хрустнул тонкой корочкой льда
конец февраля
и ушел
Трамвай неспешно катил по Городу. В Городе он был единственным трамваем и, видимо, по этой самой причине делал то, чего ему вздумается, ездил без всякого маршрута от окраины до окраины, а также везде, где находились рельсы, пугал кошек и голубей на узких улочках, мешал автомобилям, дребезжал стеклами в окнах домов... Еще он был стар, скрипуч, блестел начищенной бронзой, пах лакированным деревом и почему-то корицей. У него был взбалмошный характер, словно у озорного старикашки, сбежавшего наконец-то из-под домашнего присмотра. Все так, но горожане, несмотря ни на что, его любили. На нем каталась вся детвора Города, на задней площадке частенько целовались влюбленные, в него садились те, у кого что-то в жизни разладилось и им требовалось просто ехать и ни о чем не думать.
- Ну, здравствуй, моя девочка. Давно же мы не виделись.
Высокий пожилой мужчина, оправив полы плаща, сел на деревянную скамью напротив маленькой волшебницы. Трамвай, звякнув, отчалил от остановки и, потихоньку набирая скорость, потрусил дальше.
- Здравствуйте, мастер Деус, - рассеянно ответила она. Голова поникшая, капюшон и волосы закрывают лицо.
- Кажется, ты стала старше... - Деус вздохнул и немигающим взглядом уставился за окно, там было довольно серо и неприглядно, мимо плыли оплывшие грязные сугробы и голые кусты. - Я понимаю, что тебе сейчас хочется побыть одной. Но выслушай, это недолго.
Квартирка пряталась под крутым черепичным скатом старого трехэтажного дома. Среди приземистых безыскусных соседей он выглядел могучим и прекрасным великаном, играющим мышцами пилястр, тянущийся ввысь шпилями небольших башенок, переливающийся мозаикой окон на лестничных пролетах в парадном, в прошлом доходный дом торгового человека Ивана Глызнова, а теперь просто дом номер пять по улице Пузырьков. Кстати, ввиду имелись не мыльные пузыри, как, возможно, кто-то мог подумать, а пузырьки стеклянные. Да-да. Дело в том, что в стародавние времена в этом доме находилась первая и в то время единственная в Городе аптека (теперь место ее занимал небольшой бар "Лекарства от хандры"), ну, а взаимосвязь аптеки и пузырьков легко уловить.
Квартирка была странной планировки, крохотная, но с высокими потолками, а еще теплая и уютная, а что ещё нужно. Небольшой коридорчик с гардеробом, скамеечкой под обувь и вазой для зонтов; старомодный, выложенный узорным кафелем санузел - два в одном, с пузатым медным краном над большущей чугунной ванной, белоснежной, опирающейся на мощные черные лапы, с зеркалом от потолка до пола, со шкафчиком для полотенец и всякой мыльно-рыльной мелочи, ну, и, естественно, унитазом, над которым свесив хвостик с деревянной ручкой нависал сливной бачок; всему остальному служила одна единственная, но с большим умом обставленная комната: это был и кабинет, и кухня, и гостиная с крохотным камином; спальней служила широкая полка-кровать, куда вела крутая лесенка. Да, еще имелось огромное, почти что во всю стену окно, выходящее на торец здания. Мое гнездышко, - ласково называла квартиру Юла. Еще здесь жил вольный кот Тимоха. Как он проникал на эту жилплощадь даже для Юлы оставалось секретом, но точно не как нормальные коты, через вход. А вот Витька-Витька-Ветерок всегда появлялся через дверь и всегда стучал, хотя, этот хитрющий сквозняк мог бы через любую щель пролезть. Как же он стал ей близок, неожиданно и так глубоко. А как же тот, другой, кто тоже был близок (и сейчас все еще)? Тот кого она так ждала? И сердце билось восторженно его словами...
"Ты наполнила мою душу ветром,
Ветром из волшебных тайных стран..."
Теперь у неё другой Ветер и другой восторг наполняет сердце. А слова, ведь они никуда не делись...
"Все так просто и сложно одновременно.
Ветер подхватил песчинки и унес.
Оказалось это были ты и я,
Оказалось все всегда всерьез".
Он все и так чувствует, он хороший, он поймёт.
Сначала она собрала все письма. "Тот, кто писал их, все равно в моем сердце, хоть он и далеко" - подержав в руках ворох пушистых от буковок листов, Юла растопила камин и стала бросать письма в пламя, внутри у неё было так же горячо. По стенам плясали тени. Письма сгорали, но не осыпались пеплом, а превращаясь в большекрылых светло-серых мотыльков. Они покружили по комнате и исчезли. "Все правильно, теперь они свободны", - подумала Юла. "Так, что дальше?". Она взяла в руки фенечку, которую он ей сплел. И стала вспоминать, все, до мельчайших подробностей: их встречи, прикосновения, объятья до мурашек по коже, разговоры, прогулки, и те детские карусели, утренние и вечерние улицы наполненные их сумасшествием.
утро
осень
спрятаться в нежности
в небезмятежности
друг к другу
так чтоб минуты
яркими листьями
медленно-медленно
плавно кружась
тихо слетали
нас укрывая
Она вспоминала и отпускала воспоминания прочь. Человек не может нести так много, иначе никогда никуда не придет. Юла в последний раз мысленно погладила его по небритой щеке, взглянула в его карие глаза: "Может быть мы ещё встретимся, просто будем уже совсем другими...". Он кивнул и пошёл. Все дальше, дальше. Фенечка в руках дрогнула, шевельнулась и яркой шустрой ящеркой выскользнула из пальцев. И тут Юла заплакала, не стесняясь, не сдерживаясь шмыгала носом и растирала капли по щекам. Да, все ещё было грустно, но это больше не было каменной тяжестью, это было тонким черно-белым кружевом узора в душе и воспоминания никуда не ушли, просто они больше не терзали маленькую волшебницу. Все было правильно. Цена была уплачена. Откуда-то появился Тимоха, запрыгнул на руки и она стиснула жалобно мякнувшего кота, прижала лицо к его пушистому пахучему боку.
легким ознобом
что-то вытекает изнутри
возможно февраль
возможно
что-то невысказанное
последние капли
сочатся солоновато-терпкие
пачкают грязным тающим снегом
а я прошу
в эту кашу из облаков
в это месиво под ногами
Боже
щепотку солнца
и если останется
самую малость
каждому в сердце
- Да. К сожалению, за все приходится платить, Юла. Даже мне…
Юла и мастер Деус ещё помолчали, каждый думал о чем-то своём. А мимо летели улицы, люди, дома, машины, деревья, мимо пролетал их Город, спешили в новое их маленькие, но такие огромные жизни и судьбы, проносились потери и приобретения, радостные и печальные мгновения, все, что делает этот мир таким восхитительно чудесным. Город ждал весну… Ждал, чтоб, встряхнувшись, избавиться от мусора и хлама, скопившегося за долгую зиму.
Мастер поднялся:
- Ты все понимаешь сама, моя маленькая нежная девочка.
А дальше вы уже знаете. Когда слезы высохли, Юла взяла веник и вымела из углов своего гнездышка и из души всю пыль, все пустое и ненужное. Поднатужившись, с треском распахнула тяжёлые оконные створки. И первый раз, вот так вот, запросто, бесшабашно и весело Ветерок влетел в её дом. Он стоял перед ней и улыбался. А она хлопала глазами, словно первый раз увидела чудо.
- Витька, Витька, - столько слов теснилось во рту, мешаясь, не давая ни одному первым сорваться с языка, столько слов. Но она лишь спросила: - Ты ведь знаешь, что ничего не бывает навсегда, все когда-нибудь проходит, все когда-нибудь меняется?
Голос ее тонко натянуто звенел. Ей хотелось опустить глаза, но она жадно смотрела ему в лицо.
- Конечно, знаю. Кому как ни ветру знать об этом. Не бойся. Все равно оно того стоит.
С вашего позволения я хотел бы закончить на этом сказку. Все, что нужно, уже сказано. И, возможно, пришло время совершенно других историй… Трамвай звякнул и, закрыв двери, покатился дальше: по улице Пузырьков, потом по улице Добрых намерений, потом по Солнечной улице, прямиком в Март…, - увозя с собой маленькую волшебницу Юлу и ветерка Витю в новые совершенно удивительные приключения, оставляя позади все лишнее.