В купальскую ночь прислушайся к пению лун,
К шепоту звездному летним зеленым травам.
Ты услышь в короткую ночь, что поет июль
И о чем разливается ветер по дрожащим купавам.
В времена бескрайних лесов и огней Сварога,
Когда струились веснянки еще по полям,
В день, где крапиву клали в домах у порога,
Где пели баллады старинным ивовым ветвям
На мокром песке давно как трещали костры,
Ветра разносили запах цветущей полыни.
В горящем закате ты знай, что русалки хитры
Обман не жалея хранят благую святыню.
Загорелою кожей вчера работавших рук
К верху ссохшихся трав прикасалась Олеся.
Так хотела бы знать кем будет сегодня супруг,
Прыгать вместе со всеми под полночную песню.
Она шла далеко от девичего звонкого смеха,
Она плакала, слезы горькие вытирая венком,
Из него выпадали цветы. И кому такая потеха
Оставлять на дороге косой след, идя босиком.
Завтра утром ее обзывать будут ведьмой,
Линчевать, всем селом захотят ее сжечь,
Раз не сжечь, то хоть выгнать, хотя бы пометить,
Заклеймить косоногой. Слова, раз не меч.
Там не лучше. По прошлому году болят
Оскорбления раны, как тогда заставляли
Прыгать через костер, и сейчас захотят
За прожженную ткань посмеяться над шрамом.
Лес сгущался и свет порой лишь едва
Пробивался сквозь шумные вечные кроны.
В ночь горячего летнего колдовства
Не вернуться ей было к родимому дому.
Смех остался вдали у реки, за спиной,
А Олеся все шла, спотыкаясь о корни,
Сквозь поющий серебряный травостой
Силует человека, к ветру повернут.
Подходила она постепенно все ближе,
Так боялась спугнуть и узнать что за чудо,
Тот, кто считался вовеки нечистым
В эту ночь не ходил к гулящим у пруда.
Силует все стоял в чудном сарафане
И, казалось, девчонка не видит Олесю.
Как ее до сих пор не хватились селяне?
Серебрилась душа полуночного леса.
Они долго стояли напротив, не зная,
Что сказать, в чем признаться и как обвинить:
-Почему не бежишь? Мавка же полевая.
-Я русалка. Тебе здесь не стоит бродить.
Я давно за тобой уже наблюдаю,
Не-такая-как-те, мне тебя стало жаль,
Я с тобой поведусь говорить, поиграю, -
Речь звенела, поя, в разноцветии мальв.
Шелестела веселая жаркая поступь
На холодной траве и опавшей листве,
Пролетала душа в пустоте междузвездной
И сверкала впервые в девичей лихве,
И, казалось, что нету здесь больше счастья,
Чем бродить им вдвоем по раскосым полям.
И, казалось, что больше не станет иначе,
И, казалось, союз не пригоден смертям.
Облетали последние жухлые листья.
В терпком тающем зареве ноября
Две июльских души подобрались на выступ
И стояли недвижно, все так же боясь.
"Я исчезну, но вскоре я все же вернусь,
Ты меня ожидай с первым звоном капели.
Я не стану, но, сил когда наберусь,
Поиграю с тобой". Так она и истлела.
И в секунду живущее теплое тело
Разлетелось на грани и светлячков.
Лишь далекое эхо все так же гудело:
"Я вернусь с ароматом весенних цветов".
И тогда покатились щеками снежинки
Вперемешку горячих искренних слез,
Ей все так же идти по заросшей тропинке,
Вытирая глаза лишь остатками грез.
Слух ходил, что весной высокосного года
Стали видеть все чаще Олесю в лесу,
Ту, что в снегах находили у брода -
Бездыханное тело упало в лозу.
А она все стояла на склоне и знала -
Не сыскать ей судьбы лучше данной русалкой.
Лишь теперь она смело землею бежала
И смеялась, играя с той в догонялки.