***
Моей маме Галине Захаровой
В сорок третьем, в феврале метельном,
Лишь тринадцать отсчитав годов,
С личиком пастельно-акварельным
Шла девчонка средь чужих домов.
В школьную калитку не свернула:
Не её теперь поют звонки.
Детство воробьишкой упорхнуло,
Расплылось, как по воде круги.
Ей сегодня дали, словно взрослой,
Карточку рабочую на хлеб.
Сразу стала девочка серьёзной.
Сникли куклы, разом присмирев.
И взвалив на худенькие плечи
Почтальонской сумки тяжкий груз,
Понесла в ней судьбы человечьи
Под ветров военных горький блюз.
В этот дом старухе весть от сына
С фронта в треугольнике пришла.
А туда газеты лишь отныне –
Жизнь в сиротство накрепко вросла.
Ну, а здесь достала молодуха
Из конверта чёрный вдовий крест.
На бумажке жёсткой чётко, сухо:
«Смертью храбрых…» А в душе протест!
В каждом доме ждали и встречали.
Где-то угощали сахарком.
Ну, а где-то в горе проклинали,
Забывая приласкать потом.
Девочка молчала. Понимала,
Что не тетенька – беда кричит.
И совсем по-бабьи их прощала,
Не беря на сердце грех обид.
Пряча за метельною порошей
И беспомощность, и детский страх.
Твёрдой деревянною подошвой
Лед давила, словно вражий флаг.
Школу очень часто вспоминала.
Но спеша домой по вечерам,
Улыбалась, потому что знала,
Хлеба больше съест на двести грамм.
И ждала со всей страной победы,
Чтоб домой вернуться мужикам.
В сумке, чтоб лежали лишь газеты,
А не с горем радость пополам.
05.03.2016 г.