После недавней операции у Светланы Петровны в правом боку ещё изрядно побаливало: выписали, не долечив. Забастовка… Терпение у медиков лопнуло. Третий месяц не платят!
– Не буду сегодня вставать, – решила она, – сама себя не пожалеешь… Но тут звякнул телефон:
– Ма, ты мне перевод оформила?
– Сыночка, это ты?..
– Да! Не приедешь сегодня, убьют! И меня, и Петьку Скворцова. Вечером траншею копаем, в ней и зароют, мол, сбежали. У нас за штабелями уже полгода два скелета висят. Тоже где-то мамки бегают, ищут… Если не приедешь, – всё!
– Как убьют? За что? – запричитала Светлана Петровна.
– Боятся, что заложим, зеки эти, бывшие, ты же их видела! У меня, хоть расстройство, брезгают, ржут только и пинают. А Петьку… Он уже два раза вешался. Всё. Не могу больше говорить! И так…
Связь неожиданно прервалась. Заметно побледнев, Светлана Петровна схватилась за сердце:
–Семён, надо к сыну ехать! Говорит, – убьют!
Тот, как всегда, зло отмахнулся:
–Ну, не даёшь ты малому мужиком стать! Совсем сдурилась! Только ведь из больницы…
–Ты, как хочешь, а я еду! – вскочила с постели Светлана Петровна, – гляди, чтоб не пришлось раннюю могилку копать…
–Валяй! Дурацкое дело нехитрое, – забычковав в пепельнице окурок, Семён, как обычно, уселся у телевизора:
–Ну, что там у них?.. Перестраиваются суки… Скоро все на па-перти усядемся! Твоего-то в армии – хоть кормят…
–Понятно, – нарезая бутерброды с жареной ливерной, Светлана Петровна не успевала подхватывать частые крупные слезинки, –когда красный диплом получал, твой был, а теперь опять – мой?!
Вот дурачок…Увидал в военкомате табличку «Стройбат-автобат» и – туда! Мол, права есть, вот два года и буду рулить…
А его с любительскими за баранку не взяли. Вот и копает теперь с утра до ночи… с зеками этими, мордатыми.
Следом тотчас всплыла и прошлая её поездка в армию, как пробиралась она под стеночкой вдоль двухэтажных нар, еле уворачивясь от оттопыренных локтей и мосластых колен. Крепкий, буквально дерущий ноздри запах мужского пота, откормленные предплечья в наколках, откровенно оценивающие взгляды, хрипловатый гогот вслед трусливо прошмыгивающим офицерам.
–Водку прямо из горла пьют! Даже не прячутся… – охнула она тогда, – небось, офицеры и покупают, чтоб самих не прибили… Да…Тюрьма – на воле. Вырвалась, и царюет… Всех нацменов родня по отделившимся государствам развезла, вот и остались в стройбате только бывшие зеки, недокормленная лимита с окраин да очкастые хлюпики из интеллигентов. «Те, что косили-косили, да не откосили…» – так ей старшина сказал. Она ведь и сама деньги собирала, по подругам бегала… Главврач госпиталя сначала взял, мол:
– Беда, голубушка…У вашего все анализы с кровью! – понимающий такой дядька, из прежних, а потом вернул:
–Проверка у нас. А мне до пенсии – чуть. Не хочу подставляться. Время-то сейчас – какое?.. Моим уже давно не платят, а у них – тоже дети, да ещё маленькие… – протёр он очки обрывком бинта. – А вашему бежать надо! Иначе…
Санька, когда она вернулась в палату, как снег побелел…
Уж больно надеялся! Всё раскачивался потом, как аутист:
– Так и знал, что не выйдет… У нас, таких, разве что получится? Голь застойная… Всё! В бега подамся, как Колька-Рембо! Он с весны до декабря в лесу прятался… В пустом дубе сидел. Домой-то нельзя. Найдут! А больше – куда? Вернулся весь в болячках, худой и чёрный, как сухая ветка. Глаза ввалились, как амбразуры промятые, полгода в госпитале отвалялся, а потом мать его на кирпичный перевела… Свет-лане Петровне вдруг вспомнилось, как в последнюю поездку её Санечка, умный такой, добрый, лучше всех… – спрятавшись за углом КПП, поминутно оглядываясь, торопливо обгрызал корки с апельсинов и, давясь, глотал сочащуюся на грудь мякоть. Оттопыренные уши подёргивались, как у испуганного мышонка:
– Хоть бы не заметили гады. Они всё отбирают! Пряники и печенье отдам, может, не побьют… Ты «Приму» привезла? Без сигарет лучше не возвращаться.
Из калужских поездов на сегодня остался только проходящий.
– Ничего… – успокоила попутчица, – там, возле части, тепловоз на подъём пойдёт. Спрыгнете в сугроб, на откос вскарабкаетесь, сквозь березняк огоньки увидите. Вот на них и идите! Там многие прыгают. Село в паре километров. А возвращаться со станции – все пять. Только поторапливайтесь. В части ворота на ночь закрывают, кажется, в одиннадцать…
– Только бы успеть! – ахнула Светлана Петровна.
– Успеете, с Божьей помощью… – перекрестила её попутчица.
В лесу, если бы не снег, уже б стемнело. Вытряхнув ледяное крошево из сапог и рукавов, Светлана Петровна долго взбиралась по склону, пока не вышла на накатанную дорогу. Справа, за большой заснеженной поляной, цепью мерцали редкие огни.
– Совсем близко, – решила она и припустила напрямик, прямо по целине, – странная поляна, – отметила она на бегу, – под ногами хлюпает, сапоги чуть не по щиколотку проваливаются. Ни пенька вокруг, ни кустика. Может, это аэродром?.. Но, вон уже и ворота…
У первого же куста она упала на колени, похватала снег с варежки, и, наконец, выйдя на прежнюю, сделавшую петлю дорогу, кинулась на ослепительный свет прожектора.
Пару раз она уже была здесь, поэтому сразу узнала и ворота, и скамью, и три голубых ёлочки.
– Вы с какого автобуса? – поинтересовался носатый дежурный.
–С поезда я… Напрямик! Через поляну.
– Какую поляну?
– Вон ту, – махнула она рукой.
– Да это ж озеро! Его вчера только затянуло. Как вы не провалились-то?
– Я быстро бежала.
– Ну вы даёте, мамаша… Яко по суху! – хмыкнул он.
Старший офицер посмотрел бумагу о переводе и как отрезал:
– В течение трёх суток – с нашим сопровождением! Свободны, дамочка, перевезём ваше чадо в целости и сохранности, – и с уничижительной ухмылкой выдохнул на неё стойким перегаром.
–Вот и я об этом… – Она потом долго удивлялась, что на неё тогда нашло, будто под локоть кто толкнул – мол, не робей, а то поздно будет!
Взяв со стола чистый лист, она вдруг быстро набросала текст за-явления: «В течение трёх дней, с такого-то по такое-то, за здоровье и жизнь моего сына, Александра Ивановича Корзун, несёт полную ответственность старший лейтенант…»
– Простите, как вас зовут? И фамилию, тоже…
– Зарегистрируйте, пожалуйста, – обернулась она к писарю. – И печать!
Пробежав глазами текст, старший дежурный побагровел и, брызгая слюной, вдруг яростно прошипел:
–Ах, ты – сука, б…, зараза… Забирай своего щенка, и чтоб через пять минут вас тут не было!
–А увольнительная?
–Я по ночам увольнительные не выписываю! Пшла… А то пере-думаю!
Ворота за Светланой Петровной и Санькой закрылись, и они оказались в ночном лесу одни.
–Мам, а как же мы… Теперь уже ничто не ходит!
–С Божьей помощью… – мне так попутчица сказала. Потихонечку, потихонечку… – взяла она сына под руку, – дорога накатанная, месяц светит. А там, на платформе, до четырёх пересидим, и домой! Я бутерброды взяла. Не хочешь?
– Нет. Давай, скорей отсюда…
Но не прошли они и километра, как в спину ударил свет фар и засигналил белый жигулёнок.
– Ну что, мать, умыкнула своего ушастого? – приоткрыл дверь водитель, – я в Калугу еду. Может, по пути?..
Дома у Саньки поднялась температура.
– Сорок! – намерила медсестра «Скорой». Что-то он у вас больно худой… Ещё воспаление подхватит. Забираем!
Увезли его в тонкой рубашке, лёгких трениках и тапочках.
Во всём этом он и вернулся, запорошённый снегом, через весь город пешком…
– Узнали, что солдат, и в госпиталь выперли. А оттуда – тоже… Потому, что без увольнительной! Ещё и пригрозили.
Утром, несмотря на закровивший шов, Светлана Петровна опять подалась в часть, за увольнительной.
Санька пролежал в госпитале больше месяца. Воспаление он всё-таки заработал. В мед. справке ему рекомендовали лёгкий труд. Но, какое там! На Воротынском кирпичном, куда его перевели, о таком не могло быть и речи.
«Только придёшь от горячей печки, весь мокрый, не успеешь под холодным одеялом зубами налязгаться, а тебя опять трясут: во второй смене народу не хватает, некому кирпич оттаскивать…» – писал ей Санька в первом же письме, – мам, а Петьку-то Скворцова всё-таки убили, комиссия была, часть расформировали, и всех зеков, ну, тех самых, представляешь, к нам же и перевели. Мы теперь с Рембо чуть не за ручку ходим, оглядываемся…»
В первую же поездку в Воротынск, на выходе из красного уголка, Светлану Петровну встретил крепкий курносый офицер с красной повязкой:
– Ну, чего вы скисли-то? Не бойтесь. Здесь не обидят. Тут весь офицерский состав из Афгана. Не забалуешь… Ваших хиляков по ночам до туалета провожаем. Дослужит как-нибудь.
А он у вас – кто?
– Культпросвет окончил. Режиссуру…
– Правда? Надо его к самодеятельности привлечь. Двадцать третье на носу! День… теперь уж и не знаю, какой армии, – хмыкнул он, и, откозыряв, чуть прихрамывая, направился к громыхающей жестяными тарелками кухне.
– Все мы теперь – не знамо какие, – тяжело выдохнула Светлана Петровна, – но, с Божьей помощью…