Мы говорили точками и цифрами. И вдруг он (не помню к чему) сказал: «доверие». От веры ещё долго до любви, - я подумала вслух, а он услышал.
- Как отсюда до Эйфелевой башни? – и нарочно ведь наивно спросил.
- Примерно. Точно я не знаю. Не было такой формулы в теории.
- Главные формулы на форзаце.
- На форзаце избитые формулы.
- Их не плохо бы выучить. А то от синяков уже деваться некуда.
- Болят?
Молчит.
- Молчишь? Значит, прижились и успокоились. Грабли нужны не листья грести.
Мне хотелось, чтобы он провёл одну прямую. Мою. Тонкую и не с кем не пересекающуюся.
- Ещё не поздно вычеркнуться?
- Дорогу отступающим! – кричат в коридоре за дверью.
- Я занят, - и чуть не прищемив одну любопытную голову дверью: – Занят сказал!
- Вычеркните меня. Ещё ведь не поздно... Да?
Часы должны были тикать. А они не тикали. Остановились. Дверная ручка вертит головой. Дверь дрожит, как будто сдерживает смех от щекотки.
- Так что там с формулой расстояния до любви от Эйфелевой башни?
- Вычеркните меня, пожалуйста.
Звонок телефона, как нож к горлу. Он отрепетировано берёт трубку.
- Алло. Да. Да, Вера, через двадцать минут буду дома.
До его дома двадцать минут езды без пробок. В это время пробок не бывает. Когда он едет домой, к ней, пробок нет.
Он одновременно хватает пиджак и портфель и выходит. За открытой дверью в коридоре:
- Всех вычеркнет Любовь Александровна.
В кабинет, как на палубу врывается рокочущая волна и накрывает меня. А я накрываю ладонью беззащитный лист бумаги. И не дыша, проводя по мизинцу, как по линейке, себя вычёркиваю.