Он сидел на холодном и мокром полу,
И он ждал каждый день, каждый час,
Что откроется глухо железная дверь,
И тюремщик объявит приказ.
Да, он знал, что приказ этот где-то в пути,
Что кровавая подпись стоит.
Через месяц, быть может, он должен дойти…
А тюремщик о нем возвестит.
За решеткой окна солнце жарит людей
И по небу ползут облака.
За решеткой окна всего несколько дней ему жить…
Чья же в этом вина?
Вот тюремный петух прокричал пять утра…
Он в неведении полудремал…
«Эй! вставай и на выход! Ты слышишь, пора!», -
Чей-то голос ему приказал.
Пристав ловко железную дверь отворил,
Подошел, тихо тронул плечо…
«Что такое? В чем дело?», - преступник спросил,
А внутри что-то жгло горячо.
Видно чуял недоброе камерный зверь,
Что не зря к нему пристав пришел.
Прошептал он чуть слышно: «Что будет теперь?»
«Казнь, готовься. Попа я привел».
Он со сна не поверил. Нельзя ведь так вдруг…
Еще месяц, бумага в пути…
А тюремщик сказал: «Ты прости меня, друг,
Вот приказ. Если хочешь, прочти».
Он читает… а строки куда-то плывут,
Горло давит, и пот проступил…
«Исповедаться хочешь? Священник уж тут».
«Н-е-т», - сквозь зубы он процедил.
А всего оставалось четыре часа,
Чтобы чувствовать, мучиться, жить.
Как песок утекали они на глазах…
Он не знал, что способен любить.
Как он жизнь полюбил!
За четыре часа, что ему оставалось прожить.
Ну зачем он тогда человека убил!
Тому тоже хотелось ведь жить.
Для того все внезапно свершилось тогда:
В мыслях легкость, не знал, что умрет;
А убийце осталось четыре часа!…
И прилюдная казнь его ждет.
Он позавтракал, выпил… побрит и одет…
Вот за ним конвоиры пришли.
И из мрака тюрьмы через солнечный свет
На погибель его повели.
Три квартала до площади, тридцать домов…
Воздух холоден, свеж и жесток.
Он вдыхает всей грудью. Тяжелых оков
Он не чувствует. Воздух как ток.
Он пронзает его словно тысячи вил,
Где свобода и жизнь в острие;
И он понял, что вовсе на свете не жил,
А все время был где-то во сне.
Вот где жизнь! А осталось лишь десять домов…
Целых десять!!! Представь - вечность жить!
И за эти дома, и за тяжесть оков
Он готов эту вечность любить.
А вокруг миллионы смеющихся глаз
Возвели уже смерти курок.
Вот последний домишко… Его он не спас.
Знай, он жил эти тридцать домов.
Вот и площадь… А там поджидает палач…
Но еще минут десять ведь – жить!
А в толпе вдруг раздался пронзительный плач.
Люди, может быть, стоит простить?..
Три минуты… Священник дал крест целовать,
Надевает перчатки палач.
Три минуты! Почём этим людям всем знать,
Что был криком его этот плач.
Я в толпе тогда был. Он пред лестницей встал,
Грозным взглядом, окинув толпу.
Столько тысяч людей! Он их лица читал…
«Будут жить – я сегодня умру».
Сильный русский мужик перед всеми стоял.
Он и бровью тогда не повел.
В тот момент он, наверно, себя проклинал…
Поп еще раз к нему подошел.
Он сказал им: «Не надо, давайте начнем»,
И заплакал… Я рядом стоял…
Я увидел, как смелый, здоровый мужик,
Плача, Бога спасти умолял.
То не женщина плачет, то русский мужик!
Соль от слез его слишком горька.
Да, пускай он злодей, но всего только миг –
И покатится прочь голова.
Горло давит, он слабнет, не чувствует ног…
Эшафот под ногами скрипит.
И лицо мертвеца…(Да спасет его Бог!)
А рассудок все громче кричит.
Но когда голова уж на плахе лежит,
Ждет и знает… железо скользнет…
Он услышит… а ухо давно уже ждет
Этот звук…
Пять секунд… Пять секунд!
Это слышно… - и всё…
И успеешь едва ты сказать:
Боже правый, прости…
Уже катится вниз голова мертвеца
И все видит… и шепчет:
Про – сти…