Дневник уходящего лета

      
Дневник уходящего лета
   
Время.
   
Оно всемогуще, когда рвется вперед, увлекая корабли и самолеты, людей и мосты. Оно беспокойно, когда проносится мимо.
   Оно слабо и беспомощно, когда надо залечивать раны. Есть особая зависимость между временем и болью: чем больше времени проходит - тем тише боль. Тихая боль исчезает медленно-медленно, как ползущая в гору улитка.
   "Дневник уходящего лета" был написан, когда только-только утихла первая боль.
   Потом память вычленила несколько отдельных временных кусков, отличных по своей тональности. За ними и последует наше повествование.

  12-17 августа. Дни надежды.

   18-22 августа. Дни бессильной ярости. Словно все поняли, какую непомерно высокую цену заплатили их мужья, сыновья и любимые. И примириться с этим не могли.

   22 августа приедет Президент страны. Это событие разделит историю "Курска" надвое.
            
   23-24 августа. Дни вселенской скорби. С "Клавдии Еланской" вместе с венками уплывут слова прощания.

  25 августа-20 сентября. Время утихающей боли. Поминальным днем заканчивается "Дневник".

   Хронограф времени жил в другом измерении.
   День вмещал в себя столько событий и столько людей. Кто их мерил?
   Уходя от пожара,- не считаешь шагов!


                Волны беды

  За три недели кроссовки состарились на целую жизнь. Когда у них лопнула подошва - я заметила: на сопках появились рыжие пятна осени. Любимое время года навсегда слилось с трагедией.
   Когда же исчезло солнце? Откуда пришли перезрелые туманы? Почему вокруг  сопок кружатся сизые тени?
   Неужели все это произошло со мной, с нами?
   Жизнь не может быть такой, как в подводной лодке. Она должна быть другой. И поэтому я хочу рассказать обо всем.
   Океанские могилы. Несть им числа. Зловещий молох требует новых жертв. Остановимся ли мы в преддверии новых трагедий? Они, несомненно, будут. Мы слишком далеко ушли по тропе цивилизации, но совсем в другую сторону. Назад пути нет - лишь в пропасть совершенства, лишь в бездну технического прогресса. А его просто не может быть. Надеюсь, на все эти вопросы я смогла ответить в этой книге. А если нет - ответит кто-то другой. Тот, кто задумается о безвинных ребятах, задохнувшихся на морском дне из-за нашей лжи, из-за неверно понятого представления о чести. Их уже нет. Но мы остались.
 
12 августа.
   Вечером поползли первые осторожные слухи.

13 августа.
   Видяево погрузилось в тревожную муть ожидания. Ночью не спали. Вспоминали, кто из знакомых сейчас в тесном плену подлодки.
  Маленький затерянный гарнизон. Каким беззащитным казался он перед бедой...На самом краю земли. Дальше ничего нет. Только холодный свинец Баренца.
   Пройдет один день. Только один - и Видяево станет центром Вселенной. День этот еще не наступил.
   Ночь не давала уснуть. Вспоминали разные слухи прежних лет, которые, конечно же, не подтвердились. Рассказывали случаи, когда спаслись, когда выжили, вопреки логике бедствия. В настоящую трагедию никто не верил.
   Но день оказался страшнее вымысла и ночи.

14 августа.
 -"Курск" лег на дно, - сказал посыльный, у нас не было телефона, а мобильные только-только овладевали бытом.
 - Как это лег? - засмеялась я, еще не отойдя от отпускных впечатлений.
Мы вернулись несколько дней назад, и жизнь казалась сплошным праздником. Ничто ее не омрачало, кроме одного маленького события. 12 августа я собирала чернику - уходить далеко не стала, забралась на сопку, внизу был виден поселок. Около 11 часов дня я вздрогнула и чуть не закричала от ужаса. Подняла голову, оглянулась - ничего не произошло, ничего не изменилось ни в воздухе, ни на земле. Все также плыли равнодушные облака, все также синело небо и гудели провода. А мне было так страшно, что, схватив ведро, я помчалась в гарнизон.
- Зачем он туда лег? - я продолжала веселиться на пороге квартиры.
 - Вас вызывают в штаб, - сказал моряк, не поднимая глаз, и быстро ушел.
  Я тут же собралась и поднялась на площадь, где можно было сесть на любой экипажный транспорт - у каждой лодки в нашей дивизии был именной автобус. Костя Коробков и Саша Федосов подбросили в Ара-губу, где был штаб. Два неразлучных друга. Два капитана второго ранга - они были первыми, встретившимися мне на коротком перевертыше курской трагедии.
 - Ребята! Кто там на корабле?
  Похолодело внутри - столько знакомых фамилий.
- Но ведь их спасут, да? - у меня не было сомнений, что спасательные работы уже начались.
Ребята отвели глаза.
- Все мы смертники! - сказал Костя.
Мы молчали до самой Ара-губы. 
 - Какие вы все герои! - сказала я уже возле КПП, боясь заплакать.
  Они заторопились к своей лодке, я – в штаб. Мы ничем не могли друг другу помочь.
  7 дивизия. «Курск» - лишь часть ее, может быть, лучшая. Они недавно вернулись из отпуска - такие бодрые, жизнерадостные. После последнего удачного похода в Средиземноморье, после приглашения  Геннадия Лячина на личный прием к Владимиру Путину, впереди было столько планов. Я беседовала со многими ребятами - мы планировали выпустить книгу к 35-летию дивизии.
По знакомым ступенькам иду медленно. Никто не здоровается. Никто не смотрит в глаза. Честь - как всплеск. Как всхлип. Говорят тихо. Это странно для штаба, где все пропитано окриком и приказом. Нижние штабные единицы мелко суетятся и никто не знает, чем же он занимается. Лишь один заместитель по воспитательной работе Иван Иванович Нидзиев - незыблем, как скала. Он рассадил всех в кабинете в адмиральском кабинете - самом большом. Адмирал еще не вернулся. Нидзиев потом скажет, что он с нашей помощью очень точно определил количество ушедших в море… Дело в том, что в дивизии не было списков экипажа: «Курск» уходил не в «автономку», а на учения - обычные безопасные стрельбы.
   Работаем на полу в адмиральском кабинете - иначе не разберешься с личными делами моряков. Часть ребят собирали буквально накануне - с других лодок или из штаба. Это не разгильдяйство, как потом было принято говорить, вернее, это не разгильдяйство только этой дивизии. Вечные придирки   со стороны руководства Северного флота ставили 7-ю дивизию в сложное положение, из которого, казалось, невозможным выкарабкаться. Но вопросы решались - иногда совсем не по-военному.
Андрей Калабухов, начальник отдела кадров, в который раз раскладывает личные дела то по алфавиту, то по званиям, то по специальностям, то по отсутствию присутствия на других лодках.  Он  подсчитывает, вычеркивает и снова раскладывает. Отозван из отпусков весь личный состав седьмой дивизии. Все работают с отчаянной увлеченностью, словно хотят забыть про действительность. Про тех, кто сейчас на дне.
   Вечером обхожу семьи. Их 25, но почти никого нет дома. Так будет долгие-долгие дни. Женщины с детьми жили вместе - по 2-3 семьи в одной квартире, так было легче.

15 августа.
  Утро началось с телесообщения ясноглазного Ивана Дыгало, начальника пресс-службы ВМФ. Бодреньким голосом он доложил взволнованной стране, что всю ночь велись спасательные работы, что контакт с лодкой продолжает сохраняться.
 Эти священные останки еще по привычке называли лодкой - то, что лежало потом с развороченными внутренностями на ДОКах Росляково. Первые подводные снимки к тому времени уже были сделаны. Но о них никто не знал.
   И первое же собрание женщин было самым спокойным. И самым беспомощным. Слез не было. Прямые вопросы требовали прямых ответов.  Ответов не предполагалось, было лишь обещание дать ответы после согласования с начальством. Мне было поручено записывать абсолютно все - я и записывала.
  Спрашивали:
 - Есть ли кислород в лодке?
 - Сколько затоплено отсеков? - жены и матери подводников разбирались в ситуации лучше, чем штабные офицеры из Североморска.
 - Существует ли связь с лодкой?
 - Был ли выпущен аварийный буй?
 - Какие повреждения зафиксированы?
 - Какая задача главная на сегодняшний день?
   Редкая жена военного подводника спросит, в каком отсеке находится  ее муж, и уж тем более абсурдно требование одной дамы назвать пофамильно состав экипажа - как писала об этом в те дни "Молодежная  правда".  Так как не было правды - была ложь, которую  корреспонденты выуживали из рук случайных прохожих, который удалось отловить за шлагбаумом КПП (контрольно-пропускного пункта): посторонних в гарнизон не пускали. Но "пофамильный список" - это явный перебор для  жен и матерей, прибывших в гарнизон к тому времени. Несмотря на развал флота, все же военная организация - это не базар в летний день, а лодка - не автобус, куда с последний момент запрыгнули опоздавшие пассажиры.
   На этом собрании мама Сережи Фитерер - Татьяна Ивановна несколько раз спросила, почему перископы оказались выдвинутыми. Ей уклончиво объясняли, что лодка готовилась к учениям.
 - Неправда, - твердо ответила женщина. - Это значит, что в центральном отсеке вода. Она и выдавила перископы.
 - Нет, абсолютно нет, - пробовали уверять ее военные, но она отчаянно махнула рукой.
   В тот день еще было далеко до паники. Женщины верили, что их детей и мужей спасут. Военные были более растерянными.
   К вечеру шторм утих. В штабе заверили, что подводники подают сигналы "SOS". По телевизору сказали, что уже работает спасательный аппарат "Бриз", спущенный со спасательного судна "Михаил Рудницкий".
   Организация спасательных работ - это еще одна загадка в истории "Курска". 12 августа в 17 часов 20 минут спасательное судно "Михаил Рудницкий" получило команду перевести готовность в часовую. А на якорь в Баренцевом море «Рудницкий» встал 13 августа в 12 часов 5 минут. Следите за временем!
   "Бриз" был спущен на воду 13 августа в 16 часов 15 минут. 13-го, а не 15-го, как тогда говорили военные.
   Это означает, что уже днем 15 августа командование знало, что наши спасатели не справятся, да у них и не стояла такая задача.
   Собственно, все было ясно с самого начала, начиная с того, что  поисково-спасательный комплекс судна «Михаил Рудницкий», переоборудованного из лесовоза, не был подготовлен к спасению. "Бриз»  работал два дня, но этот факт скрывается. Что он делал на дне? У нас еще будет возможность поговорить на эту тему.
 После обеда готовы списки тех, кто был на лодке. Пока только в трех экземплярах. Мы храним их, как зеницу ока. Они есть у меня, Мироновой и Нидзиева, сколько экземпляров не знаю. На другой день списки появились в "Молодежной правде" с препроводительным письмом, что их кто-то продал газете за 18 тысяч рублей.
Когда после этих событий я некоторое время работала в Мурманском отделении этой газеты, редактор ее рассказал, как все произошло. О сделке договорились по телефону, деньги были перечислены на счет, а списки выбросил из машины офицер флота, даже не притормозив возле здания.
- Это был ...
Он сказал имя известного мне офицера, но называть я его не буду, так как у меня нет доказательств, кроме этих слов. Вся эта возня яйца выеденного не стоила, но тогда на флоте было объявлено расследование: ищейки выясняли, кто же "продал родину?", подвергали линчеванию всех, кто работал в штабе.
Но вернемся к нашим "баранам". Наступил вечер 15 августа, и женщины собрались в местном доме офицеров - ДОФе. Они ждут  ответов на вопросы, заданные утром.
   Вскоре начался тщательно отрепетированный разбор полетов-ответов.  Командование отвечало так осторожно, словно шло по заминированному полю. Вопрос - резкий, как взмах бича. Ответ - обтекаемый, как водяная капелька. Это был изматывающий бой, где не было победителей. Командование устало вздыхает – неужели пронесло! Сегодня ничего не взорвалось! 2 : 0 в пользу командования! Можно ли было спросить по-другому? Можно ли было настаивать на конкретных ответах? Нет! Потому что женщины понимали, что те люди, которые стоят перед ними, сами не знают ничего. Это был пробный шар, выпущенный штабом Северного флота, наугад.
  А в это время ребята с атомной подводной лодки "Кострома" на местном кладбище готовили место для могил. Им сказали, что их будет много, больше сотни.

16 августа.
   Скорость ветра - 8 метров в секунду. Волнение моря - около 2 баллов. Туман. Вся страна, затаив дыхание, слушает сводки погоды в далеком Баренцевом море. Как будто от этого зависит жизнь этой несчастной страны! А может, так и было? А может, мы и не выжили тогда? Только не заметили?
   Мелькают сообщения с экрана: в 9 часов утра начнет работать спасательный аппарат "Бестер". Трудно сказать, чем занимался "Бестер" 16 августа на самом деле, но свои единственные две попытки он честно отработал еще 14 августа... Чуть позже в "Североморских вестях" было опубликовано интервью с начальником по спасению, где он случайно или преднамеренно рассказал правду. Номер быстро пропал из киосков, но у меня он сохранился.
Впрочем, год спустя руководство флотом плавно перешло на другие даты, не объясняя причины первоначального вранья. На этот факт - то, что разница во времени спусков аппаратов оказалась в двое суток - мало кто обратил внимание, но ведь для вранья должна была быть причина, так ведь?
 Штаб по оказанию помощи пострадавшим разместился в том же ДОФе.
   Утро уже началось? Или тянется бесконечная ночь?
   Из 7 дивизии в штабе по спасению только офицеры - каплеи Сережа Хоменко и Андрей Иванец, его в дивизии называли младшим Иванцом. Они падают с ног от усталости. Они же и дежурили ночью. Только через день руководство придет в себя и организует работу по высшему классу. Пока же царит растерянность.
Из штаба Северного флота работают главный инструктор по работе с семьями Людмила Миронова и специалист воспитательного отдела Миша Онищук (потом он стал директором театра Северного флота). Еще с нами Алексей Буглак, начальник отдела по воспитательной работе  Первой флотилии. Да я. Вот и весь состав, основавший систему работы. До нас такого опыта не было, но мы об этом не знаем. Отвечаем на телефонные звонки. Они тягостны и обязательны. Третий раз на проводе Коми. Отец Димы Миртова спрашивает, есть ли известия? Кажется, весь мир верит, что этот ужас скоро закончится.
   Телеграммы. Их много. Мелькает одна, короткая и искренняя:
  "Братишки, держитесь!"  Ясно, что она от русских моряков, никто в мире не скажет так просто и тепло.
   С аэропорта звонит Света Романюк.
 - Куда ехать? - спрашивает она. - По телевизору передают, что родственники едут в Североморск.
   На много-много дней телевизор станет путеводной звездой: его ждут, в него верят, на него надеются – и его боятся. В каждом доме телевизор включен весь день, люди спрашивают, почему не передают новостей ночью.
   Через два часа приезжает Света Романюк. Сдержанная, тихая, аккуратно причесанная. Молча садится. Молча смотрит на нас. Мы - на нее. Она ничего не спрашивает, а мы готовились к утешениям. У нее даже слез не было. Потом их тоже не было. Светлана стала первой, кто приехал из отпуска. Дальше уже будет отработана схема встреч. Страшных в своей немыслимой простоте: врач, укол, стул, офицер, подхватывающий падающую женщину. И снова - врач, укол, стул... Падали молча. Некоторые кричали. Как Люба Калинина.
   Мы с Людмилой Мироновой к ней утром пришли.
   Люба начала кричать с утра. "Умничка!" - скажет о ней психолог из Мурманска Валентин Онегин. -  Кричит, значит, горе выходит!"
  Старшая дочка Калининых семилетняя Галя все понимает, держится к маме поближе. Светочке – только три, ей страшно с мамой.
 - Светочка! Пойдешь гулять?
 - Пойду! - она доверчиво вкладывает свою ручонку.
   Любу Калинину вытащили со дна беды две ее прелестные девчушки. Ее материнский инстинкт станет спасательным кругом, брошенным на волны отчаяния. 
   Наташа Ерахтина смотрит на нас своими большими мечтательными глазами:
 - Ну что? Есть новости?
   Мы киваем отрицательно.
 - Я знаю, Сережа сильный, он справится! – говорит она спокойно.
   Она верит, что ее Сережа окажется сильнее океана.
   Наташа все еще красива и ухоженна - маленькая мужественная девочка. Она останется последней, кто не поверит в смерть мужа.
   В тот день, когда выдавали свидетельства о смерти, ее мама Татьяна Малюк сказала:
  - Тише, тише! Пусть она верит! Ей так легче!
 - Что? – словно очнулась Наташа.- А-а, это всего лишь бумага, - махнула рукой на свидетельство.
   В квартире капитана 2 ранга Сергея Дудко дверь открывает его жена Оксана. Она смотрит непонимающими глазами и идет в комнату. На кресле полулежит мама Сергея - Зоя Петровна. Много лет она ждала своего подводника-мужа, дождалась его выхода на пенсию, вместе они уехали в тихую белорусскую деревеньку – подальше от холодного океана. И вот дождалась: сына не уберегла, Сергею оставалось служить совсем немного. 
   Черное известие, как огнем ожгло – жена и мать подводника сразу поняла, что беда пришла непростая, с собою взяла черный платок. Неосознанно, непонятно, зачем? Зоя Петровна, увидев нас, причитает. Оксана смотрит на нее и молчит. Мы понимаем - она в шоке. Мы приготовили кофе и сделали бутерброды, заставили ее сесть за стол и поесть.
   Вечером встретили на улице стайку девчонок, среди которых и оживленная Оксана.
 - Вчера ничего не еда. Вот утром кто-то приходил.., - мы с недоумением смотрим на нее, она замолкает и задумывается, словно пытаясь вспомнить, были это мы или нет.
 - Оксана! Ты какие таблетки принимаешь? - внезапно понимаю причину ее веселья.
 - Ой, не знаю, - беспечно говорит она. - Много чего. И уколы еще.
  На несколько дней каждый «курский» дом станет маленькой лечебницей, где лекарства глотают без разбору и без назначения. Чтобы не чувствовать эту звонко-ноющую боль, от которой хочется кричать и кричать без передышки.
  Где болит? Вот здесь, под сердцем. Нестерпимо... 


17 августа.
  Утром приехали Щавинские. Отец капитана 3 ранга Ильи Щавинского Вячеслав Витальевич - тоже бывший подводник. Плачет и просит позаботиться о дочери Рине - девушке дали сопровождающего офицера.
  Сафоновы. Людмила Анастасьевна едва держится на ногах. Но в госпиталь позднее попадет ее муж -Анатолий Ефимович.
  Беляевы. Жена Галина пока спокойна, она надеется и ждет. Телевидение снимет сюжет о приезде жены и сестры Анатолия Беляева. Но не покажет. Горе ворвется к Галине Дмитриевне много позднее и обернется безысходной тоской. Толика Беляева знало и любило все Видяво – Галина убеждена, что таких людей на свете больше нет.
  Ильдаровы. Жена, сестра жены, брат. Ильдаровых еще прибудет много - с разных концов страны.
   Из отпуска вернулись командир 7 дивизии контр-адмирал Михаил Кузнецов и НЭМС капитан 1 ранга Виктор Бурсук. Расстановку сил они не изменят. Но им доверяют, они свои. Бурсук - специалист по электромеханической службе и  лауреат государственной премии. Он придумал что-то такое для подводной лодки, что пригодилось.
   Несколько часов они рассказывают о резервах непотопляемой лодки "Курск", разрабатывая все приемлемые варианты спасения. Сегодня я понимаю, как они сами верили в то, во что хотели верить.
  Женщины слушают, затаив дыхание. Лица их светлеют, морщины страдания разглаживаются. А дома - включенные телевизоры, где версии передаются вперемешку с достоверной информацией, и снова истерики, обмороки.
   Бригада Мурманских психологов, прибывшая первой, работала день и ночь. На них и легла вся тяжесть трагической неопределенности и организационной неустойчивости.
   Мурманская администрация приехала еще утром. Сразу с наличкой - с первыми деньгами, которые так нужны многим семьям, вернувшимся из  отпусков.
   Мы с Людмилой Чистовой, заместителем губернатора Мурманской области заезжаем к Ильдаровым.
 - Не нужны нам ваши деньги! - кричит Заретта, сестра жены. - Откупиться хотите? Лучше доставайте ее мужа!
 - Стой! Не кричи! - останавливает ее брат. - Деньги нужны, давайте! Самолетом летели.
  Абдулкадыр вырабатывал жилищный сертификат - Ильдаровы хотели переехать в Россию.
Год назад, когда чеченские исламисты ворвались в Дагестан, Абдулкадыр был в "автономке", а семью отправил на родину. И мы по запросу с лодки разыскивали семью Абдулкадыра в Дагестане, а потом передали, что все живы-здоровы. Такая у инструктора работа. Какими милыми кажутся сейчас эти хлопоты! У Ильдара тогда было две дочери: Зейнет и Альбина. А 1 сентября 2000 года родился сын, которого назвали Абдулкадыром.
   Свету Байгарину встретили на лестничной площадке.
 - Не могу я дома..,- выдохнула.
   Завидев нас, Люба Калинина опять кричит.
 - Девочка! Верь, твой муж  жив! - говорит Людмила Чистова.
   Люба садится на пол и смотрит доверчивыми глазами.
   Счет событиям идет не по дням. Неужели мы работаем только четвертые сутки? Кажется, что так было всегда.
   В 17.30 в ДОФе началось новое собрание. Уже не такое спокойное, как утром.
   И все знают, что уже шесть часов спасательное судно "Нурман Пионер" движется из норвежского города Тронхейм. Страна молится. Страна вопрошает, почему так медленно?
   Это собрание – точная иллюстрация именно того дня, именно того времени суток.
   Вице-адмирал Валерий Касьянов, начальник управления по воспитательной работе Флота рассказал о ходе спасательных работ. Отвечал на вопросы. Трудно назвать это беседой, но разговор все же был адекватным.
 - Почему мы так поздно приняли помощь иностранцев? - спрашивает Наташа Кислинская.
 - Насколько я знаю, от помощи мы не отказывались. Может быть, сыграла роль сила инерции. Может быть, ждали приказаний.
 - Почему  средства массовой информации искажают обстановку? - Анатолий Сафонов.
 - Мы не можем регулировать этот поток. Старайтесь черпать информацию из РТР, как наиболее достоверного канала.
 - Где наши водолазы, которые могут работать на большой глубине? -Анатолий Сафонов.
 - Подготовленные водолазы могут работать на глубине 60 метров.
 - Так сыгралась ли аварийная тревога? - Татьяна Фесак.
 - Этого мы не знаем.
   Вероятно, задача стояла такая: успокоить людей. Иначе зачем же так бессовестно врать, что самим не верится, это я сейчас не про Касьянова. Например, некоторые офицеры рассказывали, что точно известно, что с лодкой налажена связь, что туда подается не только воздух, но даже и питание. Какой смысл называть их фамилии, если даже телевидение говорило то же самое. Это означает, что фальсифицированная информация распространялась по официальным каналам. 
 - На лодку подается питание? – удивлялись бывалые подводники. – Этого не может быть.
 - Ну, воздух...
   Контр-адмирал Северного флота Александр Дьяконов рассказал о подготовке госпитального судна "Свирь".
"Свирь" вселяла надежду. Психологическая подоплека понятна: раз готовят госпитальное судно, значит, есть кого спасать, значит, спасают. На самом деле "Свирь" выполняла роль гостиницы и роль отвлекающего средства - ну скажем, как пиявки. Никому не приходило в голову, почему же госпитальное судно болтается возле североморских причалов? Почему не уходит к месту трагедии?
   В среде родственников господствовало мнение, что военные знают больше, чем говорят. Сами военные, отвечавшие "за порядок", умело поддерживали это мнение.
   Мне вспомнились слова Инны Садковой:
 - Сашин друг принес деньги на дорогу и сказал: "Бери-бери, Сашке сейчас усиленное питание потребуется".
   Эти простые слова вернули ее к жизни.
17 августа паники еще не было. Еще жила надежда - на ней крепилась жизнь, от нее брались силы.
   Но длительное ожидание уже истощило нервы людей. Если кто-то там, за кадром просчитывал обстановку, режиссировал события - а на флоте сидят умельцы подобных дел - то не передержал ли он кадр? Правильно ли  рассчитал дозу лжи?
   Следующий день резко отличался по своей эмоциональной окраске.
   Шел шестой день, как "Курск" лег на дно. В этот день по официальной версии прекратились стуки.
  Это почти правда!

Продолжение...