И снова в Польше

Потомок Хазар
Даже не спрашивайте меня, были ли в РККА адъютанты, в какие периоды, в каких подразделениях, о том мне не ведомо ничего абсолютно.
Но,  если говорил Афанасий Михайлович, что был он у полковника, Разина адъютантом, то так оно и было.
А ещё был у Разина ординарец. И водитель.

 Вот эта тройка и была приставлена к полковнику Разину с той целью, чтобы поменьше времени уходило у него на личные заботы. Чтобы больше времени мог он посвящать делам и заботам, обеспечивающим успешный ход операций и вообще, слаженное действие с соседями, жизнь и быт вверенного ему воинского контингента и пр. и пр.

Неприхотлив был этот командир в быту, что солдаты ели, то и он ел. Как солдаты спали, так и он спал.
 За то и любили командира, его подчинённые. Старались обеспечить ему быт сносный, питание получше.
 Не из подхалимажа (вот уж к чему не способен Афанасий Михайлович), а из любви и уважения, из понимания той простой истины, что от состояния физического и психологического их командира во многом зависит и судьба его подчинённых, их же собратьев по оружию.

Дело было уже на территории Польши.
Когда наши войска вступили на территорию Польши, жители этой страны повели себя по-разному.
 Было такое, что встречали их хлебом, солью, особенно в крупных городах, но иногда, в небольших глухих селениях, поддавшись пропаганде, а может и по иным каким причинам, не стану я за них додумывать, селяне уходили на запад, зачастую вместе с немцами, а иные и после вступления Красной Армии шли из села.
Было такое, что скрывать. Смеялись бойцы пересказывая друг другу то-ли быль, то-ли басню - зашли как-то наши бойцы во двор к одному поляку, спрашивают: - Где у вас тут сортир, панове?
 Тот засуетился, замахал руками : - Никс нЕма, пан, герман зАбрал.
 Пшиско зАбрал…
Смеются бойцы: - Э-э, совсем плохи твои дела, пан, сортир, и тот немец уволок.

В одном из таких селений, Афанасий Михайлович увидел во дворе двух братьев, которые спешно собирались покинуть родной дом.
Подошёл к ним, свернул самокрутку, закурил.
 - Далеко собрались, панове? -  Обратился он по-польски к братьям.
 Братьев заинтересовала речь русского солдата, произнесённая на местном диалекте. Откуда им знать, что не так уж и давно, этот сержант Красной Армии прошагал через всю Польшу и именно через эти места, только в обратном направлении, возвращаясь домой из плена после очередного, но удачного побега.
 - Да, вот, пан сержант, решили мы на запад идти.
 - Зачем?
 - Так, все же идут.
 - Ну, так уж и все. А вы скольких советских солдат до сегодняшнего дня жизни лишили?
 - Братья опешили. – Ни сколько не лишили.
 - А сколько диверсий против Красной Армии совершили?
 - Да нисколько же.
 - Ну, так и чего это вы будете от Красной Армии бегать? Вы что, так разбогатели на чужом труде? Захребетники небось?
 - Братья никак не могли придти в себя от такой напраслины, какую возводил на них этот советский сержант.
- Цо пан жовнеж мовит? Сами мы себя всем обеспечивали, да вот в последнее время больше на других работать приходилось.
- Ну, так и не бегайте вы по лесам, как дикий вепрь загнанный, оглянитесь - те, что ушли, скотину то свою, от жалости из хлевов и сараем выпустили, чтобы не пропали от голода - нам то, солдатам освободителям, не с руки ловить, могут и мародёрство вменить, а вам то что, зачем добру пропадать, ничейное оно теперь.

 Послушали братья , завернули в свой двор живность, что по близости ходила, готовая прибиться к первому попавшему хозяину.
Тут же и познакомились они .
 Одного звали Казимиром, второго Владиславом.

 С тех пор, пока стояли наши в этом селении, братья, словно специально поджидали Афанасия Михайловича. Стоило ему пройти по улице, его уже тащил за рукав  если не один брат, так другой:
 - Пан сержант, пан сержант, брат приболел, просил Вас, что бы проведали Вы его.
Ну, что делать, русский солдат во внимании отказывать никому не приучен.
 В сенях уже ждал его свёрток то с приличным куском сала, то мяса, то с гусем, готовым отправиться в котёл ловкого повара водителя-Петьки.
Очень довольный вид имели и ординарец и Петька, когда удавалось им побаловать любимого своего командира мясным деликатесом.

Однажды нарвался таки Афанасий Михайлович на полковника в самое неподходящее время: когда с гусем под мышку пытался незамеченным прошмыгнуть в блиндаж.
 - Стой. Кто идёт?
 - Сержант Зубенко.
 - А это где взял? – указал полковник на крупного гуся, торчащего из под мышки Афанасия Михайловича.
- На хитром рынке, товарищ полковник.
 Полковник Разин некоторое время разглядывал сержантскую ношу, как бы решая, заслуживает ли такой поступок сурового наказания или вписывается он в рамки повседневности.
 - Смотри, сержант, узнаю, собственной рукой расстреляю.
 - Не дожидаясь ответа сержанта, полковник зашагал по делам, которые были в данный момент куда важнее и ответственнее, чем распекательство сержанта, никому никакого вреда, собственно, и не причинившего.
Ну, вот случилась такая история, подвернулся случай, может и на грани фола, но не преступление это, нет, уверен  я.

Бывало и похлеще.
Продвигаясь дальше, освобождая Польшу, попадали наши войска и в тяжёлую ситуацию, когда снабжение ухудшалось, тылы-обозы отставали, приходилось деятельным адъютанту с ординарцем выдумывать способы, чтобы хоть как-то накормить своего командира, проявить заботу.
 Однажды дошло до того, что решились они на такое!

 Дело к теплу, зачем полковнику бельё тёплое, когда на стол ему поставить нечего, жрать хочется, спасу нет.
 Взяли они тёплое исподнее и приготовились снести на местный рынок, на харчи выменять, как засёк их командир, знал уже про их заботу, молча указал на тумбочку, положить, мол, и впредь не трогать.
Потом долго смотрел на всю тройку то-ли с благодарностью, то-ли с осуждением и в конце концов изрёк:
 - Деятели вы мои. Вы меня нагишом оставите.

После этого случая полковник понял, что боец из Афанасия Михайловича добрый, а вот адъютант из сержанта никакой, к некоторому авантюризму склонен, потому достал он пачку рапортов от сержанта Зубенко с просьбой направить его в расположение своего родного подразделения в распоряжение командира Н+++, поразмышлял  и, как бы с сожалением, подписал…

 Вскоре, с восторгом чувств, шагал сержант Зубенко в расположение родного своего подразделения.