Это было не во сне. Это было по весне.
Прислонился тут ко мне слон на выставке Моне.
У картины я стою, вся культурная стою.
Наблюдаю красоту. Набираю высоту.
У Моне — туманы грёз, у меня — духовный рост.
Там, где внутренний экран — мы с Моне плывём в туман.
Вдруг я слышу: «бу-бу-бу!» будто дует кто в трубу!
Вдруг я слышу: топ-топ-топ, а затем бабах и шлёп!
Но стою я, вся в себе — мало ль, кто там на трубе.
Хоть кричите хором «SOS!» — у меня духовный рост.
Тут я чувствую спиной — кто-то строится за мной.
И, простите за деталь — необъёмный, как рояль.
Я стою, молчу, терплю, хоть такого не люблю.
Думаю: ну ёшкин кот!.. — постоит, и отойдёт!
Что по сторонам глазеть? Я ж культурная, как все.
Только этот гадский гад видно этому и рад.
Издала я тяжкий стон, повернулась — это ОН!.
Вот такой, простите, слон! Вот таких размеров он!
Я на выставке одна, мне совсем не до слона!
И ненадобно ко мне прислоняться, как к стене!
Говорит он: ай нанэ! Говорит он: ай, Моне!
Это вам не Шаганэ! Это вам не каберне!
Говорит: пардон, мадам, что я прислонился к Вам.
Только, должен Вам признаться — к Вам так тянет прислоняться!..
И пошли мы, ай нанэ, прямо с выставки ко мне.
Говорили всё за жизнь, и про импрессионизм.
Вот такое по весне приключилось ай нанэ.
На Монэ и со слонэ, и с такой духовной мнэ.