Рассказ.
«У меня рак», - набрала в поисковике Тома, худенькая и бледная сероглазая девушка в кокетливом паричке, прикрывающем едва заметный ёжик отрастающих волос, и быстро кликнула первую же ссылку.
Жадно всмотрелась в монитор, удивлённо и недоверчиво хмыкнула, а потом улыбнулась.
Нет, в том, что у неё рак, ничего смешного не было - было страшно! И с этим жутким знанием девушка жила уже почти год. Тома навсегда запомнила всепоглощающий ужас, охвативший её, когда она узнала о смертельном диагнозе. Она зарыдала взахлёб прямо на приёме у врача, закричала и упала почти без сознания в объятия ворвавшейся в кабинет мамы... Ей казалось, что жизнь кончится немедленно, сию минуту! В её душе до сих пор был жив тот страх перед неизбежной операцией, когда в палате она снова лихорадочно цеплялась за маму, словно ей было не двадцать, а два года, и та могла унести свою девочку и спрятать. Тома помнила тяжёлые часы в реанимации: невыносимую боль во всём теле, жажду и панику, что это никогда не кончится, помнила и весь остальной нелёгкий послеоперационный период. До сих пор перед ней стояли мамины страдающие глаза и её искусственная бодрая улыбка: «Всё хорошо, доченька!» Потом было трудное, иссушающее душу и тело лечение: «химия», изводившая её постоянной мучительной тошнотой, облучение, давшееся ей ненамного легче…
Теперь-то что! Она ещё продолжала лечиться, но медикаментами, диетой и покоем. И вот этот-то пресловутый покой не давал ей покоя: Тома осталась одна.
Университетские подружки сначала и плакали вместе с нею, и пытались её развеять, вытащить на "тусовки", и звонили часто. А потом им это надоело, наверное... Теперь звонки стали редкими, фразы дежурными: "Томка, ты давай, держись!" и "Мужайся, слышишь?" Держаться было не за что, а мужаться ей, девушке, не хотелось. Был ещё любимый, но он исчез, как только узнал о её диагнозе, а немногочисленные родственники отделывались сочувственными словами по телефону. Эти предательства были не менее страшны, чем коварная болезнь, поселившаяся в её хрупком теле. Так и получилось, что осталась у неё только мама… Именно одиночество и толкнуло её набрать в поисковике: «У меня рак». А открывшаяся страница заставила её улыбнуться.
Это была страница в соцсети, и в статусе её хозяина Тома прочитала те же слова: «У меня рак». Не они развеселили её, конечно же. Невольную улыбку вызвали имя и фамилия владельца страницы: Том Томин. И в этом не было бы ничего смешного, если бы она сама не была Тамарой, Томой Томилиной. Тома Томилина и Том Томин! «Томин – стало быть, мой!» - хихикнула девушка и стала изучать страницу незнакомого ей больного раком Тома.
Том уже прошёл весь путь. И ужас приговора, и операция, и выматывающее лечение остались позади. Он восстанавливался. Был пока ещё очень худым, но волосы начали отрастать. А главное - у него осталась жизнь! И Том делился этой сумасшедшей радостью со всем миром! И ещё ему хотелось утешить отчаявшихся, он хотел, чтобы люди нашли на его странице надежду и веру в лучшее. И к нему приходили, засыпали его вопросами, делились своим горьким опытом, знакомились между собой.
Тома ревела в три ручья, читая эти истории, но это были слёзы не печали, а светлого облегчения, словно она пришла, наконец-то, домой. Этот парень не стал скрывать свою болезнь, как было принято в её мире. Тома с болезненным вниманием читала переписку Тома с друзьями, удивлялась их остротам и шуткам: шутили-то над собой и над раком! Ей бы и в голову такое не пришло! А ещё она завидовала и ревновала. Завидовала, что рядом с Томом оказалось множество друзей, а она осталась в одиночестве. И ревновала Тома ко всем! Она хотела, чтобы слова утешения он говорил ей… Тома понимала, что её ревность нелогична, необоснованна… да просто не имеет права на существование! – и всё равно ревновала. А потом решилась и написала Тому письмо. И в нём впервые за всё это невыносимо трудное время откровенно рассказала о своей беде, об отчаянном одиночестве, тоске и страхе.
На ответ она не надеялась.
Том откликнулся на следующий же день. «Тамара, здравствуйте! - писал он. - А давай, сразу перейдём на «ты»? Я старше тебя всего на 4 года, чего там «выкать»! Знаешь, а ведь Тома Томилина и Том Томин – это круто! И то, что ты меня нашла, тоже круто! Значит, будем общаться. А рака ты не бойся, Тома. Ты его уже победила, дальше пусть он тебя боится! И не беспокойся о волосах: отрастут и будут ещё лучше, по себе знаю. Подозреваю, что ты блондинка, да? Ну, поздравляю: я тоже блондин, только глаза у меня не серые, а голубые, как уверяют мои друзья. Так что мы с тобой - два сапога, которые пара! И одиночества не бойся, Тома, кончилось оно!» А дальше он писал, как будто болтал со своей хорошей знакомой - с юмором и шутками, о серьёзном и не очень, обо всём подряд. Его ласковое и смешное письмо девушка распечатала и перечитывала снова и снова. Её ответ был бестолковым, восторженным, благодарным. Она отстучала его не думая, давясь радостными слезами, и отправила, не перечитывая. И Том снова написал ей длинное письмо! В нём он рассказывал о себе. О себе и о раке. И это было не страшно! Это было интересно! В ответ она уже смогла послать вполне здравое "сочинение".
Так они и стали писать друг другу каждый день. Тома интересовало всё: как она перенесла очередную процедуру, какая на улице погода, что Томочка ела на завтрак и нашла ли корм для маминой кошки… Он научил её смеяться, шутить и быть спокойной и стойкой. А она уже не мыслила себя без его писем.
И наступил день, когда Том написал, что очень-очень хочет её увидеть, услышать её голос… «Мне мало фотографий и писем! Давай по скайпу поговорим! Ну, Томка, не трусь!» А она и не трусит, вот ещё, она сама этого хочет! Но всё равно трусила, конечно, и волновалась, как перед свиданием!
В первую минуту они просто молча смотрели друг на друга, растерянно улыбаясь и не находя нужных слов. И заговорили взволнованно и одновременно: "Тома! Том! Ты такая красивая! Я так хотела тебя увидеть!" - и засмеялись. Замолчали и снова заговорили, и потом уже не могли остановиться, не могли расстаться…
С того дня Том и Тома никогда не выключали свои компьютеры. Им хотелось видеть ставшее родным лицо, слышать любимый голос и смех. Они не говорили о любви и не признавались в этом даже сами себе. Они просто не могли друг без друга. А Тома по-прежнему не могла и без его писем. Она распечатывала их и таскала с собой в сумочке, бесконечно перечитывая.
Но судьба, видимо, решила, что ей мало испытаний, и нанесла ещё один удар: у неё снова обнаружили опухоль, на этот раз подкожную... И, хотя врачи давали хорошие шансы на её доброкачественность, девушка была в отчаянии. Тома не стала ничего говорить маме, и у неё остался один только Том. И он был рядом постоянно: разговаривал с нею по и скайпу, и по телефону, писал ей свои смешные письма, утешал и подбадривал. Без него Тома не продержалась бы.
Опухоль решили удалять. Зарёванная и несчастная, Тамара пришла домой из клиники и впервые за долгое время не стала включать ни компьютер, ни телефон. Она сделала себе горячую ванну: её знобило, ей снова было страшно и одиноко. Тома лежала в пушистой пене, не мигая, смотрела в потолок, а слёзы непрерывно катились из глаз, затекали в уши и солёными ручейками впадали в воду.
Когда пена опала, а вода остыла, девушка медленно вылезла из ванны, натянула трусики, завернулась в пушистый халат и пошла включать компьютер. Сигнал скайпа раздался немедленно: Том вызывал её непрерывно. Он сидел за столом встревоженный, с потерянными глазами и почему-то с голым торсом. «Какой он худенький! – пронзила Тому жалость. – И какой красивый!» «Тома! Тома! – почти кричал Том. – Что случилось, Тома?! Почему ты телефон отключила, Тома?!» «Всё в порядке, любимый, - неожиданно для самой себя сказала Тома, - всё в порядке. Назначили операцию. А чего ты голый-то?» - фыркнула она. «Это так, в душе был, не успел… - охриплым голосом проговорил Том. - Ты что сейчас сказала… Как ты меня…» «Любимый», - повторила Тома, посмотрела на него долгим взглядом и сняла пушистый халат.
Она обнажилась, и у него перехватило дыхание. Почти бесплотная, с выступающими ключицами и высохшими маленькими грудками, с провалившейся чашей живота и выпуклым лобком, целомудренно прикрытым розовыми хлопковыми трусиками – она стояла перед ним и была прекрасна. Он смотрел на неё, забыв о болезни, не замечая её бледности и синих кругов под глазами, запёкшихся губ и яркого прыщика на подбородке. Она была прекрасна, и он её желал. Желал со всей силой молодости, с жарким пылом нерастраченной любви, задыхаясь от безграничной нежности.
Том протянул руку к монитору, к маленькому глазку камеры… к ней, далёкой и недоступной… Тома протянула руку к нему… Их пальцы не могли соприкоснуться, но соприкоснулись их бешено стучащие сердца и горячие взгляды, жажда обладания была нестерпимой…
...и тогда случилось стыдное, сумасшедшее и безгрешное с ними… между ними… перед камерой они любили друг друга: любили себя друг для друга… любили друг друга через себя, не отрывая горящих глаз от мониторов, забыв о преградах и расстояниях, растворившись во взглядах и чувствах… со сладкими стонами, закусывая губы, содрогаясь в блаженных, мучительных судорогах, смеясь и плача…
- Я люблю тебя, Том, - шептала она.
- Я люблю тебя, Тома! – кричал он.
Я люблю тебя… люблю тебя… люблю…
Потом она сидела, закутавшись в пушистый халат, смотрела бездонными глазами ему в глаза и счастливо улыбалась. «Я теперь ничего не боюсь, Том. Ни операции, ни смерти, ни мучений. Нет-нет, послушай! – заторопилась Тома, когда он протестующе что-то начал говорить. – Послушай! Я… Я боюсь только одного: у меня долго не будет твоих новых писем! Там нельзя... Я не смогу без твоих писем!» И она тихо заплакала. «Томка, Томочка… Ты что, милая… Письма… Подумаешь, письма, - растерянно бормотал Том. – Не плачь! Я знаю, что делать! Я тебе напишу настоящее письмо, в конверте! Ты проснёшься, и оно уже будет ждать мою храбрую девочку. И тебе его прочитает медсестра… или врач… или…» «Мама», - шепнула она сквозь слёзы. «Мама! – радостно согласился Том. – Конечно, мама! А в письме…»
И он стал рассказывать ей о письме, которое напишет, какое оно будет длинное и замечательное, и она успокоилась и засмеялась, и начала ждать это письмо, и перестала ждать и бояться операции.
Том опустил пухлый конверт в ящик. Десять страниц, исписанных словами о любви, о том, как поедут они летом к морю и будут жить на берегу в соломенной лачуге, как будут купаться в синей воде и ловить маленьких смешных крабов. И много ещё глупого, нежного и сокровенного было написано в этом письме. Вечером он торжественно объявил о знаменательном событии Томе, и она стала мучить его вопросами. Вот расскажи ей, что он там написал, и всё тут! Том держался мужественно, отшучивался, комично сердился, но сохранил тайну письма…
которое вернулось к нему через пять дней. Десять страниц, исписанных словами любви, мечты и утешения оказались чересчур тяжёлыми, чтобы почта разрешила отправить их бесплатно… Том держал в руке пухлое и уже никому не нужное письмо и лихорадочно думал, запретив себе впадать в отчаяние: операция послезавтра…
«Я проснусь, и мне прочитают его письмо, я проснусь, и мне прочитают его письмо, я проснусь… - твердила про себя Тома, когда её везли на каталке в операционную. Она ничего не боялась! «Я проснусь…» - и послушно задышала под маской. Её мысли затуманились, глаза закрылись… Операция началась.
Тома открыла глаза. Она была в странной комнате: белой, освещённой белым же светом, но не ярким и слепящим, а приглушённым и неизвестно откуда лившимся. В комнате не было никакой мебели, у неё ничего не болело, не хотелось пить… «Я умерла!» – догадалась она и ничего не почувствовала: ни страха, ни горя, ни боли – ничего. А потом ей показалось, что она не одна. Повернув голову, девушка увидела Тома: странный, полупрозрачный силуэт, белое лицо и живые, взволнованные глаза. И тогда на неё обрушились и страх, и горе, и боль одновременно: Том тоже умер! Почему?! «То-о-ом! – истошно, беззвучно и отчаянно закричала она. – То-о-ом! Ты умер?! Только не ты-ы-ы!» И зашлась в бесполезных, сухих и душащих рыданиях. «Тише, тише, Томусик! Что ты, милая… Я не умер, нет! Я пришёл сказать, что не будет письма, не плачь. Не будет письма, не плачь, не будет письма…» Голос его удалялся, угасал, а потом застучал в голове тяжёлой мыслью: «Не будет письма…»
С этой мыслью она проснулась в палате, и едкие, жгучие слёзы поползли из-под плотно сомкнутых век. «Не будет письма,» - хотела пожаловаться Тома больничному миру, но пересохшие губы не слушались её. «Пи-и-ить», - просипела она, и это получилось. «Потерпи, хорошая», - ласково прозвучал незнакомый, но странно родной голос, и высохшие губы смочила прохладная влага. Тома жадно облизнулась и открыла глаза. Рядом с кроватью сидела мама и… Том, и она рассердилась на своё подлое сознание, играющее с ней в жестокую игру. «Не будет письма, - горестно и почти беззвучно прошептала она, опустив тяжёлые веки, - и тебя нет… Ничего нет…». «То есть, как это - нет?! – возмутился голос Тома – теперь она узнала его! – Вот он я, собственной персоной!» Тяжёлые веки стали невесомыми, глаза распахнулись и засияли навстречу его обожающему взгляду. «Не будет письма, Томка! Зачем нам письмо? Я тебе сам всё расскажу, без всяких писем, и лучше, и интереснее, и, и… я так тебя люблю!»
Он помолчал и продолжил голосом доброго сказочника: «А теперь, Тома Томилина, слушай. Я расскажу, какой мне чудной сон приснился в поезде, среди бела дня, когда я к тебе ехал, мучился, а ты на столе у хирурга прохлаждалась…»