Дверцы нет у огурца,
нет окошка у яйца,
ну, а в стаде хоть одна, но
есть паршивая овца.
Всё овечке той не так:
не туда ведёт вожак,
клевер вял, вода сырая,
раздражает лай собак.
Чтоб не спечься от жары,
овцы все стригут вихры.
Ну а этой дела нету:
"Не люблю,-кричит,-муштры!".
И пока те, кто не глуп,
избавляются от шуб,
наша милая овечка
гордо носит свой тулуп.
Хоть грызёт её чесотка
и пути не видно чётко,
всё одно, задравши нос,
ходит в шубе меринос.
Уж свалялися бока,
уж походка нелегка,
и бараны вслед не смотрят,
в общем, грусть, печаль, тоска.
Ярка и сама не рада,
что собой позорит стадо,
но упрямства червячок
не даёт признать грешок.
Годы шли, и вот пред нами
не овца, а шар с глазами.
Он лишь жалобно мычит
и копытами сучит.
Ходит-бродит вдоль двора
кучерявая гора.
Вдруг, на кочке оступившись,
покатилася с бугра.
Набирая обороты,
через поле и ворота,
через сёла-города
мчится с криками: "Беееее-да!"
Сколько жил, не знал, что можно
быстро так пройти таможню!
Не оплачивая мзду,
проложила борозду
и по чуть с уклоном тропам
устремилася к европам.
Ламца-дрица-гоп-цаца!
Путешествует овца,
распугала всю прислугу
Елисейского дворца.
Разметала пол-Парижа,
загнала котов на крыши,
и к исходу четверга
повернула на югА.
В итальянском городке
ХЛОП об башню! Та - в пике!
Слава Богу, не упала,
хоть была на волоске.
А потом на мухоморе
подскользнулася и в море
средиземное БУЛТЫХ!
Вот такой, ребятки, стих.
С той поры овечку эту
не видал, бродя по свету.
Лишь случайно, краем уха,
слышал что-то вроде слуха:
будто где-то в океане,
на седьмом меридиане,
сухогрузы-корабли
айсберг блеющий нашли.
* * *
Если задираешь нос
и злорадством ты оброс,
будь готов, что жизнь-злодейка
понесётся под откос.