***
Почти весенний дождь – февральский звонкий сюр.
Топлёный дух зимы вдыхаю глубже, глубже,
и томиком стихов в чернильно-синей луже
промокший тонет день. Сквозь памяти прищур
читаю письмена. Вечерний променад
неизъяснимо свеж и хрупко-пастернаков.
В сплетениях ветвей - экслибрисы и знаки,
а воздух оживлён дыханием монад.
Пролётки не достать, и режет тьму трамвай,
а звёздный ковш плывёт над миром - аве, Отче!
Но сколько вёсен ты к душе ни прививай,
нетленный тот «Февраль» по-прежнему грохочет.
***
Февраль. Авиакассы. Пять часов.
Ты снова улетаешь в свой Париж.
Глаза в прищуре, щёточка усов
твоё смятенье прячут. Ты молчишь.
Гастроли, встречи, «Комеди Франсез»
и медных труб заманчивые звуки.
Но разве на плетение словес
мы разменяем таинство разлуки?
Вернёшься в марте, но совсем другой.
Чужой? Да нет… Скорее, отчуждённый.
И будет месяц плыть новорождённый
над суетной юдолью городской.
Поднимешь на руки, смешно нахмуришь лоб,
овеянный дыханьем Нотр-Дама,
почувствуешь мой трепетный озноб.
Со стороны - плохая мелодрама,
телячьи нежности. И так в который раз
мы будем снова изучать друг друга
и долго уточнять оттенок глаз,
потом рисунок губ. И так - по кругу.
***
Февраль ревнив и жаждет крови -
нахмурит пасмурные брови
и времени прервёт поток,
наивной птахи коготок
во льду увязнет.
И вспенятся в горячей неге
любовь и боль, и кровь со снегом,
и, сколько ты ни прекословь,
циничный март смешает вновь
надежды с грязью.
Долготерпенья мякиш хлебный
оставь монахам благолепным.
Признаем: пройдена черта.
Взломав запретные врата,
шагнём в апрель мы.
И в кураже шального селфи
дай, бог, на фоне звёздных верфей
не оступиться на камнях,
растаяв в сумрачных огнях
святого Эльма.