Занемевшими пальцами гладишь шею:
По утрам нестерпимо горят стигматы.
Даже дети здесь ругаются матом.
Даже старики прощать не умеют.
Даже юноши не мечтают о страсти.
Даже девушки не опускают ресницы.
Здесь никто ничего не знает о счастье.
И ночами им ничего не снится.
Как здесь можно свои показывать крылья?
Им гораздо привычней видеть копыта.
Смотришь, смотришь в небо в немом бессилии,
Так, как будто оно навсегда закрыто.
Ничего невозможно сделать без веры.
Ничего иного не остаётся,
Как искать среди облаков химеры.
Здесь не терпят слепящего злого солнца.
И оно им взаимностью отвечает –
Месяцами не золотит им лица.
Тем, кто ничего о любви не знает,
Невозможно надеяться и молиться.
Что же делать? Терпеть фантомные боли?
Трахать бледных женщин с глазами статуй?
Ах какое, Господи, голубое,
Это небо, в котором нельзя остаться!
Падший ангел вздыхает и смотрит хмуро.
Выгребает осколки разбитых истин.
У него ускользающая натура,
И всё время мыши сгрызают кисти.
У него заказчики-толстосумы,
И всё время просят сделать "красиво".
А когда мученье невыносимо,
Он её, единственную, рисует.
Он за ней и спустился сюда однажды.
И едва успел. Так костёр был жарок…
И от возбуждения или жажды
Порастрескались губы дам и служанок.
А она стояла и улыбалась,
Только слёзы катились с висков по шее.
Даже горстки пепла там не осталось.
А всего и сделал-то пару жестов,
Пару взмахов крыльев над старой башней –
Лепестками загнулись полотна жести,
И стена упала листом бумажным,
Но зато они были вместе, вместе.
И с тех пор их в столетиях разлучили.
И с тех пор они летать не умеют,
Но урок свой так и не заучили.
Как горит в груди, и пальцы немеют...