в столб врезался. Машина всмятку - сам живой, только нос о подушку безопасности сломал."
Но Аврору мало волновали травмы "пьяного идиота", гораздо больше она интересовалась "неизвестным лицом". Ей до спазмов в животе хотелось его увидеть! И до дрожи в коленях она боялась этого. На выручку пришёл вчерашний врач: "Аврора, может быть, Вам знаком пострадавший? Он пока без сознания, но у него есть особая примета: смешная такая родинка под левом ухом, в виде уточки… что с Вами, Аврора?! Вы его знаете?!"
Побледневшая Аврора, ничего не ответив, кинулась к реанимации. Только у одного человека в мире есть под левым ухом смешная родинка в виде уточки!
У входа в палату силы ей изменили. Дрожащей рукой держалась Аврора за ручку двери и не могла решиться её открыть, но та распахнулась сама: черноглазая медсестра искала взглядом врача. У неё была радостная новость: пострадавший пришёл в себя!
Аврора проскользнула в палату. Прямо напротив двери стояла кровать. И с неё на девушку смотрел яркими голубыми глазами Димка - её младший брат-оболтус и по совместительству - владелец перспективного детективного агентства "Аврора".