Уездная тьмутаракань увязла в тополиной вате. На лавке дремлет обыватель, уже принявший свой стакан доступных антидепрессантов. Две ученицы в пене бантов взбивают бегом пену дней. Мамаша топает в детсадик, ее сынок по кличке Вадик покорно следует за ней, ногами шлепая неловко. Там на углу стоит ментовка, а у ментовки - ментовоз. А за обшарпанным столом угрюмый следователь Климов , вчера поймавший двух налимов, угрюмо тычет ручкой в нос.
Сейчас он ловит не налима, ему значительно трудней. Года идут неумолимо, начальство любит подхалимов, прогресса нет, а мрачный Климов - всего майор – слегка небрит и неустроен в жизни личной, далек от роскоши столичной; упорно взяток не беря, имеет славу бунтаря.
И за окном играют дети, а перед Климовым свидетель: интеллигентам не чета, он прост, как пробка от кефира, не одолел “Войны и мира” и Пруста тоже не читал.
Майор, послушай, - говорит он. В последний раз я видел Риту во время вахты трудовой. Она, задрав до зада платье, сидела в черном “мазератти”, слегка качая головой - был за рулем какой-то папик - вблизи гостиницы “Савой”.
И вы не подошли к ней?
Нафиг? У всех, майор, есть бизнес свой.
Следак молчит в раздумье тяжком, и авторучкой чешет нос. И говорит: “с какой бы стати? ” И пишет слово “мазератти”. И шеей лебедя вопрос рисует долго по бумажкам.
А после?
Я пошел по делу. Она осталась.
Да, дела. Так значит, с кем она сидела?
Не знаю.
Мрак, туман и мгла.
В тени листвы темно-зеленой аккордеонят вальс- каприз. Маньяк шагает по району, как по стране капитализм. От дел маньяка пахнет серой, и перехватывает дых: подобно ящерице серой, он ловит бабочек ночных. За крыльями цветов опала крадется он в густой пыли. И вот уж семь путан пропало, и пятерых в лесу нашли. В бордовых юбочках из плюша не выйдут Маша и Настюша к кинотеатру в выходной. И вовсе не от сколиоза Анюта, Леночка и Роза свой путь окончили земной. Их взял в геенну адский князь, и как сожительницы Лота, они в окрестные болота легли, столпами обратясь. Ножом заколотые в спину, обрушились в траву и глину - в ментовке размышляет мент – и души их сквозь грязь и тину пошли в посмертную трясину, оставив тела инструмент.
На “Командирских” полвторого. К нему стучит сержант Петрова
Майор, к тебе корреспондент.
Пускай заходит – молвит Климов.
И появляется ОНА. Благоуханна и стройна как роза Иерусалима. Как муза танца Терпсихора, в воздушном платьице своем. Вокруг нее “Жадор” Диора парит как луг весенним днем. Совсем недавня студентка, она теперь корреспондентка - она с заданием пришла из редколлегии центральной спросить про ужас криминальный. Она умна как сатана, обворожительно красива - и перед ней брутальный Климов чуть привстает из-за стола.
Блокнот достав и карандашик, садится в позе юных дев и улыбается - “Наташа” А Климов отвечает - “Глеб “. И улыбнувшись Глебу снова, как будто ждет она ответ - на бюст похожая Кановы, хоть у Кановы бюста нет. И легкой туфелькой играя, она на Климова глядит.
Вы из газеты или рая?
Нет, я Наташа – говорит.
Вы симпатичны чрезвычайно. Но дело – следственная тайна.
У вас, должно быть много тайн... Мне очень хочется ... проникнуть
И не успела дева пикнуть...
На “Командирских” полшестого. В ментовке полный раскардаш. В одном бюстгалтере Петрова . Она довольна как корова. Наташа лижет карандаш. А Климов снова входит в раж, хотя уже пора бы в койку. Обеих дев беря за дойку – им нравится такой менаж... Отвешивает пару плюх . Они хотели б пару суток... Но кто же мочит проституток? Да всем плевать на этих шлюх.