Сильвия, Сильвия,
c мёртвым ящиком камней и ложек,
с двумя детьми, двумя метеорами,
блуждающими растерянно в детской,
со ртом, заткнутым простыней,
балкой, молитвой немой,
(Сильвия, Сильвия,
куда направилась ты,
послав мне письмо
из Девоншира
о том, как сажать картофель
и разводить пчёл?)
что ты увидела,
как ты сюда улеглась?
Воришка —
как ты заползла
крадучись, одна,
к смерти, что я так долго и страстно желала,
к смерти, что мы переросли, по нашим словам,
к той, что мы носили на наших тощих грудях,
к той, что мы обсуждали так часто, всякий раз,
когда осушали три бокала сухого мартини в бостонском баре,
смерть, что говорила об исцелениях психоанализа,
смерть, что мы обсуждали, будто невесты планируют свадьбу,
смерть, за которую мы поднимали бокалы,
мотивы и тайное дело?
(В Бостоне
умирающие
садятся в такси,
да, снова смерть,
та поездка домой
с нашим мальчиком.)
Сильвия, я помню того сонного барабанщика,
что бил по глазам своей старой историей,
как мы ждали, что он вдруг объявится,
будто садист или нью-йоркская фея,
исполнить предназначение,
необходимость — окно в стене или келье,
и с той поры он выжидал
у нас под сердцем, прячась в буфете,
и я вижу теперь, что мы берегли его про запас
год за годом, застарелые смерти,
и я узнаю при этой вести
чудовищный вкус её, как у соли,
(И меня,
меня тоже.
И теперь, Сильвия,
снова ты,
снова со смертью,
едешь домой
с нашим мальчиком.)
А я лишь скажу,
руки протянув к этой каменной клетке,
что есть твоя смерть,
как не старая принадлежность,
родинка, слетевшая
с твоих творений?
(Друг мой,
когда луна прочит беды,
король почил,
королева лишилась рассудка,
петь должен пьянчуга!)
Крошка мать,
и ты тоже!
Герцогиня смешная!
Златовласое существо!
Sylvia's Death
for Sylvia Plath
O Sylvia, Sylvia,
with a dead box of stones and spoons,
with two children, two meteors
wandering loose in a tiny playroom,
with your mouth into the sheet,
into the roofbeam, into the dumb prayer,
(Sylvia, Sylvia
where did you go
after you wrote me
from Devonshire
about raising potatoes
and keeping bees?)
what did you stand by,
just how did you lie down into?
Thief —
how did you crawl into,
crawl down alone
into the death I wanted so badly and for so long,
the death we said we both outgrew,
the one we wore on our skinny breasts,
the one we talked of so often each time
we downed three extra dry martinis in Boston,
the death that talked of analysts and cures,
the death that talked like brides with plots,
the death we drank to,
the motives and the quiet deed?
(In Boston
the dying
ride in cabs,
yes death again,
that ride home
with our boy.)
O Sylvia, I remember the sleepy drummer
who beat on our eyes with an old story,
how we wanted to let him come
like a sadist or a New York fairy
to do his job,
a necessity, a window in a wall or a crib,
and since that time he waited
under our heart, our cupboard,
and I see now that we store him up
year after year, old suicides
and I know at the news of your death
a terrible taste for it, like salt,
(And me,
me too.
And now, Sylvia,
you again
with death again,
that ride home
with our boy.)
And I say only
with my arms stretched out into that stone place,
what is your death
but an old belonging,
a mole that fell out
of one of your poems?
(O friend,
while the moon's bad,
and the king's gone,
and the queen's at her wit's end
the bar fly ought to sing!)
O tiny mother,
you too!
O funny duchess!
O blonde thing!